Отважное сердце - Уильямс Майкл. Страница 10
Очнулся я от яркого света, бьющего мне в глаза.
Надо мной склонился Гилеандос. В одной руке он держал фонарь, в другой – тарелку с хлебом и сыром.
За ним стояли два стражника. Это были слуги с конюшни. В лучшем случае, они относились к Алфрику и ко мне равнодушно.
– Как написал один старинный поэт: «Мой мальчик, избили тебя, но остался ты жив», – продекламировал Гилеандос.
Вспомнить сейчас какое-то там старое стихотворение?! Мне было больно сидеть и даже больно дышать. Левый глаз заплыл. О, да, битье прошло вполне удачно – я остался жив! Старый поэт как в воду глядел!
А Гилеандос продолжал тараторить:
– Многие из тех, кого заключают в тюрьму, впадают в отчаяние. Жить не хочется! Но темнота, затхлый воздух, сырость – все это болезненно, но не смертельно! Предок нашего многоуважаемого гостя, сэра Баярда, соламнийский рыцарь Сантос Сильверблэд попал в городе Далгитосе в тюрьму. Когда армия Винаса Соламна вошла в Далгитос, то Сантоса нашли в весьма плачевном состоянии – как поется в песне, «он палками был преизрядно побит»…
– Галена никто не бил, – подал из угла голос мой брат, – его укусила крыса, он отпрыгнул и ударился головой о стену.
– Подойди, подойди-ка сюда, Алфрик, – усмехнулся Гилеандос. – Мне представляется совершенно очевидным, что здесь налицо вышеупомянутая мною болезнь, которая усугублена, без сомнения, холодом, который наступил, как я научно доказал, из-за воздействия на болотные испарения солнечных пятен.
– Гален сам ударился головой о стену. Все было так, как я уже рассказал, – Алфрик пристально смотрел на меня. – Ведь верно же, мой дорогой брат?!
Немного поразмыслив, я ответил:
– Гилеандос, Алфрик сказал правду. Я ударился головой о стену. Ну, конечно же, о стену. Меня напугала крыса. – Я лег на пол. – Ничего этого не случилось бы, послушайся я Алфрика. Он говорил мне: стой тихо, а он, мол, постарается развести костер. Станет и светло, и тепло…
– О чем ты говоришь, Гален? – Гилеандос наклонился надо мной. – Какой костер? Ты бредишь?
Я застонал:
– Какой костер? Ни о каком костре я не говорил… Я испугался крысы… это была большая крыса… огромная крыса… и я ударился о стену…
Гилеандос поставил рядом со мной тарелку:
– Твой завтрак, Гален.
Он повернулся и ушел. Дверь за ним и стражниками закрылась. И мы с Алфриком снова остались вдвоем в кромешной тьме.
Как только шаги Гилеандоса в коридоре стихли, я услышал: Алфрик снова идет ко мне. Я пополз от него на середину темницы.
– С крысой все ясно, – сказал брат. – А что ты болтал о костре?
Я ничего не ответил.
Когда я слышал шаги Алфрика, я начинал снова ползти; когда брат останавливался, замирал и я.
Мне казалось, эта игра в кошки-мышки тянется уже целую вечность…
Наконец, за дверью послышались шаги, заскрежетал ключ в замке и в нашу темницу хлынул свет. Я огляделся: мы с Алфриком сидели почти вплотную друг к другу – спиной к спине.
Брат протянул было руку, чтобы схватить меня, но отец уже стоял над нами. В левой руке он держал факел, а правой крепко схватил Алфрика за воротник рубашки. Я и представить не мог, что мой старый отец так быстро бегает!
Около двери стояли два дюжих стражника и, глядя на нас с братом, ухмылялись. Отец кивнул им, и они стали прикреплять к стене камеры ножные кандалы. Я увидел: в руках у них только две цепи.
– Гилеандос! – позвал отец, и в камеру вошел наш учитель.
Отец крепко держал Алфрика, а Гилеандос склонился надо мной и назидательно изрек:
– Ты, Гален, еще мал и не научился искусству лжи. А посему – не лги взрослым. Я ведь отлично понял, что ты хотел сказать на самом деле, мой мальчик.
«Значит, я еще не научился правдиво врать?! Это не очень-то приятный мне комплимент…»
А Гилеандос продолжал:
– Крыса – это Алфрик. В переносном смысле, конечно. Ведь ты не ударялся головой о стену. Тебя избил твой брат. Верно, Гален?
– Да.
– Но почему ты боялся сказать правду? Ты боишься своего брата?… А тот пожар, шесть месяцев назад? Это ведь тоже не твоих рук дело? Я прав?
– Наверное…
– Так, так, мой мальчик. Ты не хочешь признаться, что брат постоянно обижает тебя и бьет… Но разве не было бы лучше для тебя самого, если бы ты с самого начала рассказал нам всю правду?!
– Да, наверное…
Стражники надели на ноги Алфрика кандалы – тот бессильно только брызгал слюной. Отец с гневом и презрением смотрел на своего старшего сына; факелом он размахивал, словно мечом.
– Гален, – сказал мне Гилеандос, – мы с твоим отцом решили, что тебе пойдет на пользу посидеть в камере рядом с закованным в кандалы братом. Сидеть тебе придется, видимо, до тех пор, пока сэр Баярд не отыщет свои доспехи. Мы надеемся, что и ты, и Алфрик – вы оба – сумеете сделать правильные выводы из всего, что с вами случилось и встанете на путь правды и добра.
– Я не уверен, – глядя на Алфрика, ледяным голосом сказал отец, – что лгун и трус достоин звания рыцаря. Благородная кровь и поступков требует благородных.
Больше не сказав ни слова, отец и Гилеандос ушли. Стражники снова закрыли дверь.
Во тьме камеры я услышал, как гремят цепи Алфрика. Их скрежет заставил меня вспомнить разные жуткие истории о преступниках.
А брат начал красочно описывать, что бы он сделал со мной, если бы сейчас я попался ему в руки.
Я постарался отвечать ему как можно спокойнее.
– Мне твои угрозы не очень-то страшны. Наверное, ты еще так ничего и не понял. Ведь в этих кандалах ты можешь остаться на всю жизнь. Или, по крайней мере, лет на десять. Пока какой-нибудь добрый рыцари не сжалится над тобой и не захочет сделать тебя своим оруженосцем. А ведь по возрасту ты уже давно мог бы стать оруженосцем какого-нибудь благородного рыцаря. Но ты – слишком подлый, Алфрик. Вспомни: когда тебе было четырнадцать, рыцарь Гариз из Палантаса сказал тебе эти же самые слова. Тогда, когда он увидел, как ты вынимаешь деньги из ящика в церкви… Я в четырнадцать лет мог бы запросто стать оруженосцем, но отец решил, что сначала оруженосцем долен стать ты. Ведь ты – его старший сын, его наследник. Ты, наверное, и представить себе не можешь, как наш отец мучается: в двадцать один год сыновья рыцарей уже сами являются рыцарями, а ты даже не стал оруженосцем! Он должен кормить взрослого оболтуса, заботиться о нем. А ты, ты на его заботу отвечаешь к тому же подлостью и враньем! Ты только и способен на то, чтобы бить слуг и ездить на лошадях. Много ума для этого не требуется.