Дельта - Уилсон Колин Генри. Страница 5

– И такое возможно, – Симеон поглядел на Доггинза, – Но ждать придется дни, а то и недели. Доггинз покачал головой:

– Нет, давайте-ка лучше не будем. Если высиживать здесь, можно в конце концов дождаться смертоносцев. Симеон солидарно кивнул.

– Согласен. Поэтому остается только решить, что именно взять с собой в дорогу. Всю свою поклажу мы унести не сможем. Нам бы не мешало двигаться налегке и по возможности быстро.

Опорожнили на землю содержимое холщовых мешков. В основном там оказались съестные припасы – по большей части, в плотно закрытой деревянной посуде – и целебные снадобья. Были еще мачете с длинными кривыми лезвиями – каждое при ремне – и небольшие, но очень острые тесаки. Помимо того, имелись парусиновые ведра и легкие ранцы.

– Хорошо, – подытожил Доггинз. – Пусть каждый сам решает, сколько и чего ему нести. Но постарайтесь много не набирать.

Найл уложил в ранец несколько лепешек, жбанчик с медом, кусок вяленого мяса и бутылку золотистого вина. Упаковал также бинты и тесак. Балахон с меховой опушкой, в котором добирался сюда, пришлось оставить: для Дельты не годится, слишком теплый. Вместо него облачился в одежду из грубой мешковины. В одном кармане у него лежала раздвижная трубка, в другой – свернутая в цилиндрик тонкая металлическая одежка из Белой башни.

Оставлять мешки на земле было бы опрометчиво: непременно нагрянут любители поживиться. Поэтому мешки крепко завязали, а Уллик, вскарабкавшись с концом веревки на высокое дерево, поочередно втянул их к себе и надежно прихватил к столу. Во избежание случайностей, полотнища шаров, свернув, тоже привязали к нижним сучьям, чтобы не унесло сильным ветром или высоким приливом.

В озерцо с порифидами Найл опустил целую колбу личинок, и был отблагодарен таким щедрым «ароматом», что невольно попятился, уяснив однако, что существа таким образом выражают одобрение. Море было столь безмятежным, а берег мирным и приветливым, – с трудом верилось, что они вот-вот вступят в наиопаснейшее из мест.

Когда отправились в путь, солнце близилось к зениту, и жара начала угнетать. Вслед за Симеоном они взошли на один из песчаных холмов и ненадолго остановились, озирая под словесные пояснения предводителя очертания Дельты. Несмотря на то, что солнце было уже высоко, над серединой низменности одеялом висел туман, сквозь который различались обе реки, идущие с юга-востока и юга-запада, хотя. место их слияния было скрыто в космах сельвы. Умещенный меж реками холм был также скрыт туманом. Яркий свет полуденного солнца обнажал прихотливый узор, образуемый различными оттенками зеленого цвета в центральной низменности. Лесистые холмы также красовались узором, но здесь преобладали голубоватые тона. Симеон указал на восток.

– Попробуем-ка подобраться ближе к вершине холма, где деревья растут не так густо. Там прохладнее, и не так опасно.

Манефон кивнул на лесистые холмы к западу:

– Там, по-моему, склоны положе.

– Да, но, двинув туда, придется пересекать реку, а я не хочу рисковать.

Поляну с мечевидными кустами они обогнули; Симеон объяснил, что желает избежать похожей на водокрас растительности из-за ее наркотических свойств. Но не успели пройти и полумили, как впереди открылся роскошный ковер из глянцевитых листьев, устилающий лесистый склон насколько хватало глаз. Выхода не было – разве что повернуть обратно или на север, к морю, что в конечном итоге вывело бы их на песчаный обрывистый берег, поросший песколюбом.

– Думаю, если идти быстро, то можно рискнуть. Но постараемся придерживаться как можно ближе северного края. Если кого потянет ко сну, сообщать немедленно.

Двинувшись по богатому ковру, напоминающему цветом плющ, они со все возрастающей силой начинали чувствовать мыльный, лекарственный запах; башмаки покрывало белое пенное вещество, испускаемое из сломанных стеблей. Ожидая, что вот-вот начнет одолевать сонливость, Найл несказанно удивился, ощутив, что его, напротив, будто покачивает изнутри от прибывающей энергии. Запах показался настолько привлекательным, что он чуть не соблазнился сунуть палец в пенистый, мыльный раствор и попробовать на вкус, но вовремя сдержался.

Вскоре стало ясно, что этот душевный подъем – не что иное, как возросший контроль над собственным телом; такой вывод он сделал, едва повернул медальон. Рассудок, разом посвежев, ярче впитывал окружающее; тело налилось силой, так что и заплечный мешок, и оттягивающий плечи футляр со жнецом, перестали вызывать потливость.

Очевидно, и другие испытывали примерно то же самое: вон как Уллик тараторит без умолку, приставая ко всем, чтобы оценили красоту цветов, проглядывающих среди глянцевитых листьев.

До подножия холма оставалась примерно миля. Манефон, вытянув руку наискосок, указал на приметную прогалину, где деревья, похоже, были тоньше – не исключено, что там начиналась идущая вверх тропа.

– Может, разумнее будет пройти верхом, вон там? Симеон, как ни странно, согласился:

– Да, я думаю, это значительно ближе.

Через пять минут вокруг уже простиралось море листьев, напоминающих лепестки водокраса. Глубоко вздохнув несколько раз, Найл изумился пьянящей медвяности воздуха, от которого в голове мягко плыло, и млело сердце. Ощущение было таким приятным, что Найл решил посмотреть, можно ли его усугубить еще и медальоном. Он полез себе под тунику и повернул его выпуклой стороной внутрь.

Эффект заставил поперхнуться; затылок пронзила вопиющая боль, и ощущение благополучия кануло так же внезапно, как теряется в тучах солнце. Вес за плечами словно удвоился. Первым желанием было отвернуть медальон, но не успев еще дотянуться, Найл передумал. С чего бы вдруг медальон разрушает чувство ясности и самообладания вместо того, чтобы их усиливать? Найл сосредоточил ум, отогнав головную боль. От этого стало еще хуже: он начал испытывать головокружение и удушье, ноги сделались как каменные. Соблазн повернуть медальон в прежнее положение стал просто неодолим, рука сама потянулась под рубаху. В этот миг необъяснимый импульс упрямства заставил поколебаться; показалось почему-то, что до избавления остается всего ничего, и Найл намеренно пересилил тошноту и удушье. Прошлый опыт подсказывал: перетерпеть тяжесть, и мука исчезнет сама собой.

Все именно так и произошло. Голову сдавило так, что глаза, показалось, сейчас вылезут из орбит; и вдруг разом наступило облегчение. Правда, ноги оставались, словно ватные, и дышать было все так же трудно.

Найл с замешательством понял, в чем тут дело. Эйфория нагнеталась не дурманом растений, а странной жизненной силой, пронизывающей Дельту. Каким-то неведомым образом растение способно было скапливать и передавать эту энергию, используя свет, отражающийся от глянцевитой поверхности листьев. Сознавая теперь, что именно происходит, Найл мог различать, что их со всех сторон обдает тот же искрящийся энергетический душ, который он наблюдал над цветами за окном у Доггинза. И сейчас они вдыхают эту энергию так же, как дурманящий аромат растения. Поскольку напор энергии был гораздо сильнее, чем аромат, наркотик ни на кого не действовал. Но с чего вдруг растение нейтрализует свой же дурман?

Ответ не заставил себя ждать. Спустя несколько секунд тараторящий без умолку Уллик вдруг осекся на полуслове и, остановившись, обвел своих товарищей ошалелым взором. Едва Доггинз успел спросить: «В чем дело?», как он заведя глаза, свалился к их ногам с побелевшим враз лицом. Найл не мешкая нагнулся и приподнял ему голову. Лицо Уллика уже испачкала молочно белая пена.

У остальных вид был тоже бледный, усталый. Заметив, что Доггинз часто моргает, с трудом превозмогая осоловелость, Найл понял, что к чему. Просто растение перестало передавать искры жизненной силы, оставив их на милость наркотических паров.

Найл стащил с Уллика заплечный мешок и подал Милону.

– Жнец отдай Симеону, а сам неси мешок, – повернулся к Манефону. – Помоги-ка поднять. Придется его нести.

У Манефона вид тоже был не ахти какой, но он держался за счет недюжинной физической силы. Не говоря ни слова, он нагнулся, подхватил Уллика под мышки и поднял на ноги. Затем взвалил его обмякшее тело себе на широченное плечо.