Король - Бартельми Дональд. Страница 21

– И теперь ты уезжаешь.

– Да.

– Ты всегда и вечно уезжаешь. Ничего нового.

– Ничего.

– Никакие медоточивые слова или иные тебя не остановят. Даже королева-мифотворица не в силах тебя удержать.

– Ты говорила с Лионессой.

– Мы же – как пчелы, королевы. Я имела в виду пчелиных королев. Вокруг нас вращается мир. Весь мир, кроме тебя. Ты весь словно в железо закован. Ты не вращаешься.

– Я подобающ и застенчив, как голубок.

– Следующий миф, что я создам, будет мифом адским, можешь быть уверен. Что-нибудь настолько злобное, что я даже вообразить не могу. Надо будет этим заняться.

– Я о нем прочту. В „Новостях Мира“.

– Что-нибудь поистине ужасное, в очень хорошем вкусе, разумеется. Вопящие заголовки. Ты будешь мною гордиться.

– Как всегда, дражайшая королева.

– Ступай. Пока я не расстроилась.

– Уже ушел.

– Крыша протекает, – сказала Гвиневера, – хотя, сдается мне, вам наплевать.

– У меня не бывало замков, где в тот или иной момент не протекала бы крыша, – сказал Артур. – Энтелехия крыш в том и заключается, чтобы протекать. Этому давным-давно обучил меня архитектор Григсмор. Зачем, могу ли я осведомиться, мадам, вы почтили меня данной информацией? Неужели в этом треклятом месте у нас некому заняться крышей?

Гвиневера сидючи верхом на правой ноге Артура, стягиваючи с нее сапог. Левая ступня Артура уперта королеве в копчик.

– Я сообщаю вам об этом не для того, чтобы вы этим как-то занялись, – сказала Гвиневера, – но поскольку вы – мой супруг, а такие вещи и призваны говориться супругу, если супруг имеется поблизости. Я имею в виду – большинство жен сообщило бы большинству мужей, если упомянутый муж располагается в двух шагах. Большинство мужей обращают внимание на информацию подобного сорта, хотя бы мимоходом, на лету, так сказать, берут на заметку между гораздо более важными предприятиями своими…

– Хуже имитации покорности, чем ваша, я, по правде сказать, не встречал, – сказал Артур. – Подозреваю, виновны в том кинокартины. Вы что – посещали синематограф?

– Время от времени я смотрю кино, – сказала Гвиневера. – Помогает скоротать время.

– Я видел одну фильму очень много лет назад. Довольно волнительную. Об ограблении поезда. Эти парни взобрались на поезд и его ограбили. Обвязав себе лица носовыми платками, чтобы никто не смог их опознать. А потом опять взобрались на лошадей и ускакали. Я был очень доволен представлением.

– Я подставила горшок, – сказала она, – вернее – несколько, поскольку течей целый кластер, а не одна…

– Ха-Ха утверждает, что вы спите с неким Коричневым Рыцарем, – сказал Артур. – Насколько я понимаю, шотландцем. Это правда?

– У меня кое-кто был, – сказала Гвиневера. – Не так давно, в последние две недели, но шотландец ли? Не думаю, они изъясняются странным манером, разве нет? Будто бы из глубин глотки, а этот тип был совсем не таков, как я припоминаю, – стройный парнишка, на вид едва ли рыцарь вообще, никаких шрамов, славные длинные ноги, славный длинный, тонкий, слегка изогнутый…

– Почему у меня всегда возникает ощущение, будто все, что вы мне говорите, – правда по сути, хоть и не обязательно в частностях?

– Дело в доверии, – сказала Гвиневера. – Это доверие, что всегда сохранялось меж нами и облагородило наш союз с начала и до конца.

– С начала и до конца?

– Это просто выражение такое, – сказала Гвиневера. – Как прошла ваша поездка?

– Одна чертовщина за другой, – сказал Артур. – Полагаю, вы уже слышали: мы потеряли Тобрук. Опять.

– Слышала.

– Этого не должно было случиться. Я вылетел туда, чтобы хоть немного встряхнуть командующего ТВД. Как будто меня там вообще не было. Парень при этом рек какие-то правильные вещи – „неуклонная решимость“, „ждем психологического момента“, „дерзкий удар“ и все такое. И после этого позволил Роммелю накатиться на свой левый фланг, как рулону обоев. Большей чертовщины я в жизни не видал.

– Человек Уинстона, я полагаю.

– Разумеется. Но с таким же успехом я бы и сам его выбрал. Уинстона я не могу винить. Заранее никогда не знаешь, как эти парняги себя поведут. Вот с нашими людьми это всегда известно.

– И все же, – сказала Гвиневера, – мне нравится, что на доску выходят и новые игроки. От этого все только интереснее, не находите?

– Это не игра. Это война, и мы ее запросто можем проиграть. А кроме того, я совершил нечто ужасное.

– Что?

– Уступил преимущество. Дивное преимущество нашей стороны – по крайней мере, в теории. И я сказал: нет. Ибо счел его аморальным.

– Я уверена, вы поступили верно. Вы всегда поступаете верно.

– Вы критикуете меня? Это критика?

– Отнюдь. Стало быть, уйдем в горы. Будем оказывать сопротивление с вершин.

– Возможно, не в буквальном смысле. Но в некотором роде – да.

– Я готова, – сказала она.

– И вы, и я, и нам подобные можем уйти в горы, – сказал Артур. – А весь остальной мир по большинству своему – не может.

– Я знаю, – сказала Гвиневера. – Дети в школе, с зубами проблемы, у престарелых тетушек душа едва держится в теле, надо книгу дописать, лотереи, флирты, озимые…

– Вот именно, – сказал король. – Ваше понимание ситуации в целом остается, как и прежде, несравненным.

– Merde 10, – сказала Гвиневера. – Зачем еще нужны королевы? Но вы, мой дорогой Артур, вы, похоже, в раздрае касательно собственной легенды. Вы требуете – то есть, легенда требует – трагического конца.

– Не стоит беспокоиться, он меня отыщет, – сказал король. – Нам ведь некуда в особенности спешить, я полагаю?

– Могу и подождать, – сказала королева.

– Сэр Ланселот возлег под яблоней вздремнуть!

– Чего ж не скачет он неутомимо, от одного приключенья к другому?

– Устал, вероятно!

– Всякий раз, как он возлегает под яблоней вздремнуть, к нему подкрадывается какая-либо чародейка и наводит на него чары, пытаясь вероломством затащить к себе в постель!

– Глянь, глянь, вон как раз одна – явная чародейка! У нее и вид чародейки, и власы чародейки, и одеянье чародейки, и даже шляпа чародейки!

– А что это с нею за люди?

– То пятьдесят великанов, порожденных демонами, – коих великанов обычно и можно отыскать в свите чародейки!

– Она простирает мантию – богатейшую мантию на всем белом свете, так расшитую драгоценными камнями, как ночь полна светляков! Вне сомненья, окутает она ею Ланселота, дабы не настигла его лихорадка!

– И только она возложит на него свою мантию он, считай, покойник, ибо мантия сия такого сорта, что стоит ею окутаться, как вспыхнешь и шлаком станешь!

– Ведьма эта – не кто иная, как Марго Рассеянных Вод, околдовавшая сэра Борса и сэра Бедивера и превратившая их в преданных поклонников овец!

– И не отходили они от возлюбленных овец своих, и грезили о них, и бряцали им на арфах, и не отказывали себе во всевозможных непристойных утехах, и тестикулы им раздуло так, что вынуждены они были слечь в постели на многие месяцы!

– Но вот Ланселот шевельнулся во сне! Он подымает длань, и длань эта набрасывает злополучную мантию на великана, и поджаривается тот до хрустящей корочки со свистом!

– Иисусе милостивый, ну и запашок! Тот пламенный великан воняет, аки матрас в таверне!

– А остальные великаны бегут, и с ними Марго, аще Ланселот пробудится полностью да в ярости своей накуролесит!

– Но спит Ланселот, спит необеспокоенный! Что же сновидит он, интересно?

– А сновидит он, что нет ни войны, ни Круглого Стола, ни Артура, ни Ланселота!

– Не может такого быть! Скорее сон ему снится о мягкости Гвиневеры, о сладости Гвиневеры, о яркости Гвиневеры да о сексуальности Гвиневеры!

– А ты откуда знаешь?

– Могу заглянуть в его сон потому что! Вот входит она в этот сон самолично, в платье из белой парчи, изукрашенном золотыми безантами, и несет она бутылку прекрасного вина, судя по виду – „пино гриджио“!