Марш Теней - Уильямс Тэд. Страница 10

Когда он уходил, за спиной больше не было слышно ни звука.

«Они могут или любить тебя, или бояться», — наставлял Вансена бывший капитан Донал Маррой. Маррой предпочитал вселять в солдат страх, раздавая им оплеухи за наглость и медлительность. Когда Вансен занял его должность, он надеялся заменить страх уважением. Сейчас, после года службы, он начал понимать, что старый коннордиец не ошибался. Большинство воинов по молодости лет пороха еще не нюхали, и им было трудно поверить, что сон на дежурстве или отсутствие на посту могут погубить не только их самих, но и тех, кого они призваны защищать.

Иногда и сам Вансен с трудом в это верил. Маленькое королевство находилось на окраине мира, с севера его окружали зловещие туманные горы, а со всех остальных сторон — океан. В иные дни казалось, что ничто здесь не меняется, разве что направление ветра или погода: сыро, потом посуше, потом снова сыро; ласковый бриз после жестокого шторма, и наоборот. Такие перемены лишь утомляли жителей каменистого кусочка суши по соседству с океаном.

Замок Южного Предела был огражден двумя стенами. Высокие, гладкие, сложенные из серовато-белого отполированного гранита, они кольцом обводили холм, а в некоторых местах шли прямо по воде. Таким образом, неприступная каменная ограда и воды залива Бренна превращали бывший остров в крепость, способную выдержать любую осаду. Новая стена (ее называли Новой, хотя никто не помнил того времени, когда эту стену еще не построили) соединяла все башни времен года, кроме башни Лета. Старая стена окружала самое сердце крепости: Тронный зал и королевские покои. Эти гигантские помещения с бесчисленными переходами и залами, как в муравейнике, были столь древними и запутанными, что в некоторые их закоулки годами не ступал ни один человек.

Другие постройки, окружавшие главные покои, тоже представляли собой лабиринты. Там располагались храмы и мастерские, конюшни и жилые дома — от высоких и просторных апартаментов знати внутри Старой стены до тесных лачуг безродной бедноты, чьи жалкие домишки громоздились один на другой, превращая улицы в темные ущелья. Большинство строений в Южном Пределе соединялись между собой крытыми дорожками и туннелями, дабы защитить горожан от холодной северной сырости и жестоких ветров. Строения замка, появившиеся в разные времена, словно слились в одно целое. Нечто подобное можно наблюдать на берегу залива Бренна во время отлива: растения, камни и моллюски срастаются в единую массу, и ни один вид не существует сам по себе.

Феррас Вансен глубоко погрузился в воспоминания, не замечая холодного свежего морского ветра. «Все-таки здесь бывает и солнечная погода», — подумал он. За один только год в Южном Пределе он увидел больше солнца, чем за все детство и юность в Далер-Троте. А еще — морской воздух. Да, у этого места есть свои достоинства, немало достоинств. Иногда Феррас по-настоящему радовался тому, что живет здесь.

Солнце уже клонилось к закату. Вансен почти завершил проверку караулов Старой стены, останавливаясь у каждого поста, в том числе и у тех, где стояло по одному сонному солдату у единственной запертой двери. Опьяненный морским воздухом и собственными мыслями, Вансен хотел обойти и куда более длинную Новую стену, но взглянул на залив и увидел паруса судна, только что прибывшего из Иеросоля. Значит, времени у него нет — до конца дня нужно переделать сотни дел: расселить гостей, обеспечить им охрану, а также присматривать за ними. Комендант крепости Авин Броун, конечно же, поручит эти заботы Вансену.

Корабль был четырехмачтовый — довольно крупное судно. Значит, посланника сопровождает солидная свита. Вансен мысленно выругался: из-за них придется пожертвовать несколькими днями приятного одиночества. Необходимо удерживать солдат и горожан подальше от чужеземцев — ведь король Олин находится в плену у повелителя Иеросоля Лудиса Дракавы, а значит, между иеросольцами и людьми Южного Предела возможны столкновения.

Выйдя из тесного караульного помещения неподалеку от Вест-Грин-стрит, он заметил стоявшую на стене фигуру в плаще с капюшоном. Судя по хрупкости телосложения, там либо женщина, либо подросток. На какой-то безумный миг Феррас представил, что это она — та, о ком он едва решался подумать. Неужели судьба привела ее сюда одну и теперь он может заговорить с ней? Вансен уже стал подбирать слова: осторожные, уважительные, искренние. Но через секунду вспомнил, что ее нет в замке. Она на холмах, охотится со всеми остальными.

Вихрь мыслей, словно пчелиный рой, пронесся в голове Ферраса. Ему почудилось, что человек в капюшоне услышал эти мысли, потому что он оглянулся, шагнул к лестнице и исчез из виду. Когда Вансен добежал наконец до ступенек, темная фигура уже слилась с другими прохожими в толчее узких улочек у стены.

«Похоже, не мне одному нравится вид с высоты», — подумал Вансен.

Сердце пронзила боль, и он не сразу осознал, что причина ее — одиночество.

— Ты слишком замкнулся в себе, Вансен, — как-то сказал ему Маррой. — Ты больше думаешь, чем говоришь. Но люди все равно знают, о чем ты думаешь. Им известно, что себя ты очень ценишь, а об остальных невысокого мнения. Старикам, Лейбрику и Саутстеду, это особенно не нравится.

— Я не люблю людей, которые… которые считают себя вправе иметь преимущества, — ответил ему Вансен. Он пытался точнее передать свои чувства, но с трудом подбирал подходящие слова. — Не люблю, когда с безразличным видом берут то, что дают боги.

— Тогда ты должен не любить большую часть человечества, — улыбнулся Маррой. Улыбка редко освещала его старое морщинистое лицо.

С тех пор Феррас Вансен часто спрашивал себя, не ошибался ли бывший капитан. Сам он любил Марроя чуть больше, чем боялся. Ему нравилась жесткая беспристрастность этого человека, его терпеливость и редкие, неожиданные проблески горьковатого юмора. Донал Маррой оставался таким до самого конца. Даже когда мучительная болезнь победила его, он не жаловался и не сетовал на судьбу, а лишь сожалел, что не знал своей участи заранее и не успел задать хорошую трепку лживому и самонадеянному младшему брату жены.

— Я надеюсь, кто-то сделает это за меня, — говорил он. — Кто-то другой убедится в его неблагодарности и хорошенько отделает мерзавца.

Вансен поражался стойкости старика: он смеялся, несмотря на мучительный кашель с кровью, а его ввалившиеся глаза горели по-прежнему ярко, как у хищной птицы.

— Ты займешь мой пост, Вансен, — сказал умирающий капитан. — Я обсудил это с Броуном. У него нет серьезных возражений, хоть он и считает тебя чересчур молодым для такой должности. Разумеется, комендант прав, но у нас нет другого выхода. Я не доверяю этому ослу Дайеру — он пустозвон, а воины постарше слишком растолстели и обленились. Капитаном будешь ты. Действуй. Можешь, конечно, все испортить, если хочешь. Тогда они будут приносить цветы на мою могилу и грустить обо мне.

Он рассмеялся, и изо рта снова пошла кровавая пена.

— Спасибо, капитан, — ответил Феррас.

— Не за что, парень. Если у тебя все получится, заработаешь только на клочок земли, чтобы построить там дом, а в конце жизни можешь получить достойное место на кладбище вместо ямы на пустыре. — Маррой крючковатыми пальцами стер кровь с подбородка. — Да, вспомнил. Не забудь им сказать, что для меня приготовлено место на кладбище стражников. Я вовсе не хочу лежать на восточных холмах. А еще меньше хочу, чтобы Михаэль Саутстед мочился на мою могилу. Так что ты уж приглядывай за ней…

Когда капитан умер, Феррас не плакал. Но теперь, когда он вспоминал старика, слезы порой сами наворачивались на глаза. Со временем он понял, что походка капитана напоминала ему походку отца. Правда, он не оплакивал и Падара Вансена. Уже много лет Феррас не посещал его могилу во дворе старенького храма в Малом Стелле. Но это неудивительно: сестры вышли замуж, обзавелись детьми и переселились в город, а отсюда до Далер-Трота было несколько дней пути. Вся жизнь Ферраса протекала здесь — в огромной и многолюдной крепости.