Паразиты сознания - Уилсон Колин Генри. Страница 52

Ощущать такое было слегка страшновато. Мы походили на нищего, вдруг ни с того ни с сего получившего в наследство громадное состояние. И вот он теперь стоит и смотрит на ряды слуг, ожидающих его приказаний; на дорогие вещи, которые может купить при таких деньгах; на обширные земельные угодья, принадлежащие теперь ему.., и ум от этого начинает плыть, голова кружится; он путается этой свалившейся на него свободы.

Впереди открывалось такое поле для исследований, столько всего предстояло узнать...

Но прежде всего предстояло выполнить другую задачу: воротиться назад и приобщить к нашему знанию остальное человечество.

И хотя Земля больше не являлась домом, у нас не возникало сомнений относительно того, что следует предпринять дальше. Мы стали полицией Вселенной.

Я подошел к пульту управления кораблем. Неделю назад мне бы потребовались подробнейшие инструкции полковника Мэсси. Теперь эта штука казалась мне столь же бесхитростной, как детская игрушка. Я проворно выполнил необходимые переключения и надавил на плунжер перепрограммирующего устройства. Фотонные паруса тотчас же втянулись в корабль, автоматически включился двигатель поворота. Все, кто был на корабле, пробудившись, пришли выяснить, в чем дело.

— Мы возвращаемся на Землю, — коротко сообщил я. — Помогите мне разогнать корабль.

Сведя умы в параллель, мы принялись вырабатывать часто чередующиеся импульсы волевой энергии, понемногу их наращивая, вслед за тем, соблюдая максимальную осторожность, дали ей разрядиться через сопло. Словно какая-нибудь невиданных размеров ладонь плотно обхватила исполинское рыбообразное тело корабля. Мы почувствовали, как корпус дернулся вперед, и послали следом повторный импульс. Корабль опять с готовностью рванулся. Попробовали более сильные заряды; последовал очередной рывок, но корпус корабля при этом содрогнулся от вибрации. Это было рискованное, требующее филигранной аккуратности занятие. Энергия, которую мы в состоянии были применить, равнялась по силе дюжине водородных бомб, но применять ее надлежало таким образом, чтобы она преобразовывалась в линейную скорость. При недостаточной осмотрительности эта сила могла разорвать корабль на части, измельчить его в атомную пыль. Мы бы с Райхом при этом, возможно, и уцелели, а вот остальные вряд ли. Находиться в космосе на расстоянии трех с половиной миллионов километров от Земли в эдакой дребезжащей жестянке, сработанной, казалось, слабоумными, — в этом было что-то забавное. Мы с Райхом однозначно решили, что по прибытии на Землю едва не первым делом надо будет показать людям, как строить настоящий космический корабль.

Самым простым и быстрым способом довести мысли до остальных была телепатическая связь. Для этого все мы встали в круг и взялись за руки, как на сеансе спиритизма. На то, чтобы все настроились как следует на контакт, ушло не больше пяти секунд. Ведь связь для них в каком-то смысле была делом уже знакомым. Это мы искали дорогу на ощупь в темноте; они шли по ней при дневном свете.

Наблюдать такое само по себе было интересно. Лицо Райха в течение ночи я не видел, мы с ним находились в разных помещениях; посмотреть в зеркало на себя я тоже как-то не удосужился. Но едва содержание наших мыслей дошло до остальных членов группы, как стало заметно, что с ними происходит колоссальное изменение. В принципе мы, естественно, ожидали чего-то подобного. И вместе с тем видеть, что твое чувство отражается на стольких лицах сразу, было зрелищем до крайности непривычным. Обычными прилагательными этого не описать. Я мог бы сказать, что они стали «благороднее» или «величавее», но от истины эти слова будут безнадежно далеки. Наиболее метким, пожалуй, будет сказать, что их лица приняли детское выражение. Смысл этого нуждается в разъяснении. Если заглянуть в лицо ребенка, совсем еще крохотного — скажем, шести месяцев от роду, — а затем в лицо старика, тогда внезапно проступит та потаенная суть, название которой — жизнь, радость, волшебство. Лицу старика, каким бы мудрым и добрым он ни был, недостает ее незримой печати. Ребенок же, если спокоен и смышлен, просто лучится этим обнаженным чувством, и при взгляде на него буквально режет глаза — кажется, что он принадлежит другой, более яркой Вселенной. Он все еще наполовину ангел. Взрослый человек, будь он хоть самый великий, принижает жизнь. Младенец раскрывается ей навстречу, утверждает ее всем своим существом.

То, что неожиданно снизошло на всех присутствующих в столовом отсеке корабля, было тем самым обнаженным чувством жизни, и не будет преувеличением сказать, что чувство это напоминало светлую зарю рождения. Каждый из нас, созерцая его в своих товарищах, преисполнялся новых сил и уверенности.

Оно же вывело нас и на новый уровень знания. Когда я, обращаясь ко всем, сказал: «Человек не бывает один», смысл этих слов был мне вполне понятен, но я не прозревал всего спектра их значения. Говоря это, я имел в виду источник «силы, смысла и цели». Теперь мысль о том, что мы не одиноки, раскрылась мне в иной ипостаси, куда более наглядно и просто. Мы вступили в ряды полиции Вселенной и, как оказалось, в них состояли не мы одни. Наши умы ощущали теперь внезапный единовременный контакт с теми, другими. Будто мы послали позывные, и те оказались вдруг подхвачены сотней приемников, не замедливших откликнуться встречным сигналом о своем присутствии. Ближайший из этих приемников находился от нас на расстоянии всего каких-нибудь шести с половиной миллиардов километров — корабль, проплывающий мимо планеты в системе Проксимы Центавры.

Больше я об этом говорить не буду, так как к дальнейшему повествованию это отношения не имеет.

Мы шли со скоростью примерно ста шестидесяти тысяч километров в час. Судя по тому, что до Земли предстояло пройти еще три миллиона двести тысяч километров, полетного времени у нас оставалось около двадцати часов. Луна, как известно, вращается вокруг Земли на расстоянии около четырехсот тысяч километров, и на обратном пути мы так или иначе будем мимо нее проходить. Следовательно, с ней мы поравняемся примерно через семнадцать с половиной часов. Мы решили, что Луной займемся прежде всего.

В это время нам еще не приходила мысль о том, чтобы взять Луну и подвинуть. Ее вес составляет приблизительно 5х10**15 тонн (то есть пять тысяч миллиардов тонн). Четкого представления о том, какую массу способны передвигать наши совокупные силы телекинеза, у нас к той поре еще не сложилось, думалось лишь, что для осуществления задачи такого масштаба шансов у нас, пожалуй, маловато. Да и что изменится, если мы действительно сумеем выпроводить Луну в открытый космос? Извечный «ирритант» человеческой психики исчезнет, но дело им уже сделано. Паразиты мозга в любом случае уцелеют.

Вместе с тем было совершенно очевидно, что именно Луна является ключом к поиску решения. В этот вопрос требовалось незамедлительно внести ясность.

Тяготение Луны стало ощутимо снова, только когда лететь до нее оставалось всего восемьдесят тысяч километров. Мы с Райхом обменялись многозначительными взорами. Ощущение говорило само за себя. Луна неким подспудным, смутным чутьем нас «угадывала». Начиная с момента старта она следила за нами в продолжение полета, и ее «внимание» продолжало на нас фокусироваться еще долго после того, как мы ее миновали. Теперь мы приближались с внешней стороны, и она нас «не замечала» до тех пор, пока лететь до нее не осталось каких-то восемьдесят тысяч километров. На этот раз помутнение в глубинах мозга — то, что мы чувствовали на пути с Земли, — не ощущалось так явственно. Нам был ведом его источник: заточенные в твердь силы тайной жизни, скрытно за нами наблюдающие. Замутненность обусловливалась, очевидно, какого-то рода нарушением эмоционального равновесия. Зная, чем оно вызывается, противостоять ему уже не составляло труда.

На этот раз мы повели корабль прямо на Луну, начав одновременно торможение. Через полчаса судно аккуратно прилунилось, подняв с поверхности массивное облако серебристой лунной пыли.