Хвосттрубой, Или Приключения Молодого Кота - Уильямс Тэд. Страница 3

Тонкая Кость с минуту глядел на него, моргая и почесывая за правым ухом.

— Будь по-твоему, Хвосттрубой, — просто сказал он. — Что я мог бы для тебя сделать?

— Да нынешней-то ночью многого нам уже не сделать, но, если я не найду ее завтра, может, пойдешь со мной поискать ее?

— Может, может, — ответил Маркиз, — но, по-моему, не мешало бы чуточку подождать… ой!

Снизу к ним прыгнул Цап-Царап, ткнув Маркиза в ляжки твердым лбом.

— Эй, ребятки! — крикнул он. — Что тут еще за таинственные переговоры? Жесткоус собирается рассказывать, а вы тут сидите как два жирных кастрата!

Хвосттрубой и Тонкая Кость спрыгнули вниз вслед за приятелем. Фелы фелами, но кто же, фыркнув, отвернется от хорошего рассказа?

Племя теснее обступило Стену Сборищ — море колеблющихся хвостов. Жесткоус неторопливо, с безграничным достоинством вскарабкался на обвалившуюся Стену. На самой вершине он остановился, выжидая.

Жесткоус, которому минуло не то одиннадцать, не то все двенадцать лет, был, конечно, уже совсем немолодой кот, но во всех его движениях чувствовалась железная выдержка. Черепахового окраса мех, некогда поблескивавший и черным, и бурым, с годами кой-где поблек, а жесткая шерсть, которая топорщилась вокруг морды, поседела. Но глаза у него были ясны и блестящи, и взгляд их мог остановить разрезвившегося котенка в трех прыжках от его персоны.

Жесткоус был мяузингером, сказителем-Миннезингером, одним из хранителей Премудрости Племени. В его песнях заключалась вся история Кошачества, из поколения в поколение передаваемая на Языке Предков как священное наследие. Жесткоус был единственным миннезингером в окрестностях Стены Сборищ, и его сказания были для Племени необходимы, точно вода, точно свобода бегать и прыгать как душе угодно.

Он долго обозревал сверху толпу под Стеной. Выжидательное бормотание перешло в негромкое мурлыканье. Кое-кто из юных котов — страшно возбужденных и неспособных сидеть тихо — спешно принялся вылизываться. Жесткоус трижды хлестнул хвостом, и воцарилось молчание.

— Мы благодарим наших Старейшин, которые оберегают нас, — начал он. — Мы восхваляем Мурклу, чье Око светит нам во время охоты. Мы приветствуем нашу добычу за то, что она делает охоту наслаждением.

— Благодарим. Восхваляем. Приветствуем.

— Мы — Кошачий Род, и ныне ночью в один голос говорим обо всех деяниях наших. Мы — Племя.

Кошки плавно раскачивались, завороженные древним ритуалом. Жесткоус начал свое повествование.

«Во дни юности земной, когда некоторых из Первородных можно еще было узреть на этих полях, владениями Харара правила королева Атласка, внучка Фелы Плясуньи Небесной. И славной королевой была она. Лапа ее была столь же справедлива, благодетельствуя Племени, сколь молниеносен был коготь ее, разивший врагов.

Сын ее и соправитель был принц Многовержец. То был громадный кот, могучий воин, вспыльчивый, непомерно надменный для юных своих лет. Что касается его Именования, легенда гласит, что еще котенком он единым взмахом когтей своих поверг и убил сразу девять скворцов, сидевших в ряд на ветке. Потому он и был Именован Многовержцем, и далеко разошлась слава о его силе и деяниях.

Минуло много-много лет со времени гибели Виро Вьюги, и никто из живших в то время при Дворе ни разу не видывал кого-либо из Первородных. Несколько поколений сменилось с тех пор, как Огнелап пустился странствовать в дебрях, и многие считали его умершим или удалившимся на небеса к отцу своему и бабке.

Из уст в уста шла по Племени молва о мощи и смелости Многовержца, и стал Многовержец внимать тем ничтожествам, что вечно льнут к великому Племени, и стал он считать себя равным Первородным.

Однажды по всему Мировому Лесу пронесся слух, что Многовержец не согласен более состоять принцем-соправителем при своей матери. Назначено было Сборище, на которое отовсюду должно было сойтись Племя — пировать, охотиться и забавляться, и на этом Сборище Многовержцу предстояло надеть Мантию Харара, которую Тенглор Огнелап объявил неприкосновенной для всех, кроме Первородных, и провозгласить себя кошачьим королем.

И вот настал день, и Племя собралось при Дворе. Покуда все резвились, пели и танцевали, Многовержец грел на солнце огромное свое тело и осматривался. Потом встал и произнес: «Я, Многовержец, стоя ныне пред лицом вашим, по праву крови и когтя намерен надеть Королевскую Мантию, что так долго пустовала. Если не сыщется кота, который вразумил бы меня, почему мне не следует брать на себя это Древнее Бремя…» В этот миг по толпе пронесся шумок, и вперед выступил некий очень старый кот. Его потрепанная шкура отливала сединой — особенно на ногах и вокруг когтей, — и бела как снег была его морда.

«Ты притязаешь на Мантию по праву крови и когтя, принц Многовержец?» — спросил старый кот. «Притязаю», — отвечал огромный принц. «А по праву чьей крови притязаешь ты на королевский сан?» — спросил седоусый. «По праву крови Фелы Плясуньи Небесной, что течет в моих жилах, ты, беззубый, дряхлый мышиный дружок!» — горячо возразил Многовержец и поднялся с места. Столпившееся вокруг него Племя взволнованно зашепталось, а Многовержец подошел к сиденью из переплетенных корней Пра-Древа, посвященного Первородным. На глазах у всего Племени воздел Многовержец длинный хвост свой и оросил Пра-Древо, поставив на нем свою охотничью метку. Шепот стал еще взволнованнее, и кот-старец проковылял вперед.

«О принц, возжелавший стать кошачьим королем, — сказал старец, — быть может, по крови ты имеешь кое-какие права, но как насчет когтя? Вступишь ли ты в единоборство за Мантию?» — «Конечно, — смеясь, ответил Многовержец, — а кто будет моим противником?» Толпа глаза растаращила, высматривая могучего воина, который решился бы сразиться со здоровенным принцем.

«Я», — просто сказал старец. Все Племя удивленно зашипело и выгнуло спины, но Многовержец лишь вновь рассмеялся.

«Ступай домой, старый хрыч, и сражайся с тараканами, — сказал он. — Не буду я биться с тобой».

«Кошачьим королем не может быть трус», — бросил старый кот. И взревел тогда Многовержец от гнева, и рванулся вперед, целясь громадной лапой в седую морду старца. Но тот с удивительной быстротой отпрыгнул, саданув по принцевой голове, да так, что тот на время перестал что-либо соображать. Они принялись биться всерьез, и толпа с трудом верила глазам своим — таковы были ловкость и мужество старого кота, дерзнувшего выступить против столь огромного и свирепого бойца.

После долгих наскоков и отскоков они сцепились и стали бороться, свившись клубком, и хотя принц укусил старика в шею, тот, выпустив когти задних лап, ударил Многовержца так, что мех его закружился в воздухе. Разойдясь с врагом, Многовержец преисполнился изумления: как сумел столь сильно потрепать его этот немощный старец?

«Ты потерял много шерсти, о принц, — сказал старый вояка. — Может, откажешься от своих притязаний?» Разъяренный, принц рванулся к нему, и схватка возобновилась. Старец поймал зубами принцев хвост и, когда принц попытался повернуться и вцепиться ему в морду, оторвал сей хвост. Племя хором зашипело от удивления и ужаса, когда Многовержец, весь в крови, еще раз резко обернулся и встал носом к носу со старым котом, который тоже был ранен и тяжко дышал.

«Ты потерял шкуру и хвост, о принц. Так не отступишься от своих притязаний?» Обезумевший от боли, Многовержец бросился на старца, и они сцепились, плюясь, терзая друг друга, — в крови и слезах, блестевших на солнце. Наконец противник защемил задние лапы Многовержца меж корнями Пра-Древа.

Когда пыль осела, зрители испытали внезапное потрясение — в последней схватке с шубы старика сбило слой белой пыли. Морда его больше не была седой, и как пламя горели его лапы. «Ты видишь меня без маски, Многовержец, — сказал он. — Я — лорд Тенглор Огнелап, сын Харара, и это я повелел: кошачьих королей не было и не будет».

«Ты смелый кот, о принц, — продолжал он, — но твою наглость нельзя оставить безнаказанной». С этими словами Огнелап ухватил принца за шкирку и потянул, растягивая тело его и ноги, покуда они не стали во много раз длиннее, чем те, что задумала для кошек природа. Потом он извлек принца из-под корней и сказал: «Бесхвостым и бесшерстным, длинным и неуклюжим сделал я тебя. Ступай же и никогда более не являйся ко Двору Харара, ты, возжелавший захватить его власть. И в придачу вот какое заклятие налагаю я на тебя: да станешь ты служить любому члену Племени, который тебе прикажет, и так же да станут служить все потомки твои, покамест я не сниму этого заклятия с твоего рода».