Брат мой, враг мой - Уилсон Митчел. Страница 39

– Садитесь, мальчики, – засуетился Бэннермен, – давайте устроимся поуютнее, вон в том уголке. Я бы пригласил вас в номер, но там совещание в самом разгаре – такая идет перепалка! Ну, что скажете хорошенького?

– Дело понемногу движется, – начал Кен. – Кое в чём быстрее, чем мы ожидали, а кое в чём и медленнее. Время – вот что нам нужно.

Бэннермен кивнул, и Дэви подумал: быть может, этот кивок означает подтверждение невысказанной мысли, что он, Бэннермен, ввязался в пропащее дело.

– Ещё бы, – сказал Бэннермен. – Ваш проект оказался куда более сложным и трудным, чем вам вначале казалось. Я так и предполагал.

– Но мы справляемся, – торопливо возразил Кен. Волосы его, примятые шерстяной шапкой, лежали гладко, новая рубашка, галстук и костюм придавали ему, как казалось Дэви, мужественный и деловой вид. Дэви поправил галстук, сокрушаясь о том, что ему так неловко в этом выходном костюме. Он посмотрел на Кена – тот, по-видимому, чувствовал себя так же непринужденно, как в рабочем комбинезоне. Кен с жаром рассказывал Бэннермену о положении дел, перечисляя все этапы проделанной работы. Каждый этап в свое время давался Дэви с огромным трудом, а по словам Кена выходило, что всё это было лишь увлекательным приключением. А как они были изобретательны! Дэви слушал Кена, и в воображении его вставали сосредоточенно проницательные, волевые лица двух молодых серьезных исследователей; они вдумчиво работают, хмуря брови, никогда не тратя времени и труда зря, никогда не раздражаясь, не отвлекаясь ничем посторонним. Дэви даже преисполнился уважением к себе. Он решил, что если Бэннермен предложит ему сигару, он обязательно возьмет.

Бэннермен сигары не предложил. Он только кивал головой, с глубокомысленным видом глядя на записи и чертежи, которые Кен бросал перед ним на стол.

У Дэви появилось тревожное ощущение, что Кен как-то незаметно восстанавливает Бэннермена против них и их работы, а тот коварно наматывает на ус каждое слово, чтобы потом утопить их обоих.

У столика остановился коридорный, скромно кашлянув, чтоб привлечь к себе внимание.

– Из вашего номера позвонили насчет новой колоды карт, мистер Бэннермен. Прикажете подать?

Бэннермен кивнул, и тогда только до него дошел смысл этих слов. Он побагровел, вытащил из бумажника доллар и, ловко согнув его вдоль, сунул коридорному.

– Вы только не подумайте, ребятки, что там идет картеж, а не совещание, – сказал он отдуваясь. – Надо же отдохнуть, понимаете.

Дэви понял, что Кен так и не сообразил, в чём дело, и чуть было не спросил: «Вы так всю ночь отдыхали, Карл?»

– Факт тот, – продолжал Бэннермен, отпихивая от себя бумаги, – что, как я вижу, вы, ребятки, убеждены в своей правоте. Меня это устраивает. Чрезвычайно устраивает. Надо вам сказать, я в вас обоих крепко верю и очень ценю, что вы приехали сюда и всё это мне рассказали. Глубоко ценю.

Дэви знал, что Бэннермен ещё не договорил всего, но тут вмешался Кен. – Это очень приятно, Карл. Мы так и думали, что вы готовы поддержать нас.

Лицо Бэннермена выразило удивление.

– Почему же вы так думали?

– Вы обещали нам субсидию в размере пяти тысяч долларов, а мы получили только три. Мы сидим без гроша, Карл. Мы с Дэви берем, сколько можем, из нашего жалованья.

– Рад, что вы заговорили об этом, Кен. В этот вопрос необходимо внести ясность, – сказал Бэннермен, и от его тона сердце Дэви упало. – С деньгами у меня сейчас туго, и давно уже туго. Может, через неделю или две дела немножко поправятся. Вот сейчас я вас слушал, и мне пришло в голову, что вы, детки мои, здорово ошиблись в расчетах. Здорово ошиблись. – Он похлопал себя по карманам, ища сигары, и, не найдя, поманил рукой рассыльного.

– «Корона»? – спросил тот с таким видом, будто столько раз выполнял заказы мистера Бэннермена и настолько изучил все оттенки вкусов мистера Бэннермена, что это связало их интимными узами.

– Как всегда, – кивнул Бэннермен. – Я как раз собирался сказать, – продолжал он, – что нам необходима финансовая поддержка со стороны. Какой смысл ковылять от доллара к доллару? Вы не в состоянии работать как следует, а у меня такое чувство, как будто я гублю ваш замысел. Нам нужны тысячи, десятки тысяч.

– Это же по вашему ведомству, не так ли? – спросил Кен. В голосе его звучала тревога.

– Безусловно. Вам не о чем беспокоиться. Факт вот в чём… простите, что я повторяюсь… берите сигары, пожалуйста… спичку надо подносить снизу, Дэви, снизу!.. Итак, факт вот в чём: мне хорошо известно, что с деньгами затруднений не будет. Расскажите о вашей идее любому человеку, у которого есть хоть на грош соображения, и он сойдет с ума. Вас забросают деньгами. Вы говорите, что вам нужны деньги, – я иду и достаю вторые восемь тысяч в один момент! Это не проблема, повторяю, всё дело только в распространении информации…

– Вторые восемь тысяч? – переспросил Дэви, видя, что Кен пропустил эти слова мимо ушей. – Куда же девались первые?

– Как «куда»? – растерянно спросил Бэннермен.

– Вот именно, куда?

– Ах, да! Факт тот, что я продал часть своей доли. Дэви, так же пропадает весь вкус сигары! Она у вас горит только с одной стороны. Поверните её, мальчик, поверните… вы же втягиваете воздух, а не хороший табак. Так вот, об этом деле. Да. Я кое-кому рассказал о том, куда я вложил свои деньги, и люди заинтересовались. Это мои друзья, старые друзья, и я счел своим долгом сделать так, чтобы и они немножко попользовались. Не беспокойтесь ни секунды. Считайте их моими компаньонами, они войдут в дело на свой страх и риск.

– Но они и наши компаньоны тоже! – сказал Кен.

– Ничего подобного, они – члены моего синдиката.

– Погодите, Карл, вы же не имеете права…

– Нет, я имею право, – заявил Бэннермен с учтивой категоричностью, говорившей о том, что он не собирается отступать ни на дюйм. – Захочу – могу продать всю остальную долю. В нашем контракте это не предусмотрено. Черт возьми, интересно, что бы вы запели, если б я сказал, что вы не имеете права продать часть своей доли, чтобы сколотить добавочный капитал? Кстати, не понимаю, почему бы и вам не загнать какой-то процент своей доли?

– Но что же случилось с теми восемью тысячами? – спросил Дэви.

– Кажется, я их истратил, – засмеялся Бэннермен. – Факт тот, что, кроме шуток, деньги пришли в такое время, когда я был в долгу, как в шелку, а вы ничего не просили.

– Разве половина денег не принадлежала нам? – спросил Кен. В нем боролись злость и нежелание ссориться с Бэннерменом.

– Нет, – сказал Бэннермен уже гораздо менее любезно. – Мы делим пополам все доходы от изобретения. Мы не делим пополам деньги, вырученные от продажи моей собственности. Вам нужны деньги – продавайте свою долю, я знаю несколько предприимчивых капиталистов, которые с радостью её купят. Радиоакции за последний год подскочили на пятьдесят процентов: главные вкладчики начинают понимать, что эта промышленность крепко стоит на ногах. Через несколько лет она развернется ещё шире. У нас в руках пирог, от которого можно отрезать сколько угодно, был бы лишь нож, а каждый его кусок – чистое золото и…

– Слушайте, Карл, – тихо сказал Кен. – Вы тут наболтали бог весть что. Я знаю, если мы с Дэви добудем денег, продав часть своей доли, то эти деньги будут вложены в изобретение, то есть мы поделим их с вами. Дальше: то, что вы продали свою долю, не посоветовавшись с нами, нарушает принципы контракта. И вы это знаете. Вы идете напролом. Насколько я понимаю, вы, не задумываясь, продадите нас обоих, если вам дадут хорошую цену. Конечно, мы сами виноваты, мы позволили вам составить удобный для вас контракт. Но каков бы он ни был, вы его условия выполните. Вы обещали нам пять тысяч долларов, значит, мы должны получить ещё две. Вместо того, чтобы, как вы обещали, приехать к нам в мастерскую, вы там наверху дуетесь в карты. Дело ваше. Нам нужно получить с вас две тысячи долларов – вот и всё. Пошли, Дэви.

Бэннермен пристально поглядел на него.