Брат мой, враг мой - Уилсон Митчел. Страница 100

– Нам, – ответил Кен. – Акции мы выкупили все до одной. Да ещё десять процентов принадлежат Бэннермену, но это по частному соглашению.

– Бэннермену? – протянул Дуг, как бы с трудом припоминая это имя. Дэви сразу ощутил прилив неприязни к Дугу – всего за несколько дней Бэннермен стал в его глазах таким же ничтожеством, как и Мэл Торн. – Вы говорите о Карле Бэннермене? Что ж, это важная деталь. Насколько я понимаю, вам понадобятся поддержка и средства какой-нибудь крупной корпорации…

– Мы никому не уступим руководства, – резко заявил Дэви. – И вы правы: сейчас не время для такого разговора.

– Вам ничего не придется уступать, – сказал Дуг. – Вы сольетесь с группой, которой вы нужны как гарантия на будущее. И ничто не мешает вам сохранить свою индивидуальность в пределах этого объединения.

– Точнее, – потребовал Кен.

– Пожалуйста. Я говорю о новом объединении, центром которого будет радиокомпания «Стюарт – Джанни». её продукция имеет хороший сбыт, и акции её за последние три года поднялись с семнадцати до пятидесяти четырех пунктов. В прошлом году в радиокомпанию влились фирмы «Радиолампы Диксона» и «Морган-радио». В этом году она рассчитывает поглотить целую сеть мелких и несколько крупных самостоятельных радиостанций. Полгода назад они спрашивали, не хочу ли я войти в долю. Я не захотел. А теперь, может, и захочу. Захочу, если мы – в первый раз говорю «мы» – придём к какому-нибудь соглашению.

Кен взглядом попросил у Дэви совета, но тот не пришел к нему на помощь и промолчал. Кен понял этот безмолвный упрек, лицо его стало суровым, и он упрямо повернулся к зятю.

– Какое соглашение вы имеете в виду? – спросил он.

Дуг на секунду задумался, потом нетерпеливо передернул плечами, как бы отмахиваясь от вопроса, который сам же задал.

– Дэви прав. Поговорим об этом после, когда приедет Марго. Я не хочу начинать подробное обсуждение и потом прерывать его на середине. Она может позвонить с минуты на минуту. – Он снова взглянул на часы. – Наверно, её сейчас соединяют с нами.

Кен откинулся на спинку кресла, не в силах скрыть ощущение, что его попросту отпихнули в сторону. Между обоими братьями и зятем возникла отчужденность, и каждый чувствовал, что остальные нанесли ему обиду. Это враждебное чувство было неглубоким, но не мимолетным. Их ничто не связывало, кроме Марго.

– Просят вас, – сказал Дэви Дугу. – Лично. Вызывает Хилсайд, штат Пенсильвания.

– Хилсайд? – недоверчиво усмехнулся Дуг. – Кто может звонить мне из Пенсильвании? Держу пари, что это Марго. Нашла же место, где приземлиться, – добавил он, вставая. Он улыбался, но, видимо, был недоволен, и братья молча глядели на него, когда он взял аппарат из рук Дэви.

Дуг выслушал какое-то сообщение, и вдруг лицо его побелело – он был ошеломлен, словно не веря, что с ним может произойти такая невероятная вещь. Дэви подумал, что никогда ещё не видел такого трагического, помертвевшего от ужаса лица, какое было у Дуга в эту минуту, а потом, когда до него стал доходить смысл вопросов, которые задавал Дуг прерывающимся, глухим голосом, та же боль, что он увидел в глазах Дуга, хлынула в его сердце – гнетущая, нестерпимая боль, – и затем он уже перестал думать о том, как выгладит сейчас каждый из них – он, Кен или потрясенный горем человек у телефонного аппарата.

Та же убийственная жара, что стояла в Уикершеме, больше недели держалась в Восточных штатах, захватив Мичиган, Иллинойс, пенсильванские сталеплавильные города и даже дачные места в Поконосе. В Атлантик-Сити на набережной скоплялись толпы народа, а океан был гладким, как стекло. Даже на севере, в Огенквисте, говорили, что штат Мэн не запомнит такого лета. Тяжелая духота нависла над материком, от Каталины до Бермудских островов. В Нью-Йорке термометры показывали девяносто четыре градуса по Фаренгейту, и в воздухе не чувствовалось ни малейшего ветерка. Две судоходные реки и океанский залив, окружающие узкий стальной город, посылали в него тонны пара, от которого всё становилось клейким на ощупь. Однако Марго не замечала никаких неудобств – она была в таком восторге от своей первой вылазки в Нью-Йорк, что не чувствовала ничего, кроме пьянящей радости.

Она так долго мечтала об этой поездке, так долго жаждала её, что могла заранее разработать во всех деталях программу предстоящих удовольствий. Ещё задолго до приезда она предвкушала посещение магазинов, театров, тайных кабачков, отелей – даже отеля «Плаца», где она сейчас укладывала вещи, готовясь к отъезду. Она могла представить себе, как ослепительно хороша и элегантна Пятая авеню в свете солнечного дня, но совсем не ожидала, что Нью-Йорк окажется городом тропического блеска, и в то время как измученные нью-йоркцы томились и сникали от жары. Марго, свежая и бодрая, вихрем носилась по сверкающим, как драгоценности, улицам, которые являются сердцем Нью-Йорка. Она была Северной принцессой, попавшей в Багдад.

Она приехала сюда как миссис Дуглас Волрат, и друзья Дуга, собираясь засвидетельствовать ей свое почтение, готовились быть снисходительными и оказывать ей всяческое покровительство – вплоть до того, чтобы ограждать её от собственного презрения, если они почувствуют таковое. Но Марго давно уже научилась как следует одеваться и умела говорить именно то, что надо, хотя её сердце екало при каждом новом знакомстве. В Голливуде она чувствовала себя менее чужой, чем здесь, ибо, хотя обитатели киногорода обладали громкими именами, они в Калифорнии, как и в жизни, были перелетными птицами.

Мужчины и женщины, сопровождавшие её в скитаниях по Нью-Йорку, отличались уверенностью и той непринужденностью в обращении, которая приобретала совершенно уничтожающий оттенок, когда дело касалось тех, кого они не считали «своими», и, наоборот, была чрезвычайно местной для всех, кого они решили принять в свой круг. Марго, можно сказать, стояла на верхушке внешней крепостной стены, ясно видимая всем королям и королевам, и воины этой блестящей цитадели пока что не пустили в неё ни одной стрелы.

Её нисколько не удивил оказанный ей прием, так как в глубине души она была радостно уверена, что отныне может иметь всё, что только не пожелает. Всё, о чём она издавна мечтала, наконец сбылось; и она, в свою очередь, выполняла все обещания, которые когда-либо давала себе и своим братьям. Она сейчас обладала неукротимой силой, которая нисходит на человека, когда оправдываются усилия всей его жизни. Мир для неё был полевым цветком – стоит только протянуть руку, чтобы сорвать его.

Все платья, которые ей хотелось иметь, и все подарки были уже куплены, и теперь в затененных и всё-таки жарких комнатах номера-люкс она поджидала лимузин, который отвезет её в аэропорт. Дуг, наверно, уже в Уикершеме, а она будет там завтра, если самолет придет по расписанию. Говорят, что эти большие новые самолеты – просто чудо. Марго нетерпеливо взглянула на золотые с брильянтами часики, и тотчас же, словно этот признак неудовольствия царственной особы заставил придворных заспешить, раздался телефонный звонок и ей доложили, что машина подана.

Чемоданы снесет коридорный; Марго взяла только новую красную сумочку – единственный кричащий предмет в её туалете. Она небрежно помахивала ею, хотя ещё неделю назад, до того, как Марго приехала в Нью-Йорк и одержала над ним победу, ярко-красная сумочка показалась бы ей вещью совершенно немыслимой. Но продавец в магазине Марка Кросса уверял, что в Париже уже носят красные сумочки и что в самом скором времени яркие цвета станут такими же привычными, как черный, коричневый или беж. Она решила, что сумка стоимостью в девяносто пять долларов не может вызвать презрительной усмешки, и купила её; и когда сумка перешла в её собственность, то стала даже ей нравиться. Марго торопливо переложила в неё деньги – больше тысячи долларов, которые она не успела истратить, губную помаду, пудреницу, пачку сигарет, зажигалку, несколько безделушек, которые могли, или, вернее, когда-то обещали пригодиться, и, наконец, свой единственный талисман – старую любительскую фотографию, изображавшую её и братьев у дверей гаража.