На крыльях удачи - Маккроссан Лорен. Страница 44

– Ну, дорогая, рассказывай, как у тебя дела с твоим актерским «увлечением». Эта поездка на запад – какое-то исследование? Только, пожалуйста, не говори, что ты написала в открытке правду.

Я посмотрела на море, бушующее за окном паба, стараясь не замечать несерьезный тон отца.

– Да, папа, это исследование. – Мне пришлось придать голосу всю уверенность, на которую только была способна. – Каждый актер сначала ищет материал для своей роли, чтобы создать на экране как можно более реалистичный образ. В моем случае я должна узнать все о серфинге и научиться кататься на доске.

– Знаешь, дорогая, именно серфинг нас с папой и смутил. – Мать недоуменно приподняла брови, словно я только что призналась ей в увлечении вуду. – Я думала, актрисы учатся говорить, не шевеля губами, или чему-нибудь в этом роде, но никак не серфингу.

– Это называется чревовещанием.

– Не надо смеяться, дорогая, ты понимаешь, о чем я. Просто так случилось, что я отношусь к той части человечества, которая не знакома с актерской терминологией.

Я прокашлялась.

Терпение, Милли. В конце концов, эта женщина подарила тебе жизнь.

– Дело в том, мама, что весь сюжет закручен вокруг одной крутой цыпочки.

– Цыпочки?

– Я говорю не о птице в перьях, а о серфингистке. И поскольку у меня в фильме главная роль… – Я сделала паузу, чтобы усилить эффект от сказанного, однако восхищенных возгласов так и не дождалась. – Хм, так вот, это значит, я должна освоить катание на доске.

– Замечательно, – прогудел отец. – Серфинг, говоришь? Я катался в шестидесятые, и, надо сказать, у меня отменно получалось. Мог быть одним из этих загорелых профессиональных серфингистов.

Да, конечно. Если бы жил рядом с морем и имел другую фигуру. Тогда может быть.

Я вежливо улыбнулась, чтобы не разочаровывать отца.

– А хорошее тогда было время, правда?

– О да, замечательно, если не вспоминать тот случай, когда я чуть не утонула, – пробормотала я, уткнувшись в кружку.

– Чепуха, ты вовсе не тонула, – возразила мама, чемпионка по плаванию. – Просто немного наглоталась воды. Господи, Амелия, иногда ты бываешь чересчур мелодраматична.

– Наверное, поэтому ее так захватило актерское…

– «Увлечение», – закончила я за отца. – Вообще-то фильм, когда выйдет на экраны, может стать настоящим хитом. Я не хочу хвалиться, но режиссер умолял меня сыграть в нем главную роль. Он оплачивает здесь все мои расходы, и у него большие планы на мой счет. Очень большие. Огромные! – Закончив тираду, я с трудом перевела дыхание.

Мать посмотрела на меня и улыбнулась так, как только может смотреть мама на свою семилетнюю дочь, которая пытается убедить ее, будто она только что в саду пила чай с феей. Отведя взгляд в сторону, она неуверенно пробормотала:

– Это замечательно, дорогая.

С пылающими от злости щеками я отправилась за очередной порцией пива.

– Две пинты, пару пакетиков чипсов и большой острый нож, пожалуйста.

Интересно, на каком этапе жизни общение с родителями превратилось для меня в тягостную обязанность? На ум ничего не приходило. Я помнила, как смотрела на отца с матерью словно на богов, ловя каждое их слово. Мне даже хотелось быть на них похожей. И как же я сияла, если отец ласково называл меня тыковкой. Теперь же в их обществе я чувствовала себя неловко, а детское прозвище (по понятным причинам) сильно раздражало. Каждый раз мне хотелось подчеркнуть свою взрослость. Я лгала родителям и приукрашивала жизнь, демонстрируя свою самостоятельность, всячески пытаясь доказать, что мне не требуется ни их одобрение, ни их помощь. Но, к сожалению, родители обладали неприятным качеством задавать чересчур много вопросов, особенно мама. И вообще они умудрялись так на меня смотреть, когда я говорила о своей карьере, что мне хотелось визжать.

«Ради бога, Милли, тебе уже тридцать один год. Пора уже не принимать мнение родителей так близко к сердцу».

Я загрузила поднос напитками и сосчитала до двадцати (по десять на каждого из стариков).

«Они приехали сюда отдохнуть. У твоего отца стресс. Родители просто хотят развеяться, так же как и ты. Расслабься».

Повторяя про себя слова самовнушения, я натянуто улыбнулась и направилась обратно к нашему столику, с трудом пробираясь сквозь толпу посетителей.

– А знаете, – начал мой отец, едва я уселась за стол, – я недавно где-то прочитал, что Жульет Робин получает по двадцать миллионов за фильм. Целых двадцать миллионов. Представляешь, Джорджина?

– Джулия Робертс, дорогой, и да, я себе это прекрасно представляю.

– Но это же несравнимо больше, чем получает за год профессиональный адвокат! А сколько он затрачивает серого вещества в отличие от какой-нибудь молоденькой девочки, взявшей пару уроков актерского мастерства. Не в обиду тебе будет сказано.

– Я не обижаюсь.

Проклятый румянец.

– О, но она прекрасная актриса, Фрэнк! – воскликнула мать, взмахнув для пущего эффекта рукой. – Я видела ее в «Красотке», и в роли проститутки она была весьма убедительна.

– Правда?

– Да, но она на самом деле, конечно, не проститутка.

Я вцепилась зубами в край стакана.

– Ну, я думаю, в актерской профессии многие сталкиваются с подобными проблемами. Это больной вопрос…

– В моем «актерском увлечении», – буркнула я в пиво.

Мама принялась аккуратно есть чипсы. Спустя четверть часа она заговорила вновь:

– Итак, дорогая, судя по нынешнему месту твоего обитания, тебе за фильм не собираются платить двадцать миллионов.

– А чем оно тебе, собственно, не нравится?

Мама улыбнулась и ничего не ответила, и это вывело меня из себя еще больше. Уж лучше б она раскритиковала нашу берлогу в пух и прах. Хотя, невзирая на всю мою любовь к дому (а я от всей души полюбила наше подобие коттеджа а-ля шестидесятые), в словах мамы была доля правды. Вряд ли Джулия Робертс решилась бы переступить порог такой хижины. Я решила сменить тактику.

– Между прочим, я сама выбрала этот дом. Режиссер, естественно, хотел поселить меня в самую лучшую гостиницу. Ну, тут за мной увязалась Фиона, и я решила… – мне пришлось немного понизить голос, – для роли будет лучше, если я узнаю жизнь маленького города изнутри, поселившись среди местных жителей. Это должно помочь мне наладить с ними хорошие отношения.

– А, понятно, – громко прогудел отец на весь зал, – очень умно, тыковка. Значит, ты решила поселиться в сельском доме и подружиться с аборигенами. Гениально!

Разговоры за соседним столиком, где выпивали четыре бугая, тут же смолкли. Слова отца повисли в напряженной тишине.

– Папа, – прошипела я нервно, покраснев как рак, – здесь нельзя говорить такие вещи… Те времена уже давно прошли. И миротворцев здесь больше нет.

– Да миротворцы – это полная ерунда. От них в мире один лишь беспорядок, если хочешь знать мое мнение.

– Нет, не хочу.

– Честно говоря, эту политкорректность в наше время уже довели до абсурда. Юристы и шагу ступить не могут без того, чтобы не упереться в очередную стену, возведенную правозащитниками. – Отец скрестил руки на объемном животе (частые обеды с клиентами не прошли для него даром). – Здравый смысл нынче не в моде. Неудивительно, что у меня стресс! Бедным адвокатам все время приходится учитывать интересы то голубых, то еще каких-нибудь меньшинств.

Я чуть не подавилась и попросила отца говорить тише. Мама быстро отодвинула от отца кружку и неодобрительно покачала головой.

– Кажется, на сегодня с тебя уже достаточно пива, Фрэнк Армстронг. Так что, будь любезен, угомонись и оставь свои мысли при себе. Мы пришли сюда, чтобы просто выпить и отдохнуть.

«Кто бы говорил, мама!»

Отец, сдаваясь, поднял вверх руки:

– Не поймите меня превратно. Я не имею ничего против голубых. В конце концов, многие талантливые танцовщики и композиторы были голубыми. Я прав, Джорджина?

– Да, Фрэнк, ты прав.

– Взять хотя бы Нуриева. Голубее не бывает, а как танцевал…

– Черт возьми, мы можем сменить тему?! – не выдержала я наконец.