Брат мой, враг мой - Уилсон Митчел. Страница 23

Он не мог высидеть спокойно и пяти минут, не вскакивая с места; он не умел разговаривать, не перебивая себя и собеседника. В пятьдесят лет он был подвижен, как двадцатилетний юноша. Он неизменно верил, что не позже как через час, завернув за угол, он найдет на тротуаре миллион долларов или встретит самую прекрасную на свете женщину. Они полюбят друг Друга с первого взгляда – и это будет настоящая любовь, понимаете, настоящая страсть и нежность, а не какие-нибудь там шуры-муры; так вот, значит, они полюбят друг друга и будут счастливы на всю жизнь.

В 1892 году, восемнадцати лет от роду, он добрался в отцовском фургоне до железнодорожной станции Уотертаун в штате Нью-Йорк, а оттуда перекочевал в город Итаку, где шесть месяцев прожил над водами озера Кеюка. [4] «Дружище, когда я слышу слово „Корнелл“, у меня застревает комок в горле. Только отъявленный негодяй может забыть свою alma mater». Шесть месяцев были минимальным испытательным сроком, а так как Бэннермен за это время не посетил ни одной лекции, его тут же отчислили. Увязавшись за лектором из Чатаюки, он прибыл в Литл-Рок, где нашел себе работу в редакции местной газеты, которую бросил в 1898 году, отправившись на Кубу в качестве корреспондента газеты «Сент-Луис интеллидженсер». «Да, голубчик мой, это была прелесть, а не газета. Ричард Хардинг Дэвис рыдал у меня на груди, когда она закрылась! Бедный Дик!» Он вернулся в Литл-Рок и здесь, завернув за пресловутый волшебный угол, встретил первую красавицу из серии самых прекрасных женщин на свете – Адель Рейли («Из-за неё застрелился в Монте-Карло настоящий русский великий князь!») – акробатку из Международного цирка Уленбека и паноптикума братьев Фоке – женщину с роскошными формами, крашеными соломенными волосами, невероятной физической силой и умом мангусты. «Она готова была съесть меня живьем, но, клянусь богом, я обожал её, даже когда она вгрызалась зубами в мое тело!» И уже в зрелом возрасте, когда Бэннермен, казалось, мог бы понять, что в те времена он был просто назойливым юнцом, надоедавшим своей любовью заурядной бабенке, которая в нем вовсе не нуждалась, он изображал этот эпизод как одну из великих трагедий в романтическом вкусе. Он подвизался в цирках и на карнавалах в самых разнообразных качествах, в том числе пять лет был подручным знаменитого афериста Чарли Хэнда по прозвищу «Руки-в-брюки», который в то время держал скромный магазин боксерских перчаток. («Глубочайший философский ум, какой я когда-либо встречал, но с простаками обходился жестоко, ненавидел их за бесчестность»). Бэннермен влюблялся поочередно в целую вереницу «самых прекрасных женщин на свете», бережно сохраняя воспоминания о каждом, даже постыдно неудачном, романе как о пережитой им неземной страсти. О каждой возлюбленной он с чувством говорил: «Голубчик, от взглядов, которые мы кидали друг на друга, звенели люстры на потолке! Клянусь богом, они так и тряслись!»

У него было три желания: быть богатым, как Джон Д.Рокфеллер, тратить деньги, как Брильянтовый Джим Брэди, и жить, как Эдуард VII, но пока что он не сделал ничего для осуществления хоть бы одного из этих желаний. И всё же, отлично зная подоплеку жизни своего мирка, построенного на притворстве, обмане и мелком жульничестве, Бэннермен лелеял в душе возвышенно романтическую мечту о том, что если он добьется богатства, так только благородным путем. Тут должен быть высокий класс.

Он разглядывал через стол двух юношей из гаража, явно чувствовавших себя неловко в этой маленькой лачужке на колесах, которая служила ему кабинетом. Один из них – тот, что говорил и за себя, и за брата, – явно умен, легко приходит в азарт и только внешне прост, ибо принадлежит к числу людей, которые любят нравиться. Но и второй, смуглый паренек, тоже себе на уме. Чтобы поладить с ними, решил Бэннермен, надо подружиться с одним и воздействовать на разум другого. Оба ему нравились.

Он ещё раз взглянул на Дэви и понял, что вовсе не видит его насквозь, как это показалось ему сначала.

Юноши сидели чистенькие, аккуратно одетые, немного смущенные тем, что им приходилось делать усилия, чтобы то и дело не отвлекаться. Мимо открытой двери грузно протопали семь слонов, направляясь на арену; издали доносились пронзительные и зловещие звуки настраиваемого оркестриона. Бэннермен слушал юношей с необычным для него интересом и чувством, близким к отчаянию, потому что собственная жизнь, такая бессмысленная и нечистая, с жалкими, третьесортными удовольствиями, вдруг показалась ему невероятно противной. Ему захотелось, чтобы эти мальчики оказались правы. Он желал им успеха с такой же пылкой страстностью, с какой когда-то впервые влюбился в женщину.

Но когда Бэннермен заговорил, то, несмотря на всю его порывистость, интуиция подсказала ему, что, адресуясь к Кену, он на самом деле разговаривает только с Дэви.

– Вот я сидел и слушал вас, – начал он. – Конечно, мне далеко не всё ясно, но кое-что я понял, а именно: тот русский, о котором вы говорили утром, – Розинг, что ли, – он так и не смог доделать эту штуку, потому что с тех пор, как он получил патент, появилось много новых изобретений…

– Создана новая область техники – электронные лампы, – сказал Кен.

– Новая область техники – электронные лампы, – повторил Бэннермен, как бы затверживая урок. – Без которых он не мог добиться самого главного. А вся ваша система построена – на чём?

– На электронике.

– На электронике, а его система – нет. Хорошо. Но вот о чём я думаю, – прервал Бэннермен собственную лекцию. – Вы уверены, что где-нибудь там, в Европе, крупные электрические компании не нащупали эту штуковину?

– Представьте – ещё не нащупали. Мы с Дэви просматриваем все научно-исследовательские журналы, какие только можем разыскать. И нигде и признака нет, что кто-то пошел по нашему пути. Все они уперлись в тупик, так как старались достичь цели механическим путем, а это можно сделать лишь посредством электроники.

– Электроники… Но всё-таки мне что-то не верится.

В замешательстве Бэннермен инстинктивно повернулся к Дэви, но ответил ему Кен.

– Ну хорошо, объясните мне, почему такая крупная компания, как эдисоновская, не открыла радио в те времена, когда этим занимался только Маркони?

– Ладно, ладно. Где уж мне спорить с вами. Но я знаю одно: если у вас что-нибудь получится, то эта штука переплюнет кино и переплюнет радио; вы, ребятки, зажмете в кулак всю промышленность, поставляющую развлечения…

– Развлечения? – недоверчиво переспросил Кен и взглянул на Дэви. Тот промолчал.

«Значит, я был прав, – подумал Бэннермен. – Главный из них – Дэви».

– Конечно, развлечения, – повторил Бэннермен. – А вы как же думали?

– Но ведь мы инженеры. Пожалуй, мы представляли себе это как средство связи.

– Ерунда! – фыркнул Бэннермен. – Разве радио пустили в ход не для того, чтобы сорвать монополию кабельного телеграфа? А потом какой-то тип стал запускать танцевальные пластинки через самодельный передатчик. И посмотрите, что вышло из радио – вся страна превратилась в большой мюзик-холл. Вы, инженеры и изобретатели, никогда ничего не знаете наперед. Преподнесите людям любое новшество, и они рано или поздно ухитрятся приспособить его для развлечения. Если я скажу «паровой двигатель», что вы прежде всего вспомните – силовую установку? Нет, пароходики для приятных экскурсий. Что вы хотите, люди – это люди, им хочется повеселиться. Посмотрите, как они ломятся в этот не бог весть какой цирк; что ни город, что ни год – одно и то же: люди просят, вымаливают хоть немного ярких красок, немного шума, немного иллюзий. Что вам, жаль, если они лишний раз повеселятся?

Кен засмеялся.

– Нам не жаль. Мы просто об этом не думали.

Бэннермен покачал головой.

– Чем бы вы ни занимались, вы должны удовлетворять главные человеческие потребности, будь то пища, любовь, развлечения или даже воровство. Да, даже воровство! И не следует об этом забывать. Я знал одного человека… Так, случайное знакомство, – поторопился добавить Бэннермен; это было довольно близко к правде, и он решил, что безукоризненно честен с мальчуганами. – Этот человек сделал своей профессией потворство скрытой тяге к воровству, свойственной многим людям. Он всего-навсего намекал, что можно поживиться на чужой счет, если бы только у него были необходимые средства, чтобы завертеть дело. И было страшно, понимаете, страшно глядеть, как охотно раскошеливались так называемые честные коммерсанты, чтобы снабдить его этими средствами. И, конечно, собрав средства, тот человек смывался, и это сходило ему с рук – не мог же честный коммерсант заявить полиции: меня обворовали, пока я собирался залезть в чужой карман. А тот человек просто удовлетворял человеческую потребность. И от клиентов не было отбою – люди валили к нему со своими долларами, как они валят в этот цирк. Угадайте тайную человеческую страсть – и вы будете купаться в золоте! Вот чем вы владеете, мальчики. Черт возьми, в вашей штуковине и слава, и богатство, и райская жизнь – всё вместе!

вернуться

4

в городе Итака над озером Кеюка находится Корнеллский университет