Тайна покинутой часовни - Уилсон Гейл. Страница 16

– Выслушав мои доводы, он согласится уладить это дело самым безболезненным способом.

Но в глубине души Вейл не чувствовал уверенности. Мэри знала Трейвика гораздо лучше, чем он, она точнее предугадывала возможную реакцию торговца. Но делиться с ней своими сомнениями? Никогда! Ей и без того слишком долго пришлось нести тяжкую ношу ответственности за безопасность и благополучие ребенка. Теперь пришла очередь Ника.

– Мэри, я обещаю тебе: через несколько дней мальчик будет с тобой.

– Ричард, – подсказала она. – Его зовут Ричард.

– Знаю.

– Но избегаете произносить его имя вслух. По какой причине, ваша светлость? – вызывающе спросила она. – Может, вы не собираетесь признавать его своим сыном? Он действительно ваш единственный сын. Ваш первенец. Наследник.

Вейл не сразу нарушил томительную паузу.

– По-моему, нам следует сначала позаботиться о настоящем ребенка, а уже потом строить планы на будущее.

– Должна предупредить, что вам будет нелегко отречься от него. Сходство заметил не только Трейвик, – произнесла Мэри.

– В мои намерения вовсе не входит отказ от отцовских обязанностей. Я уже признал тебя женой...

Мэри перебила:

– Но в то время вы еще не подозревали о существовании ребенка! Хотелось бы знать, согласились бы вы сделать это признание, если бы поняли, что узы брака будет нелегко разорвать?

– Разорвать?

– Полагаю, вы собирались развестись со мной или объявить брак недействительным, как только Трейвик откажется от своих обвинений. Вам и в голову не приходило предать наши отношения огласке – это же очевидно! Но я благодарна вам: мне объяснили, что суд наверняка приговорил бы меня к каторге, – мрачно добавила она.

– Я не жду от тебя благодарности, Мэри, – я слишком мало сделал для тебя. Нам обоим известно, как легко я нарушил клятвы, которыми мы обменялись. Но развод не входит в мои планы. Как и отказ от ребенка.

– Ричарда, – вновь холодно поправила Мэри.

Ник не стал объяснять, почему ему так трудно произнести это имя. Он опасался, что, получив имя, образ мальчика станет для него слишком реальным. Сын и без того был точной копией Ника – это замечали все. Пока Ричарду предстояло оставаться лишь пешкой в рискованной игре, и лишь позднее он должен был обрести кровь и плоть.

«Поверьте мне, он много выстрадал», – эхом прозвучали в ушах Ника слова Мэри. Он отмахнулся от них, чтобы уберечься от неверного шага. Чувства сделают его слишком уязвимым для Трейвика. Он не мог позволить себе быть слабым. Пока.

– Мэри, клянусь: твой сын будет с тобой! – снова произнес он.

Мэри отвернулась и крепко сжала губы, чтобы не выпустить рвущиеся наружу слова. Конечно, она не поверила ему. Но на что он мог рассчитывать? Подумаешь, еще одна клятва! Разве Мэри Уинтерс обязана верить обманщику?

А Ника охватил шквал чувств – такой же, как в ту минуту, когда Мэри вошла в комнату. Он постарел, но чувства к ней, по-видимому, не изменились. Гордыня Ника уничтожила девушку, которой когда-то была Мэри. Но женщина, в которую она превратилась, оказалась не менее желанной.

Как хотел он прикоснуться к ней, исследовать каждый дюйм ее кожи, провести кончиками пальцев по безупречной, словно фарфоровой, груди. Он жаждал заботиться о ней, защищать и утешать. Он мечтал, чтобы ее тонкие загрубевшие пальцы вновь стали гладкими, чтобы горечь исчезла из этих синих глаз вместе с темными кругами под ними.

Ни одну женщину в мире Ник не желал так, как Мэри Уинтерс – девушку, которую он предал и бросил. Как и собственного сына. Ей самой пришлось принять мучительное решение отдать ребенка. «Не видела другого пути спасти его»...

Твои страдания кончились, молча поклялся Ник. Твоя ноша стала моей. Он не произнес эту клятву вслух: Мэри все равно не верила ему.

Ровным и бесстрастным тоном герцог произнес:

– Пирс проводит тебя. Надеюсь, слуги исполняют все твои приказы. Но если тебе что-нибудь понадобится...

– Последние три месяца я провела в тюремной камере, а последние шесть лет – в тесной и темной комнате в доме Маркуса Трейвика. Но сейчас мне ничего не нужно. Я хочу лишь спасти сына. Вашего сына. Больше я у вас ничего не прошу.

Она поднялась и, не взглянув на Ника, направилась к двери, за которой ее ждал Пирс. Ник услышал негромкое приветствие Пирса, а затем дверь захлопнулась, словно Мэри отгородилась ею.

Минуту Ник сидел неподвижно, потом положил ладони на стол и с трудом поднялся на ноги. Резкая боль в бедре вызвала у него легкий стон: ощущения были неприятными, но привычными.

Он медленно прошел к окну, волоча ногу тяжелее, чем обычно. Оставаясь в одиночестве, он редко пользовался тростью – она по-прежнему раздражала его, служила постоянным напоминанием о невозвратном. Опустив руку, он принялся потирать ноющее бедро.

За годы, прошедшие с момента трагической гибели родственников, он ни разу не отказался от исполнения своего долга. Ничто не отвлекало его. А теперь все изменилось. У него появились жена и сын.

Жена, которой невыносимо находиться с ним в одной комнате, и сын, по закону принадлежащий другому человеку. Значит, у него по-прежнему ничего нет. Ничего, кроме досадной гордыни, давно переставшей быть для него утешением.

Глава пятая

– И вы, ваша светлость, уверены в том, что способны своими угрозами заставить меня отказаться от родного сына?

В голосе Маркуса Трейвика сквозила ирония, страха торговец явно не испытывал, хотя герцог Вейл дал ясно понять, какими могут быть последствия отказа. Финансовые дела Маркуса Трейвика давно пошатнулись, но он ничего не боялся. Мэри оказалась права. Трейвик предпочел власть над ней деньгам, предложенным за мальчика.

Вейл не обсуждал с Мэри предстоящий разговор с торговцем, не упоминал даже о назначенной встрече. Сведения из Лондона он получил быстрее, чем ожидал. С Мэри он не виделся уже несколько дней.

– Да, уверен. Нам обоим известно: этот ребенок вам не сын. – ответил Вейл, ничем не выказав растерянности. Его лицо по-прежнему оставалось холодным.

– Попробуйте доказать, – усмехнулся Трейвик.

– Это не составит труда. Я узнал, что между мной и мальчиком есть заметное сходство.

– Полагаю, вы узнали об этом от Мэри?

– От ее светлости, – поправил Вейл предостерегающим тоном, но Трейвик лишь хмыкнул:

– От «ее светлости», которая шесть лет выносила из моей кухни помои!

– От ее светлости герцогини Вейл. Постарайтесь хорошенько запомнить этот титул, – невозмутимо повторил Вейл. – И не забывать, с кем вы говорите.

– Уж не хотите ли вы запугать меня, а, милорд? – Последнее обращение было умышленным оскорблением. – Еще бы, такая важная персона! – Голос торговца источал яд. – Только позвольте напомнить, что мы находимся в Англии. В этой стране есть законы, защищающие таких, как я. В нашем случае закон на моей стороне. Потерпевший здесь я, – продолжал Трейвик, ощупывая тупыми пальцами безобразный шрам на лице. – Я пострадал от рук женщины, которую вы публично назвали женой. Дети дразнят меня, женщины отворачиваются, когда я прохожу по улице. – Ноздри Трейвика раздувались от ярости. Шрам вновь налился кровью.

– Я пришел поговорить о мальчике, и ни о чем ином, – прервал Вейл.

– Эта женщина напала на меня за то, что я пытался защитить своего сына, – выпалил Трейвик. – Ребенок, о котором вы говорите, – мой сын, признанный мною с самого рождения, несмотря на то, что, по словам Мэри Уинтерс, он похож на вас. О ребенке вам следовало подумать давным-давно – точнее, шесть лет назад.

– Как же вы намерены содержать сына, когда разоритесь? – осведомился Вейл скучающим тоном. Он смахнул воображаемую пылинку с тонкой ткани панталон, помедлил, вновь перевел взгляд на торговца и слегка приподнял бровь.

– Пусть подыхает с голоду! – прошипел Трейвик.

Его губы растянулись в зловещей ухмылке, глаза вспыхнули. Он не скрывал презрения и к герцогу, и к Ричарду.