Ступай к муравью (сборник) - Уиндем Джон Паркс Лукас Бейнон Харрис. Страница 9
Она медленно покачала головой.
— Их больше нет дорогая. Ни одного. Нигде.
Я тупо уставилась на нее. Выражение ее лица было серьезным и участливым даже жалостливым. На нем не было ни тени притворства. Некоторое время я молча переваривала услышанное пока, наконец, у меня не вырвалось:
— Но… Это невозможно!!! Ведь где-то должны быть… Вы же не можете… Как же вы тогда?… То есть я хочу сказать!…
Она вздохнула.
— Я понимаю, это кажется вам невозможным, Джейн… Вы разрешите называть вас Джейн? Однако это действительно так Я пожилая женщина, мне скоро будет восемьдесят, и за всю свою долгую жизнь я ни разу не видела мужчину разве что на древних картинах и полуистлевших фотографиях. Пейте шерри, дорогая, вам станет лучше. Боюсь, я очень расстроила вас. — Она помолчала, давая мне время прийти в себя. — Я примерно представляю себе, что вы сейчас чувствуете. Видите ли, я знаю историю не только по книгам. Когда я была совсем девчонкой, мне довелось слышать множество историй от моей бабки. Тогда ей было что-то около восьмидесяти, но память у нее была хорошая, и рассказчица она была прекрасная. Я словно сама видела те тот мир, о котором она говорила, те места. Но это было настолько другим, так чуждо. Так непохоже на все, что меня окружало. Мне было трудно понять ее. Когда она говорила о юноше, с которым была когда-то помолвлена, слезы струились из ее глаз. Она плакала, конечно, не из-за него, а из-за всего утраченного ею мира — мира ее юности. И даже тогда мне было непонятно, что она испытывала. Да и как я могла понять? Но теперь, когда я сама стала старой и так много прочла, я могу приблизительно представить, что она должна была чувствовать, вспоминая о былом. Скажите, дорогая. — Она взглянула на меня с острым любопытством. — А вы… вы тоже были помолвлены?
— Я была замужем очень недолго. Она задумалась.
— Должно быть, это очень странное чувство, чувствовать себя чьей-то собственностью.
— Собственностью?! — изумленно переспросила я.
— Собственностью своего, м-мм мужа, — пояснила она.
Несколько секунд мы молча смотрели друг на друга.
— Но это было совсем не так, — пробормотала я, — это было… Но что случилось? Что могло случиться с ними со всеми?
— Они все умерли, — спокойно сказала она. — Заболели и умерли. Никто не мог ничего поделать — они исчезли, всего за год… даже чуть меньше года — не осталось ни одного, за исключением, быть может, нескольких на всей планете.
— Но тогда… тогда все должно было пойти прахом!
— О, да. Сначала почти так и было — было очень скверно. Начался голод. Замерла вся промышленность, и лишь в менее развитых странах, преимущественно аграрных, женщины сумели научиться кое-как обрабатывать землю и тем самым уберечь себя и своих детей от голодной смерти. Почти все цивилизованные центры, скопления городов превратились в пепелища… Перестал существовать, транспорт кончилась нефть, некому было добывать уголь. Когда наступил кризис, оказалось, что лишь ничтожное количество женщин, которых было больше, чем мужчин, способно заниматься какой-то серьезной работой.
Но кризис был неизбежен. Случись это пятьюдесятью годами раньше, мы были бы обречены на неминуемую гибель. Пятьюдесятью годами позже — тоже могло оказаться роковым — к этому времени все без исключения женщины могли превратиться в домашних полуживотных. Но, к счастью, в середине двадцатого столетия некоторые женщины владели определенными профессиями и, что оказалось важнее всего при сложившихся обстоятельствах, были среди них и медики. Пожалуй, не будь этого, мы не сумели бы выжить. Я сама не очень разбираюсь в медицине, поэтому вряд ли сумею объяснить вам как это было достигнуто. Все что я могу сказать. Словом стали проводиться интенсивные научные исследования в той области, которая вам вероятно знакома больше чем мне. Все виды существ, и наш в том числе, стремятся выжить, и доктора прежде всего должны были во что бы то ни стало сохранить это стремление. Несмотря на голод, хаос и разруху, дети должны были рождаться. Восстановление цивилизации, ее возрождение могли подождать: главное было — продолжение рода. И эта проблема была решена — дети стали рождаться младенцы женского пола выживали мужского — умирали. Таким образом производить на свет мальчиков стало пустой тратой времени, и было сделано так, что стали рождаться лишь девочки. Вы, я вижу, хотите спросить как? Но тут дорогая мы опять вторгаемся в область, которая вам ближе и понятнее. Вообще-то, как мне говорили, на самом деле это гораздо проще, чем кажется. Ведь, скажем, саранча способна производить женское потомство без мужских особей, кажется, до восьми поколений, а может и дальше. Было бы странно, если бы мы, со всеми нашими знаниями и разумом, оказались беспомощнее саранчи, не правда ли?
Она смотрела на меня выжидающе. Судя по выражению ее лица, она ожидала восхищения… или, по крайней мере, изумления. Если я не ошиблась то моя реакция должна была разочаровать ее: после того, как ядерная физика наглядно продемонстрировала, чего может достичь наука, вряд ли стоило удивляться каким-то техническим достижениям цивилизации. В принципе возможно все — другое дело, нужно ли это, может ли это принести какую-нибудь пользу, то есть реальное движение вперед…
— Чего же в результате вы добились? — спросила я.
— Мы выжили — коротко ответила она.
— Биологически да, — согласилась я. — С этим я не спорю. Но если за это пришлось заплатить. Если это стоило вам всего. Если любовь, искусство, поэзия, физические наслаждения, — все было принесено в жертву продолжения рода, зачем тогда нужно это самое продолжение?
— Вряд ли я смогу вам что-нибудь ответить, — пожала она плечами, — разве что высказать общеизвестную истину: это — общее и главное стремление любого вида. Но я убеждена, что и в двадцатом веке ясности в этом вопросе было не больше чем теперь. Кроме того, почему вы считаете, что все остальное исчезло? Разве поэзия Сафо не поэзия? А ваше самонадеянное утверждение, будто обладание душой зиждется на разнице полов, удивляет меня: ведь так очевидно, что двое разных неизбежно находятся в противоборстве, в различного рода конфликтах. Вы не согласны дорогая?
— Как историк, изучавший мужчин, женщин и движущие силы тех или иных процессов, вы должны были сейчас лучше понять, о чем я говорила.
Она досадливо поморщилась.
— Вы, — дитя своего века моя дорогая — произнесла она слегка снисходительным тоном. — Вам постоянно внушалось, что земля вертится лишь благодаря сексу принявшему с развитием цивилизации форму Романтизма. И вы в это верите. Вас обманули, дорогая, обманули жестоко. Ваши интересы весь кругозор свели к тому, что было необходимо удобно и безвредно для развития существовавшей тогда экономики.
— Я не могу с вами согласиться, — покачала я головой, — конечно… кое-что вам известно о моем мире, но… извне — со стороны. Вы не можете понять, не в состоянии почувствовать! Что, по-вашему, тогда движет всем? Из-за чего, по-вашему, земля вертится?
— Это очень просто дорогая. Стремление к власти. Оно заложено в нас с первого дня существования — и в мужчинах и в женщинах одинаково. И это гораздо сильнее чем секс, я же говорила вам — вас жестоко обманывали, «подгоняли» под удобную в то время систему экономики. С появлением вируса уничтожившего мужчин впервые за всю историю человечества женщины перестали быть эксплуатируемым классом. Когда ими перестали править мужчины, они начали понимать свое истинное назначение, понимать — в чьих руках должна находиться сила и власть. Мужская особь нужна лишь благодаря одной своей функции — выполнив ее, весь остаток дней своих эта особь проводит в бессмысленной, ненужной и вредной для общества паразитической жизни. Когда они лишились своей власти попросту исчезли, эта функция оказалась в руках медиков. Прошло не больше двух десятилетий, и они стали контролировать все. К ним примкнули немногие женщины владеющие другими профессиями инженеры архитекторы юристы некоторые учителя и так далее, но только у врачей была настоящая власть, ибо они обладали главным — секретом жизни дорогая. Секретом продолжения рода. Будущее было в их руках и когда жизнь потихоньку начала входить в русло они превратились в доминирующий класс — Докторат. Отныне Докторат стал олицетворением высшей власти — он издавал законы и следил за их неукоснительным исполнением. Разумеется, не обошлось без оппозиции. Память о прошлом и два десятилетия полной анархии не прошли даром. Но в руках врачей было мощное средство повиновения каждая женщина желавшая иметь детей, была вынуждена обращаться к ним и принимать все их условия, то есть занять то место в обществе которое ей предназначалось… Анархия кончилась, порядок был восстановлен. Правда позже возникла более организованная оппозиция — целая партия, утверждающая, что вирус, поразивший мужскую половину населения, исчез, и прежнее положение вещей может и должно быть восстановлено. Их называли Реакционистками, и они представляли собой определенную угрозу зарождавшейся новой форме жизни новой системе.