Тайна покинутой часовни - Уилсон Гейл. Страница 3

Помедлив, она спустила одежду еще ниже, открывая его взгляду безупречное совершенство своей груди. Он лежал неподвижно, как завороженный, затаив дыхание. Не сводя с него глаз, она подхватила ладонью правую грудь и погладила большим пальцем упругую кожу.

Ник и не заметил, как потянулся к ней, чтобы заменить губами ее подрагивающие пальцы. Это движение не было осознанным – первобытный инстинкт заставил его коснуться губами маленькой груди. От вздоха Мэри его золотистые волосы заколыхались. Она застонала от прикосновений его языка, медленно обводящего сосок, который она так доверчиво отдала ему.

Какой у него горячий, влажный и требовательный язык! Как он дразнит зубами сосок, затвердевший от этих прикосновений. В глубине ее тела что-то пробудилось, зашевелилось, потянулось к нему. Незнакомые ощущения просыпались в ней с невероятной быстротой, расходясь волнами от чувствительного местечка, которое прежде не видел ни один мужчина. Никто, кроме Ника. Она принадлежала ему, и он должен был узнать об этом.

Его язык пропутешествовал по долине между внезапно дрогнувшими от боли холмами, оставляя на коже влажную, быстро остывающую дорожку. Обхватив обеими руками его голову, Мэри прижала ее к груди, мечтая, чтобы он прикоснулся к ней там, где сосредоточилась боль и желание. Она не стала протестовать, когда Ник бережно уложил ее на плащ, покалывавший обнаженную спину.

Он склонился над ней, опираясь на локоть и впитывая глазами красоту ее стройного тела. Он касался ее шеи, чувствуя биение жилки, с удивлением рассматривая собственные пальцы, которые казались особенно темными, твердыми и мозолистыми на этой бледной, нежной, почти прозрачной коже. Пальцы скользили все ниже, пока не коснулись розового бутона, венчающего сливочно-белое полушарие.

Глядя в глаза Ника, Мэри взяла его за плечи и привлекла к себе. Ник невольно отпрянул, выбрав вместо крепкого объятия пытку легчайших прикосновений и сближений, при которых Мэри чувствовала лишь тепло его тела.

Так продолжалось, пока ее бедра не приподнялись навстречу ему. Не выдержав, Ник обнял девушку, прижав к себе. Она изогнула спину, требуя большего, того, о чем он не осмеливался и мечтать.

Просунув руку между их телами, Мэри нашла пояс его панталон и принялась поспешно высвобождать Ника из плена одежды.

– Мэри... – Он попытался остановить ее, но она не слушала.

Зная, какие опасности грозят ему в самом недалеком будущем, она приняла осознанное решение, забыв обо всем, чему ее учили и во что она твердо верила. Ник принадлежал ей, и ее тело настойчиво требовало осуществить право собственности, невзирая на запреты общества и религии. Происходящее касалось только ее и Ника и могло никогда больше не повториться.

Мэри вступила на неизведанную территорию, побуждая Ника завершить начатое. Отрицать желание было немыслимо.

– Мэри, нет... – снова прошептал он хриплым голосом.

– Да, – прошептала она, – да!

Ее маленькие руки пришли в движение. Она не испытывала ни малейшего смущения, как и подобало девушке, выросшей в деревне. Он склонился над ней, и она ощутила солоноватый привкус влажной кожи. И наконец его рука присоединилась к ее руке, облегчая поиски, ободряя и направляя.

Ветер холодил ее обнаженную кожу, но она жаждала этой прохлады, как и последовавшего вторжения – мучительного, рвущего. Вскрикнув, Мэри уткнулась в его напрягшееся плечо и вновь услышала, как он шепчет ее имя.

Он прижался щекой к ее лицу, щетина царапала ее кожу, движения становились все более лихорадочными и неудержимыми. Он слегка приподнялся, на время отстраняясь от средоточия ее боли, вместе с которой просыпались иные ощущения, раскрывались, подобно плотно сомкнутому бутону розы под полуденным солнцем.

Поначалу Мэри не почувствовала ничего, кроме боли и неудобства, но внезапно пришли другие ощущения, все нараставшие под его настойчивыми ласками.

Мэри услышала собственный вскрик, а затем губы Ника прижались к ее губам, эхом отозвавшись на ее возглас, нарушивший сумеречную тишину. Его взрыв освобождения был, стремительным, бурным и мощным, он ворвался в глубины ее тела, словно вихрь, сметающий все на своем пути. Его тело вздрогнуло под ее ладонями – один раз, второй, а потом затихло.

Наконец Ник пошевелился и приподнялся над ней, опираясь на дрожащие руки. Он неотрывно смотрел в ее лицо, преображенное только что постигнутой великой тайной.

– Мэри... – снова повторил он, как молитву, и она улыбнулась. – Мне так жаль...

Она улыбнулась шире, не сводя глаз с его лица. Возлюбленный! Это мой возлюбленный! Подняв руку, коснулась его щеки, ощутив покалывание жесткой щетины. Это прикосновение было немыслимо интимным. Только она имела право на такую ласку.

– Господи, Мэри, что я натворил?! – в отчаянии воскликнул Ник.

– Тише, тише, – прошептала она голосом матери, утешающей перепуганного грозой ребенка. – Все хорошо. – Она легко дотронулась кончиком пальца до его ресниц, выгоревших на концах и темных у корней. Какие прекрасные глаза! Казалось, она увидела их впервые. Цветом они напоминали полуденное небо зимой. – Я люблю тебя, – произнесла она и увидела, как Ник просиял, словно найдя потерянную тропу, тропу утраченной чести.

– Где твой отец? – спросил он, и Мэри не сразу нашлась с ответом. Ей и в голову не пришло удивляться столь неожиданному вопросу.

– Вместе с деканом навещает больных прихожан.

– Когда он вернется домой?

– Не раньше вторника. – Мэри вдруг вспомнила своего милого, мягкосердечного отца, неизменно ласкового со всеми, кто лишился Божией милости. И только сейчас она всерьез задумалась о том, что произошло.

– Пойдем, – решительно произнес Ник, поднимаясь одним ловким движением и помогая Мэри встать на ноги.

Уже стоя, она в первый момент застыдилась своей наготы. Не шевелясь, она смотрела, как Ник одевается: он справился с этой задачей за считанные секунды.

– Мне пора. – Он попытался объяснить свою спешку: – Если я не явлюсь вовремя, меня объявят дезертиром. Никто и не вспомнит, что я – сын Вейла. Моему полку предстоит бой, Мэри. Я должен быть с ним. Меня признали годным к службе.

– Знаю... – прошептала она, не понимая, зачем Ник говорит все это. С самого начала она знала, что когда-нибудь им придется расстаться.

– Мэри! – негромко позвал он.

Больше они никогда не увидятся! Острота дурного предчувствия на миг лишила ее способности дышать. Она окинула взглядом Ника – молодого, стройного и прекрасного. Живого. Его волосы были растрепаны, в них еще совсем недавно блуждали ее пальцы. На губах Мэри до сих пор ощущала чуть солоноватый привкус его теплой чистой кожи, покрытой густым загаром.

Она на секунду закрыла глаза, пытаясь навсегда запомнить его таким. Сохранить в памяти на всю жизнь. В эту минуту он принадлежал только ей, и это воспоминание Мэри была готова пронести через все нерадостное будущее.

– Мэри... – вновь повторил он вопросительным тоном.

Она открыла глаза и заставила себя улыбнуться. Ник подошел, бережно продел ее руки в рукава нижней кофточки, а затем – в рукава платья. Его пальцы без труда справлялись с многочисленными застежками и тесемками женской одежды. Скольких женщин он... Но это не имело теперь никакого значения. Сколько бы их ни было, они все остались в прошлом. А она жила в настоящем.

Она стояла не шевелясь, позволяя Нику одевать ее, словно фарфоровую куклу. Или ребенка. Только когда он стер слезы с ее щеки, Мэри поняла, что плачет. Поймав его руку, она прижалась к ней влажной щекой.

– Я не хотел причинить тебе боль, – произнес он тихо.

– Знаю, – шепнула Мэри, улыбнувшись.

– Тебе очень плохо, милая?

– Нет, – поспешила утешить его Мэри. Глаза Ника наполнились беспокойством, между золотистыми бровями залегла складка. – Вовсе нет.

Она солгала. Зачем усугублять бремя его вины, которую Нику предстояло увезти с собой на поле боя, в неведомую страну?

– Нам пора, – вновь повторил он.

– Знаю.