Пламя грядущего - Уильямс Джей. Страница 36

За обедом Николас слонялся позади кресла короля, время от времени наполняя его кубок. Прочитав эти стишки, он захихикал, наблюдая краем глаза за графом, которого он недолюбливал. Но в тот же самый миг король, помрачнев, как грозовая туча, схватил свой кубок и выплеснул его содержимое Николасу в лицо, а вслед – когда молодой клирик отшатнулся – запустил и сам кубок, угодив ему прямо в висок, так что юноша без сознания распростерся на устланном камышом полу. Все с величайшим изумлением наблюдали за этой сценой, король же промолвил только: «Унесите этого пса в его конуру». И сердечно обратился к своему брату: «Давай, Джон, выпей за мое здоровье», – и таким образом все закончилось.

Однако про себя я подумал: такая участь постигла любимца короля из-за одного негодного стишка. Увы мне, если я когда-нибудь сочиню целую песнь, которая ему придется не по вкусу. И чем больше я раздумывал о своем положении, тем меньше оно мне нравилось. Если бы речь шла только о том, чтобы остаться подле него в Англии или во Франции, то мне нужно было бы проехать всего милю, дабы найти другого покровителя. Но если он прогонит меня прочь у стен Акры, меня ждет судьба чужестранца, оказавшегося вдали от дома. Со всех сторон его будут подстерегать неведомые опасности и разного рода неожиданности.

На следующее утро король вновь собрался идти в Пайпуэлльское аббатство, где во второй раз собирался совет. Я почтительно приблизился к нему и спросил, должен ли я пойти с ним. В ответ на это он холодно сказал, что я ему не нужен, и добавил, чтобы впредь я поостерегся писать еще какие-то стихи, кроме тех, что он приказал мне. И тогда я понял, что он думает, будто это я сочинил стихи против его брата. Я сказал: «Милорд, клянусь Пресвятой Девой и спасением души моей, что я не писал тех строф, которые вчера вечером прочитал Николас. Говоря откровенно, милорд, я нахожу оскорбительным то, что вы заподозрили меня в этом, ибо если я не смог бы придумать ничего лучшего, кроме как зарифмовать „кровном родстве“ и „не внове“, то я заслуживал бы того, чтобы мою арфу разбили о мою же голову». Он немного смягчился, услышав эти слова, обуздал свой гнев и попросил прощения, сказав, что он вовсе потерял рассудок от забот и трудов. Еще он добавил, что примерно через два дня мы отправимся в Додфорд и Уорик и у него будет больше досуга для бесед со мной, и спросил, не нуждаюсь ли я в чем-либо. Тогда я промолвил: «Только в небольшой сумме денег», – в ответ на что он рассмеялся и пошутил над моей расточительностью. Он обещал отдать приказ казначею, чтобы он отсчитал мне две марки, и с тем покинул меня. В тот момент я был готов биться головой о стену, ибо я до сих пор не получил от него ни пенни, и у меня не оставалось иного выбора, кроме как продать запасную лошадь с седлом, чтобы прокормить другого моего коня.

В тот же день я почувствовал себя совершенно больным. Меня поразила слабость и полное равнодушие ко всему происходящему. Обессилев, я даже не мог ходить и слег в постель…

– На самом деле, я отнюдь не был тяжело болен, – признался Дени.

Они с Артуром грелись у камина, слушая шум дождя, хлеставшего в окна замка и заливавшего потоками воды внутренний дворик.

– Во всяком случае, физически. Меня терзал недуг совсем иного свойства. Не знаю, как это объяснить, но у меня было ужасное ощущение дурноты где-то в глубине желудка. Оно походило на то, что я чувствовал, когда впервые в жизни стоял в зале, полном гостей, и пел одну из своих песен. Я представлял себя на месте бедняги Николаса, будто я совершил нечто, вызвавшее гнев Ричарда, и меня избили до полусмерти и выбросили за порог самому добывать себе пропитание. И в тот же миг я видел себя в каком-то мрачном месте – в неведомой чужой стране… Одним словом, я решил, что мне необходимо время, дабы хорошенько все обдумать. Ричард намерен отбыть во Францию в начале декабря. Таким образом, у меня остается более двух месяцев, чтобы принять решение.

– Стало быть, Ричард отправился в Уорикшир без вас? – спросил Артур.

– Он обращался со мной так нежно и заботливо, точно женщина, – поведал Дени. – Ходил на цыпочках и разговаривал шепотом – знаете, как обыкновенно у постели больного. Он сказал, чтобы я не спеша возвращался в Лондон, когда поправлюсь настолько, чтобы выдержать путешествие. И сам же предложил мне поехать сюда и пожить у вас, пока окончательно не восстановлю силы.

– Как вы считаете, что он сделает, если вы решите не возвращаться к нему?

– Не думаю, что он станет что-то предпринимать. Полагаю, если я не вернусь до его отъезда во Францию, он совершенно забудет обо мне.

Артур покачал головой.

– Как мне кажется, он мыслит далеко не так просто, судя по тому, что вы рассказали. Он хитроумен. Полагаю, именно таким и должен быть король.

– Я знаю только одно, – сказал Дени, сплюнув прямо в огонь. – Если существует на свете человек, способный нанести поражение Саладину, то это он. Хитрый, проницательный, сильный, неистовый – я видел его в бою, и я видел, как он управлял толпой священнослужителей и лордов, которые и сами далеко не промах. Я им восхищаюсь. И он внушает мне уважение. И меня очень сильно влечет к нему. Но я не уверен, что он мне нравится.

Артур глубоко вздохнул.

– Хотел бы я, чтобы все было просто. Я хотел бы, чтобы вы забыли о своих неприятностях и остались жить здесь. И в то же время, должен признаться, со мной происходит нечто странное. Я… Как бы получше выразиться… Чем больше вы рассказываете мне о Ричарде и его замыслах, тем сильнее я чувствую… Я хотел бы отправиться с ним в Святую Землю.

– Вы? – в изумлении вскричал Дени. – Боже мой, именно вы хотите собраться в путь, покинуть свои земли и странствовать по Востоку? Артур! Вы вполне здоровы?

Артур невесело улыбнулся.

– Знаю, насколько странным должно казаться вам мое желание. Понимаете, поездка в Лондон явилась для меня новым, необыкновенным и весьма интересным опытом. Моя мать сказала странную вещь. Когда я вернулся домой и спросил, как дела, она ответила: «А ты не волнуйся обо мне, мой мальчик, я решила не умирать, пока ты окончательно не угомонишься». Я подумал, она всего лишь испытывает ревность, или собственнические чувства, или что-то подобное по той причине, что я покинул ее. Но возможно, она разглядела в моей душе нечто такое, о чем я и сам не подозревал… до настоящего времени.

– Когда климат так плох, как здесь, я не удивляюсь вашему стремлению попутешествовать, – сказал Дени с нарочитой беспечностью.

– Вы правы, что не принимаете мои слова всерьез. Откровенно говоря, я и сам с трудом верю, что способен отправиться на край земли, – сказал Артур. – Ведь я не отношусь к числу людей непоседливых. Дома у меня есть все, о чем я могу мечтать. И мне нравится климат. Он меня вполне устраивает. – Сложив руки на коленях, он внимательно смотрел на языки пламени в камине. – Но я непрестанно думаю о красоте дальних стран, о людях, непохожих на нас, о незнакомом языке, на котором они говорят, о землях, где, возможно, никогда не слышали о быках, пшенице и плуге. Самые обыденные для нас вещи там чужды всем, а то, что иноземцы считают само собой разумеющимся, покажется удивительным мне. Так странно даже думать об этом! И еще я думаю – не смейтесь, – как замечательно быть одним из избранных, кому, возможно, предначертано судьбой вновь освободить Иерусалим. Вы сказали, что Ричард способен на это, не правда ли?

– Да, но…

– Я тоже так считаю. Каким чудом казалось вступление Готфрида Бульонского [122] в Иерусалим девяносто лет назад. Как, должно быть, возрадовались небеса. И какую гордость, наверное, испытывали тогда рыцари, носившие крест!

– Хм-м. Насколько я слышал, они были слишком увлечены грабежами, чтобы испытывать какие-то чувства. – Дени насупился и с тревогой посмотрел на Артура. – Если мне не изменяет память, вы говорили, что долг рыцаря прежде всего состоит в том, чтобы заботиться о своих землях и подданных.