Метаморфозы вампиров-2 - Уилсон Колин Генри. Страница 32

— А-а, понятно…

Сенгид словно очнулся: глаза озарились, как будто кто-то изнутри зажег в них свет. Карлсену он улыбнулся с поистине женским обаянием.

— Прошу прощения, отвлекся. Я сейчас только прозрел решение интереснейшей задачи.

— А позвольте спросить, какой?

Секунду-другую К-2 сосредоточенно раздумывал.

— Боюсь, на изложение уйдет не меньше часа. Задача из области бесконечно малых величин. — Он виновато улыбнулся. — Может, лучше другой какой-нибудь вопрос?

Карлсен на секунду растерялся.

— Н-не знаю… То есть не знаю, с чего начать, — он неуверенно мелькнул взглядом на К-10 в поисках поддержки.

— Да-да, в самом деле, — ободряюще улыбнулся тот. — Любой вопрос.

Карлсен прикинул, о чем бы он подумал расспросить К-10, останься они снова наедине.

— Что такое четвертый вибрационный уровень эволюции?

К-10 с сенгидом переглянулись.

— Непростой вопрос, — произнес сенгид. — Прежде необходимо понять, что означает третий вибрационный уровень.

— Хорошо.

— Он известен также как третий уровень внутренней направленности. Посмотрим, получится ли у меня вам показать…

Повернувшись, он сделал знак стоящему у двери барашу. Тот, видимо, понял, что от него требуется и, повернувшись, вышел.

— Существуют уровни соответственно внутренней и внешней направленности, объективность и субъективность. «Homo sapiens», прежде чем стать человеком, обитал в сугубо животном мире проблем и опасностей, и жизнь у него состояла единственно в их одолении. Это называется «нулевым уровнем». Дальше, с развитием письменности, человек научился накапливать знание и исследовать мир внутренний. Он изобрел музыку, живопись, поэзию, научился погружаться вглубь себя. Это было первым уровнем внутренней направленности. Кульминация этой фазы наступила в девятнадцатом веке, когда излишняя углубленность стала нарушать способность человека уживаться с реальностью…

— Романтики… — определил вполголоса Карлсен, сенгид мимоходом кивнул.

— В двадцатом веке, как вам известно, маятник качнулся в другую сторону, и в двадцать первом человек начал выходить на новый уровень объективности. Можно сказать, человек теперь достиг второго вибрационного уровня эволюции — второго уровня внешней направленности. Теперь ему надо научиться выходить на третий уровень направленности внутренней… Ага, спасибо.

Бараш возвратился со средних размеров черным ящиком, судя по всему, тяжелым: даже такие мышцы-глыбы вздувались от натуги. Карлсен посторонился, чтобы ящик можно было водрузить на стол, заскрипевший под таким весом. Сенгид поднял крышку, и взгляду предстал величавый кристалл, лучащийся шафранным светом.

— Этот кристалл происходит из самой глубокой пещеры на Ригеле-10. Вы знакомы с кристаллами?

— Конечно. (Невольно вспомнилась знакомая бабулька, тетя Лизбет: чуть не пришибла однажды какого-то растяпу, который «залапал» ее «магический кристалл»).

Сенгид, видимо, догадался, что знание у гостя на этот счет не совсем исчерпывающее.

— Хорошо. В таком случае вы знаете, что они могут действовать как усилитель и фиксатор мыслительных волн. Можно сказать, что всякая мысль и чувство падает в кристалл как капля дождя в пруд, распространяя круги. Конкретно этот орторомбический кристалл сформировался под колоссальным давлением, поэтому его фиксирующий механизм чутче как минимум вдвое. Вглядитесь в него, чтобы он подстроился под ваше ментальное давление, и сфокусируйте затем внимание.

Инструкции эти оказались необязательны. Едва вглядевшись, он словно ввинтился в водоворот оранжевого пламени, даже лицо чуть защипало, как от легкого солнечного ожога. Сила властно всасывала, расслабляя и подчиняя в такт своему брожению. Усилие внутренней фокусировки привнесло ощущение контролируемой энергии, сродни тому, что бывает иной раз на корте, когда вот-вот собираешься нанести до звонкости точный удар по мячу.

— Теперь входите в себя, — донесся голос сенгида, — как ныряльщик в воду. Только старайтесь при этом не терять связи с внешним миром.

Через несколько секунд он мимолетно уловил, что уходит на непостижимую глубину. Оранжевый цвет, сгустившись до вишнево-красного, все темнел, пока, наконец, все не поглотила чернильная тьма. Все равно, что некий барьер одолелся, за которым пошел свободный спуск в девственное безмолвие. Однако помнился наказ сенгида не терять связи с внешним миром, и Карлсен удерживал себя от чрезмерного погружения.

Ощущение было небывалым, почти пугающим, но, тем не менее, подспудно он угадывал, что именно происходит. Кристалл каким-то образом концентрировал всю его энергию, давая возможность фокусироваться на чувствах и прозрениях, обычно не умещающихся в узкие рамки самоанализа. Все равно, что обрести вдруг невероятные слуховые способности. Более того, фокусировка вызывала взволнованное изумление, которое, мгновенно всасываясь в орбиту внимания, как бы сгущалось, создавая еще более глубокое ощущение скрытой энергии. Пульс тем временем замедлился так, что непонятно, есть он или нет.

Напоминало чем-то спуск в дремотно глубокое горное озеро. Однако, несмотря на тишину, темень вокруг населена была воспоминаниями. Память отрочества, детства — каждый час, каждая минута и секунда хранились в сокровенной глубине ума, словно в бесконечной галерее библиотечных полок. И все они доступны: можно было приостановиться, открыть каталог и воскресить любой день детства во всех его деталях. Только желания задерживаться в прошлом не было — оно казалось третьестепенным в сравнении с тем, что происходило сейчас.

Вместо этого он позволил себе медленное дальнейшее погружение. За периодом пустоты и мертвого затишья снова последовали воспоминания. Эти шли откуда-то из предыдущей жизни (всплыла смутная догадка, что он был когда-то женщиной). И, тем не менее, это интересовало не так сильно — можно будет исследовать как-нибудь в следующий раз.

Память потускнела, тьма вокруг казалась вневременной и отрешенной. Словно распалась человеческая оболочка, и он теперь стал просто кусочком живой материи, неприметной и толком не сознающей себя. Не то рыбешка, не то головастик, зависший в океане пустоты.

Похоже, здесь и конец поиску. Но оказалось не так. После невесть какого зазора во времени (не то секунды, не то часы) издали стал надвигаться стойкий шум, вроде ветра над безлюдной пустошью. Он медленно нарастал, пока далеко внизу не проплавилась какая-то смутно светящаяся энергия. Через несколько секунд Карлсена облек белесый свет, прорываемый ветвящимися султанами тьмы: все равно, что спускаться через гущу светящихся водорослей. Одновременно очнулась чуткость, от которой все внутри затрепетало. И тут свет опять истаял.

Что же это за царство светозарной энергии? Ответа на это у него не было.

Опять пошло бесцельное снижение в темноту. И когда появилось уже подозрение, что искать больше нечего, он снова почувствовал, что опускается в область пульсирующей энергии. Свечения здесь не было — нечто темное и бесформенное обжимало, вроде невидимых туч. На этот раз сама вибрация, возбуждающая и одновременно разрушительная, не оставляла сомнения: сексуальная энергия.

Этот участок спуска оборвался резко, будто разом вдруг пролетел через этаж. И опять вокруг слепое безмолвие, такое длительное, что возникла мысль о некоем безжизненном придонном слое, ниже которого затонувший корабль погрузиться уже не может. И все равно, ожидание жило и оправдалось, когда снова послышался шум ветра над пустошью. Вскоре ощутилась энергия иного рода, более тонкая и вкрадчивая. Она усиливалась по мере спуска, вновь вызывая чуткость и ясность. Возрос и шум — он теперь накатывал волнами, подобными сотрясающим порывам ветра. Наконец, он обрел силу бури, против которой невозможно было двигаться.

В эту сумятицу совершенно неожиданно ворвался голос сенгида, отчетливо прозвучавший в голове:

— Где ты сейчас, по-твоему?

— Не знаю! (получилось приглушенно, как будто кричать приходилось сквозь бурю).