История ленивой собаки - Уильямс Алан. Страница 40

Хуже всего было то, что и миру прискучила эта война. Ученые мужи, маленькие человечки с марионеточными мозгами на большой работе, выступали против американской агрессии, одновременно занимая и проматывая деньги США. Эти респектабельные интеллектуалы – писатели, поэты, звезды подмостков и экрана; фигляры и целлулоидные пустышки – лидеры демократов, размахивающие бумажными флажками вьетконговцев, – подустали от этого дела и перешли протестовать на другое пастбище. Даже тонкие черты Дядюшки Хо были заменены на лицо революционера среднего класса типа Че Гевары.

Война больше не была жирным куском для тех, кто ее описывал. Репортажи умещались в двух абзацах. Эскалация войны продолжалась, а новости о ней падали в цене. Реальный материал: кровь, грязь, беженцы из какой-нибудь разрушенной деревни, спасающие своих гусей и ржавые велосипеды, пока их дети клянчат у сбитых с толку Джи-Ай масло и печенье. Этот материал печатали и печатали, пока он не наскучил и редакторам, которым хотелось осветить события под другим углом. Тот факт, что маленькая средневековая страна с крестьянской экономикой и древней, хрупкой культурой бомбардировалась и развращалась богатейшей нацией, подавался не один раз и у многих вызывал гнев. Но у этих многих не хватало злости или воображения, чтобы понять, что это только одна сторона дела. Мюррей, помимо всего прочего, видел в Хюэ массовые захоронения людей. Вьетконговцы обнаружили, что далеко не все жители этого города, в отличие от размахивающих флажками демонстрантов за рубежом, симпатизируют коммунистам. Вьетконговцы связали этих людей, расстреляли и закопали в огромных ямах у реки Духов. Однако это не спровоцировало никаких демонстраций. Об этом Вьетнаме мир не желал знать.

Однажды Мюррей написал статью о зоопарке Сайгона, где самым большим развлечением для детишек была запертая в клетке лошадь. Это был другой Вьетнам. Так же, как и дело о британских служебных собаках, вызвавшее волну возмущения в Палате общин. Дело в том, что Британия посодействовала слабому Вьетнаму в его военных усилиях, продав шестьсот восточноевропейских овчарок американцам, которые, щедро заплатив, тут же передали их вьетнамской армии, где их немедленно съели.

У кровати замурлыкал телефон. Мюррей резко сел.

– Мистер Мюррей Уайлд, отель «Континенталь Палас»? Тайгер Эксчендж. Подождите секунду, пожалуйста. Вы на связи.

– Murray – c'est toi? – это была Жаклин Конквест.

– Когда ты приехала?

– Вчера. Это произошло неожиданно. Максвелл ищет тебя со вчерашнего вечера. Где ты был?

– В Бьен Хоа, смотрел трупы. Что ему надо?

– Не знаю. Я тоже хочу тебя увидеть. Алло! Ты слушаешь?

– Слушаю, – сказал Мюррей, сбрасывая ноги с кровати. – Когда?

– Завтра в 12.30. В «Cercle Sportif», в баре у бассейна. Ты член клуба?

– Нет. Сейчас только американские генералы – члены клубов. Почему в «Cercle»?

– Разве не подходит?

– Дело в том, что это самое неподходящее место. Я полагаю, ты состоишь в клубе?

– Bien sur. Я оставлю на входе записку, чтобы тебя пропустили, если я буду запаздывать. Хорошо?

– Хорошо.

Линия отключилась. Мюррей посмотрел на часы. Без десяти пять. Как раз можно успеть на ежедневную пятичасовую пресс-конференцию, которая проводится в железобетонном, защищенном мешками с песком здании SUSPAO через площадь от отеля. Мюррей быстро принял душ, смакуя раздельное внимание со стороны мистера и миссис Конквест. Муж, вероятно, означал плохие новости; что же касается «Cercle», хуже места в Сайгоне, чем этот старинный конклав [32] французской империи, избранных членов которого потеснила американская военная элита, для продолжения романа в сторону «красной кнопки» генерала Вирджила Грина было не найти.

Мюррей вышел из номера и прошел мимо ряда потемневших дверей из тикового дерева к железной решетке лифта, лязгающего в каменном пролете лестницы, Это был один из последних старых отелей в Сайгоне, отражающий антисептическую атаку Нового Света. Даже внизу, в баре, где вентиляторы взбивали над мраморными столиками густой сладковатый воздух, не были установлены защитные экраны: до того казалось невозможным, что вьетконговцы могут спланировать нападение на французский отель.

У лифта кто-то шепнул Мюррею на ухо:

– M'sieur Wielde?

Это был худой мужчина с запавшими щеками в серой рубашке и синих брюках. Он стоял в тени лестничной площадки. Мюррей узнал в нем одного из «мальчиков» при отеле. Вьетнамец средних лет с одним невидящим глазом, похожим на перегоревшую лампочку, который обычно слонялся по коридорам, предлагая обменять пиастры по курсу черного рынка. Он несколько раз приставал к Мюррею, и все безрезультатно.

– Что тебе надо? – резко спросил Мюррей по-французски.

– Вас спрашивал один человек, месье Уайлд, он приходил дважды.

– Кто?

– Американец.

– Он говорил с тобой?

– Только с администратором. Он оставил сообщение.

Мужчина стоял не шевелясь и смотрел на Мюррея единственным узким черным глазом. В его поведении, обычно подобострастном, было что-то зловещее.

– А тебе какое до этого дело? – спросил Мюррей.

Вьетнамец слегка склонил голову, и даже при слабом освещении Мюррей заметил мелькнувшую в его единственном здоровом глазу искорку усмешки.

– Я кое-что примечаю, месье. Многое. Американец из полиции.

Мюррей не пошевелился. Он никогда не относился к вьетнамцам свысока, даже к самым забитым из них, но в данном случае было что-то необычное. Этот мужчина не был другом Мюррея и, естественно, не был ничем ему обязан.

– Почему ты мне это говоришь?

«Мальчик» еще ниже склонил голову и еле заметно пожал плечами. Скорее, это было движение рук, чем плеч:

– Мне показалось, вам это будет интересно, месье Уайлд.

– Спасибо.

На секунду Мюррей задумался, не дать ли вьетнамцу на чай, но потом передумал. Роль гостиничного приставалы была отброшена, и Мюррей решил подыграть ему. Направляясь через площадь к зданию SUSPAO [33], Мюррей размышлял о том, что французский вьетнамца слишком хорош. Комитет размещался в бывшем кинотеатре. Бледные оштукатуренные стены теперь были закрыты каменноугольными плитами, снаружи тротуар был окружен бетонными цилиндрами, вход охраняли морские пехотинцы США в шлемах и со штык-ножом на ремне. Мюррей махнул пресс-карточкой перед морским пехотинцем за стойкой и прошел по лабиринту разделенного перегородками прохладного фойе. В каждом отделении за телефонами и электрическими пишущими машинками работали мужчины в слаксах и рубашках с короткими рукавами. Это был нервный центр вьетнамской военной машины по общественным отношениям.

Пятичасовая пресс-конференция уже началась, и примерно половина мест в зале была занята. На сцене стояли четыре стенда с картами, отражающими боевые действия во Вьетнаме. Красные стрелки показывали на места последних атак, черные бомбы – атаки с воздуха. В этот день карты были относительно пусты. Любой из этих пластиковых значков означал трагедию, возможно, сотен людей – жителей деревень в джунглях, городов, квартиросъемщиков Ватта, семей в Калвари, в Джорджии. В остальном это был обычный скучный день. Мюррей взял подшивку официальных заявлений для прессы за последние 24 часа и занял место в последнем ряду. На сцене пожилой полковник в очках делал сообщение, внизу рядком сидели стенограф и молодой негр, записывающий для потомков сообщение па магнитофон.

Полковник посвящал присутствующих в детали операции «Опенхэнд» – гражданской операции, направленной на помощь племенам центральных плоскогорий в решении проблем гигиены и медикаментов. Затем долго и монотонно он отвечал па вопросы журналистов. Мюррей слушал вполуха. Вдруг рядом с Мюрреем кто-то тихо сказал:

– Мистер Уайлд? – это был молодой человек с веснушчатым лицом в форме цвета высохшей грязи. – Не могли бы вы на минутку выйти из зала, сэр?