Брат мой, враг мой - Уилсон Митчел. Страница 92

– Ты делаешь из меня целую толпу.

– Два человека могут показаться толпой, если они постоянно между собой воюют.

– Я с собой не воюю, если ты это имеешь в виду.

– Да, именно это я и имею в виду. И любит меня старший брат Кена, а младший не может поверить, что я способна разлюбить Кена. Рано или поздно тебе придется решать, какой из этих людей настоящий ты. Нельзя же всегда жить, раздваиваясь.

Дэви молчал.

– Даже сейчас, – продолжала Вики, – я не знаю, кому я всё это говорю, младшему брату или старшему: ведь они такие разные, что ты просто разрываешься надвое. Но мне ведь тоже нелегко. Помнишь тот вечер, когда мы сидели в машине и я так и не спросила тебя, о чём хотела?

– Помню, – отозвался Дэви.

– Ты заметил тогда одно очень странное обстоятельство?

– Что-то не помню ничего странного.

– Да, ты, конечно, не помнишь, зато я помню. Ведь ты так и не попытался узнать, о чём я хотела спросить! Даже не будь мы с тобой так близки, ты должен был бы поинтересоваться – хотя бы из любопытства!

– Я считал, что если ты захочешь, ты сама скажешь.

– Нет, – сказала Вики с печальной и мудрой улыбкой. – Ты не стал расспрашивать потому, что и так всё знал. По крайней мере знала та твоя половина, которую я люблю; другой Дэви дрожал от страха при мысли, что может как-нибудь изменить Кену, – он-то и заставил тебя прикусить язык и молчать. Ах, Дэви, – взмолилась она, – будь тем Дэви, которого я люблю!

– Перестань, – резко приказал он. – Вместо того чтобы разбираться во мне, ты лучше себя спроси кое о чём. Куда ты, собственно, клонишь? Ты хочешь сказать, что я – такой, как есть, – тебе уже не нравлюсь; что ты можешь любить только вожака – человека, который всегда и во всем впереди. Так не вини же меня за то, что я не такой, какой тебе нужен. Если ты стараешься пощадить мое самолюбие, то лучше не трать понапрасну времени. Почему ты не скажешь прямо, что ошиблась во мне? И ты не должна чувствовать себя в чём-то виноватой. Всё объясняется очень просто – ты любишь Кена и всегда любила только его…

Он увидел в её глазах глубокую молчаливую жалость и мгновенно ощутил жгучий стыд, ибо, вспылив, тут же понял, что уже не верит тому, что говорит. Он дал волю долго сдерживаемому гневу, и теперь слова были для него только завесой, за которой он старался съежиться, скрыться от Вики. По выражению её глаз он понял, что прятаться незачем, и всё же остался за этой завесой, закрыв лицо руками, – он казался себе абсолютным дураком, но в то же время верил любви в глазах Вики, глядевших на него с пониманием, которое было так необходимо его истерзанному сердцу.

В мастерской воцарилось накаленное молчание, и как раз в эту минуту вошел Кен, рассеянный, ничего вокруг не замечающий. Дэви понял, что эти несколько минут были для Кена просто паузой среди напряженнейшей работы, глотком свежего воздуха перед тем, как снова погрузиться в пучину. Для Дэви в эти же минуты произошел резкий перелом, который, казалось, оборвал его связь даже с близким прошлым. Его как будто вырвали из прежней жизни и насильно сделали обитателем страшной страны смятения. Однако разбираться в своих переживаниях было некогда – Дэви пришлось взяться за работу, как будто ничего не произошло.

Когда вольтовы дуги были установлены по-новому, Дэви ушел в будку, чтобы как-то справиться с новым чувством, которое надо было подавить в самом его разгаре, – с бешеной злостью на себя, смешанной со стыдом, ибо он уже осознал, что Вики говорила правду.

Он тупо уставился на пустой светящийся экран, где постепенно проступали темные очертания, и вдруг нить его мыслей прервалась, дыхание почти замерло. Удивление вытеснило в нем все другие чувства – на экране появились очертания человеческой руки; пальцы её были чуть пригнуты к ладони, потом быстро распрямились, и движение это было бесконечно женственным. Рука на экране повернулась, секунду помедлила и исчезла из виду, и снова перед его глазами мерцал пустой экран, и только неудержимо колотилось сердце.

Когда к нему вернулась способность говорить, он крикнул:

– Вики, что ты там сделала?

– Ничего.

– Но ты держала руку возле трубки?

– Я только сделала вот так, – послышался её далекий удивленный голос, и через секунду на экране, как воплощение волшебной сказки, опять возникла рука, более крупная, чем в жизни, но мучительно знакомая – ведь столько раз эти пальцы гладили его волосы, ласкали лицо, дотрагивались до его губ.

Казалось, её рука протянута к нему с такой проникновенной нежностью, какой он ещё не знал. Стоявший между ними прибор представлял для него нечто гораздо большее, чем скопление проводов, сеток, стекла и металла. Её рука, проходя через всю эту массу стекла и металла, дотрагивалась до неё, словно Вики ощупью пробиралась к той неведомой стране, которая была так дорога Дэви. После него и Кена она была первой, кто отважился пойти по этому длинному извилистому пути, и поэтому имела право присоединиться к товариществу первооткрывателей этой страны.

Узы, связывавшие Дэви с этой нереальной страной, состояли из множества нитей. Он любовно создавал её в уме, а потом укрощал, совершенствовал и подчинял себе, пока не добился возможности использовать её именно так, как было задумано. Он любил вложенный в неё труд, любил и ту умственную работу, в которой участвовал другой человек, пробивавший вместе с ним дорогу в эту неведомую область. Они ведь не ограничивались прилежным наблюдением – они, как могущественные боги, передвигали темные горы так, как им было нужно, они останавливали и даже переворачивали водопады из звезд.

Там, в стране электрической ночи, простиравшейся за экраном, они с Кеном в течение трех лет были единственными человеческими существами, и вот женская рука тянется к нему оттуда, в одно мгновение преодолев бесконечные расстояния. Сейчас Вики стала ему ближе, чем когда-либо, и у него вдруг перехватило дыхание – так он был растроган. Он глядел на экран, задыхаясь от любви, потому что всё, что было ему дорого, сейчас как бы слилось воедино.

– Можно убрать руку? – крикнула Вики. – Дуги очень уж горячие.

Дэви выбежал из будки, почти ничего не видя на свету, и так нежно обнял её за плечи, что она удивленно посмотрела на него. Ведь всего несколько минут назад он, казалось, вычеркнул её из своей жизни.

– Я видел твою руку, – сказал он. – Боже мой, я видел, как ты шевелила пальцами!

Он хотел притянуть её к себе, но Вики вздрогнула от его прикосновения – она обожглась о вольтовы дуги. Тогда Дэви с огромной нежностью взял её руку обеими руками – он был так переполнен чувством; что даже не мог выразить его словами.

Часов около одиннадцати обнаружились неполадки в одной из схем, но теперь у Дэви и Кена было достаточно доказательств того, что сейчас они в десять раз ближе к окончательному успеху, чем когда-либо. Однако даже при таком колоссальном увеличении чувствительности прибора ни одно живое существо не могло бы пробыть больше минуты в том слепящем, жарком свете, без которого они пока не могли обойтись. Почти при всех испытаниях движущимся объектом был стальной шарик, качавшийся, как маятник, на конце проволоки, – но всё же они смогли передавать на экран движения и даже человеческие движения, правда, только если испытание было недолгим, и хотя впереди предстояла огромная работа, всё же они, по крайней мере, могли быть уверены, что их мечта начинает осуществляться.

Дэви во что бы то ни стало хотел проводить Вики домой. Он вышел из мастерской в слабо озаренную звездами темноту, но когда его обдало свежестью летней ночи, он вдруг почувствовал, как обессилел.

– Я пойду одна, – уговаривала его Вики.

– Давай посидим вот на этой ступеньке и выкурим пополам сигарету, – умоляюще сказал он. – А потом можешь идти.

Вики опустилась рядом с ним на шероховатую гранитную плиту, положив на колени забинтованную руку. Она склонила голову на плечо Дэви, а он прижал её к себе, ощущая полное внутреннее умиротворение.