Башня Зеленого Ангела - Уильямс Тэд. Страница 19

Новые и новые руки и головы прорастали сквозь землю. Саймон, скованный леденящим ужасом, медленно поднялся на дрожащие ноги, сжимая в руках нож и факел.

Буккены! Землекопы! Горло его сжалось.

Всего их было примерно полдюжины. Вылезая из рыхлой земли, они сбивались в кучу, тихо щебеча между собой. Движения их были такими резкими, а тонкие руки и ноги так перепутались, что Саймон не мог точно пересчитать их.

Узирис Эйдон, молился он про себя. Я под землей с буккенами. Спаси меня! Кто-нибудь, пожалуйста, спасите меня!

Они двигались вперед всей кучей, но потом внезапно разделились, бросившись к стенам. Саймон закричал от страха и ударил ближайшего факелом. Тот завизжал, но все-таки прыгнул вперед, обхватив руками и ногами Саймона; острые зубы вонзились ему в руку, так что он чуть не выронил факел. С новым криком, больше похожим на скрежет, Саймон изо всех сил ударил рукой по стене туннеля, пытаясь сбросить тварь. Несколько других, ободренных удачей, возбужденно пища, тоже перешли к нападению. Саймон ударил одного, и нож, разрывая куски заплесневелой ткани, в которую был одет землекоп, глубоко вошел в тело. Он еще раз ударил рукой по стене и почувствовал, как трещат маленькие кости. Тварь, вцепившаяся ему в запястье, свалилась, но рука Саймона горела и пульсировала, словно укушенная ядовитой змеей.

Он двинулся назад, с трудом скользя на коленях по рыхлой земле, пытаясь удержать равновесие. Землекопы наступали. Он размахивал факелом, образуя широкую дугу; три твари все еще стояли, глядя на него. Их маленькие сморщенные лица были напряжены, рты открыты в ненависти и страхе. И два маленьких съеженных тела валялись там, где он только что стоял на коленях. Значит, их было всего пять?..

Что-то свалилось с потолка прямо ему на голову. Зазубренные когти царапали его лицо, сильные пальцы вцепились в верхнюю губу. Саймон вскрикнул, схватил извивающееся существо и дернул. После недолгого сопротивления оно оторвалось, прихватив клочья волос Саймона. Все еще крича от омерзения и ужаса, он ударил тварь о землю и швырнул ее безвольным телом в остальных. Он еще успел увидеть, как трое землекопов бросились назад в темноту, прежде чем повернулся и пополз вниз по туннелю так быстро, как только мог, ругаясь, шипя и отплевываясь от омерзительного маслянисто-жирного вкуса руки землекопа.

Саймон ждал, что кто-то вот-вот вцепится ему в ноги, но он полз уже некоторое время, когда обернулся и поднял факел. Ему показалось, что в темноте блестят белые глаза, но он не был уверен. Саймон повернулся и снова пополз. Дважды он ронял факел и подхватывал его так быстро и с таким ужасом, словно это было его собственное сердце, выпавшее из груди.

Судя по всему, землекопы не стали преследовать его. Саймон чувствовал, что ужас отступает, но сердце его все еще бешено колотилось. Земля под руками и коленями становилась плотнее.

Через некоторое время он остановился и сел. В свете факела он не увидел преследователей, но что-то вокруг изменилось. Он посмотрел наверх. Потолок теперь был гораздо выше. Слишком высоко, чтобы сидя дотянуться рукой.

Саймон глубоко вздохнул, потом еще раз. Он не двигался с места, пока не почувствовал, что воздух начинает приносить ему пользу, потом поднял факел и снова огляделся. Туннель действительно стал шире и выше. Он протянул руку, чтобы потрогать стену — она была твердой на ощупь, почти как кирпич.

Оглянувшись последний раз, Саймон с трудом встал на ноги. Потолок был примерно на ширину ладони выше его головы. До невозможности уставший, он поднял факел и пошел вперед. Теперь он знал, почему Бинабик и Мириамель не смогли докопаться до него. Он надеялся, что землекопы не поймали Бинабика в могиле. Ему не хотелось думать об этом — его бедный друг! Храбрый маленький человек! Но у Саймона были собственные неотложные проблемы.

Бесформенный туннель, похожий на кроличью ногу, вел вниз, в темные глубины земли. Саймону отчаянно хотелось вернуться к свету, почувствовать ветер на лице — меньше всего ему хотелось оставаться в этой узкой могиле, но больше идти было некуда. Он опять был один. Совершенно, совершенно один.

Все его суставы болели. Пытаясь отогнать мрачные мысли прежде, чем они успевали угнездиться в мозгу, испытывавшем не меньшую боль, чем его измученное тело, Саймон брел вниз, во тьму.

5 УПАВШЕЕ СОЛНЦЕ

Эолер смотрел на остатки эрнистирийского отряда.

Около сотни человек согласились покинуть западные земли, чтобы сопровождать его. Теперь их оставалось немногим более сорока. Эти чудом выжившие люди толпились вокруг костров у подножия холма под Наглимундом; лица их были изможденными, глаза пустыми, как пересохшие колодцы.

Только посмотрите на этих несчастных, храбрых мужчин, думал Эолер. Кому бы пришло в голову, что мы побеждаем? Граф знал, что, как и любой из них, совершенно опустошен потоками крови и храбрости, которых требовала от него битва; он чувствовал себя бесплотным, как привидение.

Он переходил от одного костра к другому, когда шепот странной музыки донесся с вершины холма. Эолер увидел, как лица мужчин ожесточились; солдаты невесело перешептывались. Это пели ситхи, охранявшие разрушенные стены Наглимунда. Даже пение бессмертных союзников было таким чуждым, что люди беспокоились. Что же говорить о том, когда начинали петь норны?

Две недели осады полностью разрушили стены Наглимунда, но белолицые защитники отступили во внутренний замок, оказавшийся неожиданно стойкой крепостью. В игре участвовали силы, которых Эолер не мог понять и оценить, происходили вещи, которые поставили бы в тупик даже самого проницательного из смертных полководцев — а граф, как он часто напоминал себе, не был полководцем. Он был обычным феодалом. Принятый при дворе, он был искусным дипломатом. И сейчас его не очень удивляло, что, подобно своим людям, он чувствовал себя унесенной течением щепкой.

Норны строили свою защиту, основываясь на законах того, что, судя по объяснению Джирики, нельзя было назвать иначе, как волшебством или магией. Они спели Песню Колебания, объяснил Джирики. Таков был Узор Теней в действии. Пока мелодия не будет понята, а тени распутаны, замок не падет. В перерывах между атаками налетали штормовые тучи, проливались ливнем на головы осаждающих и быстро рассеивались. Если небеса были чисты, сверкала молния и гремел гром. Туман вокруг главной башни Наглимунда вдруг становился твердым, как алмаз, и прозрачным, как стекло, а в следующий момент делался кроваво-красным или чернильно-черным и засасывал кружащиеся над стенами смерчи. Эолер жаждал получить объяснения, но для Джирики то, что делали норны, — и то, чем отвечал его народ, — было не более странно, чем осадные машины и катапульты для смертных. Термины ситхи ничего или почти ничего не значили для Эолера, и он мог только качать головой в недоверчивом изумлении. Он и его люди участвовали в битве чудовищ и волшебников, о каких поют бродячие музыканты. Здесь не было места смертным — и смертные знали это.

Походив кругами в размышлениях, граф вернулся к своему костру.

— Эолер, — приветствовал его Изорн, — я оставил тебе пару глотков. — Он провел графа к огню и протянул ему флягу.

Эрнистириец глотнул — больше из чувства товарищества, чем почему-либо еще. Он никогда не пил много, особенно когда предстояла тяжелая работа; трудно было сохранять свежую голову на официальных приемах в чужих странах, когда обильные трапезы сопровождались соответствующим количеством спиртного.

— Спасибо. — Он смахнул снег с бревна и сел, протянув ноги в сапогах поближе к огню. — Я устал, — тихо проговорил он. — Где Мегвин?

— Она ушла незадолго до твоего прихода. Но я уверен, что сейчас принцесса уже спит. — Он показал на стоящий неподалеку шатер.

— Она не должна ходить одна, — сказал Эолер.

— С ней пошел один из моих людей. И они были недалеко. Ты же знаешь, что я бы не отпустил ее даже под охраной.

— Знаю, — Эолер покачал головой, — но дух ее так слаб… Мне кажется, преступно было тащить ее на поле битвы, особенно такой битвы, как эта. — Он махнул рукой в сторону заснеженного склона холма, но Изорн, конечно, понял, что граф имел в виду не снег и не рельеф.