Живи с молнией - Уилсон Митчел. Страница 55

– Какой ужас! Просто не могу себе представить, что он умирает!

– А кто может? Только Эдна и он сам понимают это. Она постарела на десять лет. Не думаю, чтоб он любил ее по-настоящему, но ему приятно, когда она возле него. Однако он не соглашается жениться на ней.

– Я должен его повидать. Где он живет?

– Она увезла его недели на две в какой-то санаторий в Нью-Джерси. Это, конечно, не поможет. Но он не падает духом.

– Он всегда был такой.

– Может быть, он просто не показывает виду. Здесь об этом никто не знает, кроме меня, а теперь и вас. Так что вы никому не говорите. Он ищет место в каком-нибудь университете. По-моему, он хочет сбежать от Эдны.

– Боже мой! – сказал Эрик, вставая из-за стола. – Я никогда не смогу привыкнуть к этой мысли!

– А придется. Я уже привык. Сначала, когда я об этом узнал, мне было страшно встречаться с ним. А через некоторое время привыкаешь, живешь как ни в чем не бывало и снова начинаешь считать, что твои мелкие интересы важнее всего на свете. – Хэвиленд передернул плечами, словно стряхивая с себя какие-то мысли. – Черт, забросил все на свете. Кажется, я никогда уже не смогу взяться за работу; боюсь, что никакое дело меня теперь не увлечет. Ну, да ладно. Может быть, вам показалось, что я слишком черств по отношению к Фабермахеру, – что ж, должно быть, это естественно. Видимо, так уж устроены люди.

Эрик покачал головой.

– Нет, – сказал он. – Уверяю вас, что я не смогу привыкнуть к этой мысли.

Эрик эгоистически надеялся, что эта печальная новость отвлечет его мысли от Мэри, но, увидев ее, сразу понял, что Тони был прав: к чужой трагедии очень легко привыкнуть. Мэри была в том же костюме, что и вчера, но в другой блузке, голубой с оборками, и в маленькой черной шляпке. Он заметил, что ногти ее тщательно отполированы.

– Это новая шляпа, – определил он с первого взгляда.

– Да, – подтвердила Мэри, медленно улыбнувшись, и, по-видимому, слегка смутилась. – Откуда вы знаете?

– Я догадался по тому, как вы держите голову.

– Она вам нравится?

Спрашивая, Мэри всегда заглядывала ему в глаза. Что бы он себе ни внушал, но выражение ее лица не оставляло никаких сомнений. Он понял все еще вчера, когда они прощались, а нынче утром, ожидая Тони в столовой, он, несмотря на расстояние, отделявшее его от Мэри, остро чувствовал исходившую от нее ласковую теплоту.

– Очень нравится. Вы ее купили вчера днем.

Она слегка покраснела.

– Но я давно уже обещала себе купить новую шляпу. Не думайте, что это для вас.

Он даже не смог заставить себя улыбнуться.

– Кто же говорит, что для меня?

Эрик провел с ней все утро. Они мало разговаривали, но во время заседаний и в перерывах каждый томительно ощущал присутствие другого. В одиннадцать часов состоялся доклад Эрика – десятиминутный отчет, принятый аудиторией довольно спокойно. В полдень они и еще восемь человек целой компанией отправились завтракать, и как-то само собой вышло, что Эрик сел рядом с Мэри. Во второй половине дня они решили, что с них довольно. Его тон становился все холоднее и холоднее, а она в свою очередь держалась с ним сухо и официально.

– Вы будете вечером на обеде? – спросил он.

– Я собираюсь уехать с девятичасовым поездом. А вы что будете делать? Вы тоже едете сегодня?

У Эрика перехватило дыхание, ее слова, в которых он почувствовал намек на приглашение ехать вместе, острым толчком отозвались где-то внутри.

– Да, – резко ответил он. – Я хочу ехать домой. Но если… А, черт, послушайте, – голос его теперь звучал почти равнодушно, – мой поезд отходит в шесть. Он останавливается в Энн-Арбор, потом в Чикаго. Мы можем поехать вместе, если хотите, и пообедать в поезде.

– Хорошо, – очень тихо, почти покорно произнесла она.

Через час после отхода поезда они прошли в вагон-ресторан. Эрик узнал, что Мэри не работает в университете, хотя на всех ее научных статьях, напечатанных в «Физикал ревью», под ее именем стояла пометка «Чикагский университет». На самом же деле она преподавала природоведение в среднем учебном заведении для девиц.

– Я проходила аспирантуру в Чикаго, – объяснила Мэри. – Там, в университете, такое правило: они сами публикуют работы своих бывших питомцев. Они нас печатают, – иронически прибавила она, – но не принимают на работу.

– Кого нас?

– Женщин. Сколько у нас в стране женщин-физиков? От силы – пятьдесят, – сказала она, и он почувствовал в ее тоне давно накипевшую досаду. – Они этим пользуются, как доказательством того, что женщина неспособна стать хорошим физиком, но разве можно стать крупным специалистом, если университет не принимает нас на работу? Для нас есть хорошие места, скажем, в колледжах Барнарда, Смита, Уэлсли и в других женских колледжах на востоке. Но в крупные университеты, где исследовательская работа ведется в больших масштабах, нам путь закрыт. А это имеет огромное значение. Надо, чтобы окружающая среда давала ученому стимул для работы.

– Не сердитесь на меня, – сказал Эрик. – Я не виноват.

– Да, но когда вы будете деканом факультета, я посмотрю, сколько женщин вы примете на работу.

– Я приму вас, – сказал он, – я вас приму, если вы будете носить эту шляпу и эту блузку и перестанете поправлять спадающие лямки.

– Что ж, я соглашусь, если вы дадите мне в ассистенты женщину.

– Я сам буду вашим ассистентом. Как ученый вы гораздо сильнее меня.

Она взглянула на него с любопытством.

– Вы в самом деле так думаете?

– Конечно. Ведь это же правда!

– Просто я занимаюсь физикой дольше, чем вы. Сколько вам лет – двадцать пять или шесть? Мне тридцать два. Но дело совсем не в этом. Я хочу сказать, что впервые вижу человека, который не стесняется вслух сказать женщине, что она сильнее его. И при этом не возмущается. Вы всегда так честны и объективны?

– Как сказать? Смотря о чем вы будете спрашивать.

– Вы все превращаете в шутку.

«А что было бы, если б я этого не делал?» – подумал Эрик.

Он взглянул на нее, и снова дурманящая теплота обволокла его – ему захотелось протянуть руку через стол и коснуться ее руки. Вместо этого он резко повернулся на вертящемся кресле.

– Вы еще не сказали мне, замужем вы или нет, – заметил он.

– Нет, не замужем.

– Почему же?

Оба говорили злым тоном.

– Потому что все мои знакомые мужчины уже женаты. Но какое это имеет значение? Я и так счастлива.

– Воображаю!

– Ну, хорошо. Вам, конечно, лучше знать. Чего вы от меня хотите?

– Я хочу? – он замолчал от негодования. – Ладно, оставим это. Вы знаете Джоба Траскера?

– Встречалась с ним несколько раз, – холодно сказала она. – Очень способный физик.

– Невероятно способный! Он замечательный педагог, и я никогда не видел, чтобы он выходил из себя или злился. И хоть отчеты об исследованиях подписаны и моим именем, но я только его ассистент.

– Боже, что вам от меня нужно? – взмолилась она. – Мне кажется, вы не из тех людей, которые постоянно занимаются самоунижением для того, чтобы окружающие уверяли их в обратном.

– Нет, я не из таких.

– Тогда из-за чего же мы ссоримся?

– Забудьте об этом, – устало сказал он. – Если вы допили кофе, пойдемте обратно в вагон.

В вагоне она села лицом по направлению хода поезда, а он, хоть и намеревался сесть напротив, неожиданно опустился на сиденье рядом с ней.

Эрику безумно хотелось сказать ей, что он чувствует, привести тысячу доказательств, что тут уж ничего не поделаешь. Но он знал, что первое же слово, которое послужит признанием их тайной, сейчас еще дремлющей муки, вызовет эту муку к жизни. И стоит им заговорить об этом мучительном влечении вслух, как оно станет еще сильнее, и сколько бы они ни рассуждали, стараясь заглушить его, наступит момент, когда уже не будет смысла ему сопротивляться. И все это можно сделать одним словом, одним маленьким жестом – вот, например, взять ее руку в свою…

«Да что это со мной делается?» – думал он. Эрику хотелось любить Сабину так, чтобы другие женщины для него не существовали. Но все эти годы, проведенные в Колумбийском университете, он был настолько занят ученьем, преподаванием и работой над опытом, что едва выкраивал время даже для Сабины. «Боже мой, – думал он, – если так будет каждый раз, когда мне случится уехать одному из дому, то я больше никуда без Сабины не поеду. Это до того мучительно – просто нет сил».