Паразиты сознания - Уилсон Колин Генри. Страница 48

И вот, дойдя до этого места, я начинаю сознавать: все, что я, начиная отсюда, ни произнесу, будет ложью. Поэтому сейчас вместо того, чтобы пытаться заставить наш повседневный язык проделывать работу, для которой он никогда не предназначался, я попробую сосредоточить усилия на объяснении.

Свобода — наиважнейшее из всех ощущений, какие только может испытывать человек. Обычно в жизни оно длится лишь какие-то секунды, когда внезапное стечение обстоятельств, побуждающее к немедленному действию, вдруг вызволяет наружу всю нашу энергию. В таких случаях происходит следующее: ум наш, не будучи более привязан к сиюминутной реальности, внезапно обретает орлиный размах.

Главным несчастьем для человечества является то, что мы все привязаны к сегодняшнему дню. Это происходит оттого, что мы действуем как машины и свободная наша воля, можно сказать, выражена минимально. Наше тело представляет из себя хорошо отлаженную машину — в сущности, то же, что и автомобиль. Или, может, более удачным сравнением будут те биоэлектрические протезы, которые приживляют людям, потерявшим руку или ногу. Эти протезы, элементы питания у которых действуют фактически бессрочно, безукоризненно имитируют движения настоящих рук и ног; я слышал, люди, проносив их по несколько лет, вообще забывают, что эти конечности у них не настоящие. Но стоит в них выйти из строя элементу питания, как человек моментально убеждается, что его протез — это всего лишь механизм, а собственной его, человека, воле отведена при движении мизерная роль.

Да, эта истина относится ко всем нам. У нас гораздо меньше силы воли, чем мы думаем. А это значит, мы почти не имеем реальной свободы. По большей части для нас это вряд ли имеет значение, поскольку «машина» — наше тело и мозг — исправно выполняет то, чего мы от нее, собственно, требуем: ест, пьет, выбрасывает шлаки, спит, совокупляется и так далее.

Но у поэтов и мистиков случаются такие моменты свободы, когда они начинают сознавать в себе желание, чтобы их «машина» сотворила что-нибудь гораздо более интересное. Им становится угодно, чтобы их ум во мгновение ока отделился от мира и воспарил над ним. Наше внимание, как правило, бывает прикреплено к окружающим нас сиюминутным мелочам и конкретным предметам — этим оно напоминает лавирующий на скорости автомобиль. И вот, в какой-то момент рычаг скорости переводится в «нейтральное» положение и ум, перестав отвлекаться на сиюминутные детали, становится вдруг свободен. Теперь вместо того чтобы заниматься всецело окружающей его пустой реальностью, он делается волен избирать ту реальность, которую ему предпочтительней созерцать. Будучи включен «на передачу», наш ум может использовать память для того, чтобы воссоздавать события минувшего дня или картину места, расположенного в другой части света. Но изображение при этом получается тусклое, как свеча при дневном свете, или вовсе призрачное. В моменты же «поэтические» — моменты свободы — вчерашнее становится столь же реальным, как и происходящее в данный момент.

Если б люди могли постичь ту хитрость, посредством которой можно «ставить» и «убирать» ум с «передачи», они возобладали бы тайной божества. Но нет хитрости более сложной, чем эта. Наше тело как робот, который упорно продолжает выполнять то, что выполнял на протяжении миллиона лет: есть, пить, выбрасывать шлаки, совокупляться — и состоять в услужении у сиюминутной реальности.

Так вот, впервые открыв для себя существование паразитов, я получил возможность «сломить» привычку, которую они тщательно взращивали и насаждали. Иными словами, я неожиданно уяснил, что в человеке от природы вовсе не заложено сознавать ощущение свободы — этого «намека на бессмертие» — лишь краткий миг, а потом мгновенно его утрачивать. Нет ничего, что мешало бы ему испытывать это чувство хоть по десять часов кряду, если ему это нравится (больше было бы уже вредно, ведь в конце концов какое-то время нужно уделять и сиюминутным мелочам).

С начала августа (время, когда я впервые прочел «Исторические размышления» Карела Вайсмана) я стал неотступно сознавать в себе возможности, которые дает свобода. И это само по себе означало, что я разорвал цепи, сковывающие большинство людей. Для того чтобы удерживать людей в оковах, паразиты делали в основном ставку на их устоявшиеся привычки и незнание. Но одновременно с тем они обосновались в недрах человеческой психики, откуда им сподручно было «подсасывать» энергию, извлекаемую людьми из глубинного резервуара своих жизненных сил.

Попытаюсь сделать этот пункт максимально ясным. Не будь человек «животным эволюционизирующим», паразиты обрели бы в его лице постоянный источник пропитания. У человека так никогда бы и не появилось ни малейшего шанса обнаружить их присутствие. На протяжении всей вечности они так бы и пользовались «краном» его жизненной энергии, открывая и закрывая его когда заблагорассудится, а человек все так и оставался бы обманутым глупцом. Но небольшой процент человечества (если быть точным, примерно двадцатая его часть) составляют «эволюционизирующие животные» с глубокой и сильной тягой к реальной свободе. Таких людей приходилось «отвлекать», в силу чего паразиты были вынуждены подниматься к поверхности сознания, дабы успешно манипулировать своими марионетками. Вот через это они себя и выдали.

Я сказал, что человек черпает свою энергию из потаенного источника жизненной силы, расположенного в недрах его существа. Источник этот представляет собой неприкосновенный центр гравитации человека, подлинную сердцевину его сущности. Разрушить его не способно вообще ничто. Следовательно, паразитам доступа туда не было; все, что они могли, это «подворовывать» энергию при переходе ее из того глубинного источника в ареал самосознания человека.

И вот теперь я, пожалуй, возьмусь объяснить кое-что из того, что я выяснил, сделав попытку по новой проникнуть в глубь себя (хотя, естественно, мое предупреждение насчет языкового несоответствия по-прежнему остается в силе).

Прежде всего, в сознании у меня установилось необычайное спокойствие. Никаких взвихрений там больше не ощущалось. Произошло это потому, что мой ум наконец-то стал моим, и некому было смущать его покой. Отныне это было мое собственное царство.

Грандиозное изменение произошло также с моими снами и воспоминаниями. Всякому, кто пытался когда-либо заснуть в состоянии переутомления или с температурой, знакомо то ужасное ощущение, когда все мысли кажутся некими рыбами, мечущимися вокруг с суматошной скоростью, и мнятся чужими. Внутреннее пространство головы, которому надлежит быть «fine and private place» «"прекрасное и уединенное место" (англ.)·, напоминает собой рыночную площадь, наводненную незнакомой толпой. Вплоть до настоящего момента я даже и не подозревал, до какой, оказывается, степени наше сознание представляет из себя такую вот рыночную площадь, наводненную паразитами, — ведь теперь там царили полные тишина и покой. Воспоминания были расположены ровными, по-военному строгими рядами, как войска перед королевским парадом. По первому же приказу я мог заставить любое из них выйти вперед. Я наглядно убедился в правдивости утверждения, что все происшедшее с нами заботливо откладывается в памяти. Воспоминания далекого детства были мне так же доступны, как и события вчерашнего дня. Более того, с теперешними моими воспоминаниями строгой в своей последовательности цепочкой смыкалась память о прошлых жизнях. Сознание у меня было идеально спокойным морем, гладь которого, подобно зеркалу, отражает небо, а вода настолько чиста, что дно различимо так же явственно, как и поверхность. Я понимал, что имел в виду Якоб Беме, говоря о „священном дне отдохновения души“. Впервые за всю свою жизнь я находился в соприкосновении с реальностью. Горячечный бред, кошмары, иллюзии — ничего этого больше не было. Что изумляло меня больше всего, так это грандиозная сила людей: жить и добиваться своего от жизни, невзирая на страшную завесу безумия, укрывающую от них реальность! Да, должно быть, человек — одна из самых стойких общностей во Вселенной.