Нежный тиран - Уинспир (Винспиер) Вайолет. Страница 10

Вам кнут ни к чему, — парировала она, отбрасывая с лица прядь темных волос и открывая его взгляду маленькую бархатную родинку, темневшую на белой коже. Это пятнышко лишь подчеркивало красоту англичанки, ее высокие скулы, чувственные губы и золотой блеск из-под черных ресниц. Я строг со своими танцорами в их же интересах, а вовсе не для того, чтобы удовлетворить свои диктаторские амбиции, как тебе, вероятно, кажется, — жестко произнес он. — Балет требует легких, быстрых ног, пластичности и чувства постоянной готовности к работе, а полуночные посиделки отнимают все эти три качества у каждого, в ком не течет цыганская кровь.

— Мы просто разговаривали, и время пролетело так быстро, — робко пролепетала Лаури в свое оправдание. — Мне было одиноко, я тосковала по дому, и я очень благодарна мистеру Лонце, что он позволил мне почувствовать себя здесь не совсем уж чужачкой.

Глаза директора прищурились и недобро сверкнули.

— Девушки, с которыми ты делишь каюту, очень общительны. Я хотел, чтобы ты чувствовала себя как дома.

— Пожалуйста, — в ее глазах вспыхнула тревога, — не обвиняйте в моей хандре Кончу и Виолу. Они красивы, пользуются успехом и также имеют право отдохнуть после тяжелых гастролей.

— Ты имеешь в виду, что эти вертихвостки предпочитают компанию молодых офицеров, — сухо констатировал он. — Что ж, я полагаю, это женская природа заставляет их искать поддержки у мужчин, а не у своих подруг.

— Мужчины поступают так же, — пожала плечами Лаури. — Я хочу сказать, они идут к женщинам, чтобы утолить свою боль.

— Я этого не отрицаю. — Он загадочно улыбнулся. — Ни один из нас не самодостаточен, даже если ему так кажется. Рано или поздно нам приходится признать, что природа берет свое, и мы сдаемся на милость любым ее прихотям.

Лаури представить себе не могла, что этот гордый, надменный человек может сдаться на милость кому бы то ни было… если не брать в расчет узы, которые привязывают Лидию Андрею к человеку, отказывающемуся отпустить ее, чтобы она могла снова выйти замуж. Каждый влюбленный уже не самодостаточен, и потому синьор дй Корте ни на минуту не оставлял Андрею. Он гулял с ней по палубе, слушал ее болтовню, подавал ей соболью накидку, когда они выходили на капитанский мостик, чтобы посмотреть на море; подстреленная шутником Амуром парочка, в чьих глазах отражается вечная тоска.

— В палаццо ты не раз обидишься на меня, — неожиданно предупредил Лаури Максим ди Корте. — Тебе придется многому научиться, и я заставлю тебя работать — даже если ты надумаешь бастовать.

У девушки перехватило дыхание, поскольку о том же говорил Лонца, и это тревожило ее все больше… она еще сильнее почувствовала ту, пропасть, которая разделяла ее с домом и любимой тетей Пэт. Лаури прижалась спиной к двери каюты, нащупывая пальцами ручку.

— Ребенок! — Он чуть не рассмеялся, заметив ее отчаянную попытку спрятаться от него. — Я же не стану бить тебя, если ты ошибешься в шагах, да и подземелья моего палаццо давно затоплены.

— Вы не слишком церемонитесь со мной, — вспыхнула Лаури под его насмешливым взглядом. — Стоит ли обвинять девушку из кордебалета в том, что она нервничает?

— Ты действительно боишься меня больше, чем молодую пантеру, в обществе которой так беспечно беседовала на прогулочной палубе? — Он взял собеседницу за подбородок и заставил взглянуть ему в глаза. Его левая бровь удивленно изогнулась. — Я так сильно отличаюсь от других мужчин?

— Я думаю, что вы слишком требовательны, — смело сказала она.

— Директор балетной труппы не может вести себя иначе, — сухо заметил он. — Я управляю оравой своенравных и очаровательных детей, невероятно талантливых и непредсказуемых. Только представь себе, какой хаос воцарился бы здесь, окажись я человеком мягким и снисходительным. Петрушка перестал бы валять дурака, Механическая кукла могла бы заплясать, а Альберт отказался бы нести свой букет лилий [5].

Лаури хотела рассмеяться, и тут же ощутила боль от его кольца, впившегося ей в подбородок. Она почувствовала себя птицей в его руке, и всякий раз, встречая суровый взгляд человека, взявшегося управлять ее будущим, она ощущала, как ее сердце начинает биться сильнее в страхе, смешанном с необъяснимым влечением к этому мужчине.

— Талант — это драгоценный камень, зарытый в глину, которую надо счищать кусочек за кусочком, и это очень болезненный процесс, — вздохнул он. — Это неизбежно, мисс Гарнер.

— А что случится, если вы не найдете внутри ничего, кроме глины? — поинтересовалась она.

— Меня постигнет жестокое разочарование, — рассмеялся он. — В частной беседе с твоей тетушкой мы сошлись на том, что в Венеции ты найдешь в себе силы оставить все страхи и забыть ночные кошмары. Я рассчитываю на это. Венеция — сказка наяву, этот город особенно подходит тебе. Впустите его магию в свое сердце, синьорина. — С этими словами он отпустил ее, оставив на нежной коже ее подбородка розовеющий отпечаток своего кольца. — Доброй ночи. — Он отошел прежде, чем она успела пожелать ему спокойной ночи в ответ.

Лаури глядела ему вслед, пока высокую фигуру не скрыл мрак в конце коридора, затем вошла в каюту, где ее компаньонки уже видели третий сон. Она разделась, бесшумно нырнула в постель и долгое время лежала неподвижно, вслушиваясь в звуки моря.

А когда Лаури наконец уснула, ей приснился замок, напоминающий крепость с высокой башней, выстроенной у одной из стен. В комнате наверху башни жил человек, носивший на лице маску. Он пугал ее, хотя что-то заставляло ее взбираться по винтовой лестнице, ведущей к нему. Лаури хотела сорвать с незнакомца маску, но с каждым ее шагом он все больше удалялся от нее, и она чувствовала, что ей никогда не подойти к нему так близко, чтобы узнать, что же скрывается за его маской.

Глава 4

Пассажиры высадились в порту Заттер и пересекли лагуну на шлюпке. Они услышали полуденный звон колоколов, когда проплывали мимо великолепного собора Святого Марка, подле которого были привязаны ряды черных гондол, словно каноэ индейцев, вышедших на берег в поисках добычи и пленников.

Лаури улыбнулась полету своего собственного воображения и обернулась посмотреть на совершенно сказочный Дворец дожей и на огромные золотые купола кафедрального собора, над которыми порхали тысячи голубей, испугавшиеся звона колоколов.

Весной Венеция хорошела с каждым днем, но в это время года прекрасный город шпилей, галерей и готических дворцов был свободен от нашествия толп туристов с камерами и путеводителями, снующих повсюду летом. Сейчас же Венеция предстала перед Лаури с лучшей своей стороны, и отфильтрованный бризами солнечный свет играл на зеркальной глади чистых сверкающих каналов.

Они миновали баржи, нагруженные продуктами, и свернули в канал, где солнечные зайчики, отразившись от воды, играли на увитых плющом балконах и раскрашенных ставнях. Пена бурлила на ступеньках арочных входов, всюду царила атмосфера славного прошлого, и особый, венецианский почерк чувствовался на каждой потемневшей от времени стене. Навстречу плыла гондола, и Лаури невольно залюбовалась обветренным смуглым лицом и почти балетной грацией гондольера.

Восхищение захватило ее сердце… в этот город нельзя было не влюбиться. Венеция уже начинала оказывать на нее целительное влияние.

Оторвавшись от гондольера и» снова посмотрев вперед, Лаури почувствовала взгляд темных глаз Максима ди Корте. Несколько секунд она не могла избавиться от ощущения, будто ее изучает по меньшей мере Тициан. Внешность и манеры синьора впитали в себя средневековый дух города, которому он принадлежал. Его лицо было непроницаемо, но что-то в линии рта и в уголках глаз предупреждало о сокрытом внутри огне.

— Венеция пленительна, синьор. — Лаури чувствовала необходимость сказать хоть что-нибудь, зная, что Андрея настороженно смотрит на них холодными, никогда не улыбающимися глазами сквозь дым сигареты.

вернуться

5

Имеются в виду персонажи известных балетов. Петрушка — герой одноименного балета И. Стравинского; Механическая кукла — дочь мастера Коппелиуса из балета Л. Делиба «Коппелия», Альберт — принц из «Жизели» А. Адана.