Живи с молнией - Уилсон Митчел. Страница 114

Она встала, откинула распущенные волосы и машинально запахнула длинный халат.

– Ты переменил мнение? – спросила она. – Ты думаешь, что из этого проекта применения атомной энергии выйдет какой-нибудь толк?

– Нет, – сказал он, скрывая за беззаботным тоном ужасное чувство пустоты, овладевавшее им, как только он думал о своем будущем. – Я не верю в него. Я ни во что не верю. Только в тебя.

Он протянул руки и привлек ее к себе. В окружавшем его холодном сером пространстве у него еще был маленький теплый островок. Он благодарно улыбнулся Сабине.

КНИГА ТРЕТЬЯ. ОКРУЖАЮЩИЙ МИР

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

1

Эрик вошел в ворота университетского городка и медленно зашагал по усыпанной гравием дорожке к зданию физического факультета. Когда-то давно он проходил тут каждый день; этот короткий путь через лужайку был связан с воспоминанием о свежих ранних утрах, и даже теперь, спустя много лет, Эрик помнил, как выглядела эта дорожка в разные времена года и как менялся ее вид в зависимости от владевших им в ту пору настроений. Бывали дни, когда он, молодой аспирант, пробегал по ней, ничего не видя вокруг, торопясь поскорее сесть за работу; бывали и такие времена, когда он медленно плелся по этой дорожке, зная, что рушатся все его надежды, связанные с окончанием опыта, и с тоскою думая о предстоящем дне. Закончив работу с Хэвилендом, Эрик был твердо уверен, что отныне ему придется бывать в этом здании только в качестве посетителя; так оно и было, когда он служил в Американской машиностроительной компании и приходил на факультет за консультацией; он держался в этих стенах несколько свысока, сознавая, что завоевал себе прочное место в другом, гораздо более жизнедеятельном и сложном мире. И вот теперь, спустя почти десять лет, он снова вернулся сюда, и снова ему предстоит ежедневно проделывать знакомый путь через парк. Ему казалось, что он начинает жизнь сначала, почти ничего не приобретя за все эти долгие годы. Его не радовало это возвращение к прошлому, у него было такое ощущение, словно он надевает старое, много лет провисевшее в шкафу пальто, утратившее почти всякую форму и пропитанное старыми запахами, воспоминаниями о прошлых, давным-давно забытых переживаниях, событиях, надеждах и разочарованиях.

Войдя в здание, он сразу ощутил какие-то перемены. Самый воздух, казалось, находился в движении, словно еще вихрясь вслед за стремительно пробежавшими по коридору людьми. В тишине как будто еще звучало замирающее эхо их взволнованных голосов. Возле лифтов громоздились ящики с каким-то новым оборудованием, связки стальных стержней для металлических конструкций и целые штабеля стеклянных трубок в шесть футов длиною. Университетские служители, которые должны были разносить все это по лабораториям, очевидно, были сейчас заняты чем-то другим; физики, для которых предназначалось это оборудование, делали какую-то другую работу, но Эрик ощущал их присутствие и их деятельность. Здание было наполнено смутным гулом. Эрику казалось, что в этом хорошо знакомом ему мире все часы стали тикать с лихорадочной быстротой, и от этого мгновенно изменился ритм здешней жизни.

Эрик вошел в кабинет Фокса и, подойдя к столу, улыбнулся своему старому руководителю.

– Вот я и вернулся, – сказал он и с кривой усмешкой пожал плечами. Этот жест означал полную капитуляцию – все годы, проведенные в Кемберлендском университете, годы неистово напряженной и бессмысленной работы у Тернбала Эрик как будто собрал в большую серую кучу и отбросил куда-то в угол. – Что я должен делать и когда мне приступать к работе?

Умные серые глаза старика внимательно разглядывали Эрика. Казалось, Фокс заранее знал все, что может сказать ему Эрик, и глядел на него молча, без участия, без жалости и без всякой насмешки. Потом он встал, пожал ему руку, и впервые в этом движении Эрик почувствовал сердечность, которой Фокс никогда раньше к нему не проявлял.

– Я рад вас видеть, – мягко сказал он, задержав в своей руке руку Эрика. – Своим возвращением вы оказываете мне большую услугу. – Он рассеянно оглянулся, и в его взгляде мелькнула какая-то неуверенность, которой Эрик раньше за ним не знал. – Тут все пошло несколько вразброд, и мне необходим помощник. Как же отнеслись к вашему уходу там, на вашей прежней работе?

– Не знаю, – грустно усмехнулся Эрик. – Да и не все ли равно теперь?

– Когда же вы можете приступить к своим обязанностям?

Эрик рассмеялся.

– Можно считать, что я уже приступил.

И тотчас же, будто остановка была только за этим последним знаком согласия, Эрика захлестнули бег времени, война, срочные задания и огромная ответственность.

Мощная волна подхватила его и повлекла за собой, кружа в кипящем, темно-зеленом водовороте. Иногда его выбрасывало на поверхность, и, прежде чем снова погрузиться в пучину, он успевал глотнуть воздуха и заметить, что уже настала осень или прошел еще один год. Там, в этом темном водовороте, он иногда вспоминал лицо Сабины или с горьким сожалением думал о том, что Джоди растет у него на глазах, а ему почти никогда не удается даже поговорить с ним. Месяцы и годы стремительно пролетали один за другим, а жить было некогда. Но такие сожаления лишь изредка шевелились где-то далеко, в глубине его мозга, они были придавлены убийственной тяжестью его повседневной работы. Эрик, влекомый мощным приливом, стремительно мчался вперед и чувствовал, что не в силах заглядывать дальше следующего мгновения. Волна катилась, приближаясь к дальнему, терявшемуся в тумане времени берегу, вздымалась все выше и выше. Потом этот вал, несший его с собою, обрушился на берег с таким ужасающим грохотом и таким ослепительным сверканьем, что, казалось, его можно было увидеть с отдаленных планет.

И вот наконец поток отхлынул, оставив Эрика распростертым на песке.

Он лежал, еле дыша, обессиленный, с одной только надеждой, что ему удастся найти свой путь в этом мире, так обманчиво похожем на прежнюю, знакомую землю. Он медленно поднялся на ноги и с ужасом ждал, выдержит ли земля его тяжесть; быть может, тишина и покой вот-вот исчезнут, и мир, уже расколотый катастрофой, разлетится на мелкие куски.

2

Годы войны изменили все на свете, кроме личного кабинета Эрла Фокса. Это было единственное место в здании физического факультета, которое осталось точно таким, как и прежде. На каждом этаже произошли какие-нибудь перемены; прежде всего бросались в глаза деревянные барьеры у лифтов и стоявшие возле них часовые. Прошли времена, когда можно было беспрепятственно входить и выходить из лабораторий. Даже сейчас, в первую послевоенную зиму, на некоторых этажах дежурили часовые; но возле кабинета Фокса давно уже не было никаких постов.

Комната ни внешне, ни внутри не претерпела никаких перемен, и не потому, что это был бастион чистой науки, переживший суровые времена; попросту говоря, этот кабинет являлся таким анахронизмом, что только очень немногие люди вспоминали о его существовании.

Стояла первая послевоенная зима; был конец февраля. Профессор Эрл Фокс сидел один в своем кабинете, повернувшись спиной к телефонному аппарату, который вдруг зажужжал. Фокс насчитал десять ударов пульса, десять биений сердца, совершенно безболезненных даже при его изощренной чувствительности, но тут опять ему помешало жужжание телефона. Он сидел не шевелясь и прислушивался к своим ощущениям. Последний сердечный припадок был у него три месяца назад и оставил такие страшные воспоминания, что теперь Фокс ни о чем другом не мог думать.

Сердце лежало тихо, как птица, заснувшая в клетке. Каждую секунду она могла проснуться и забиться о прутья. Фокс медленно и осторожно повернулся в своем старом кресле, стараясь не всколыхнуть нежный маленький комочек, удерживавший жизнь в его теле.