Нежный тиран - Уинспир (Винспиер) Вайолет. Страница 32

— Чего ты испугалась? — насмешливо улыбнулась Андрея, встряхнув волосами, скрепленными золотой диадемой. — Я не собираюсь причинять тебе вреда — ты сама сделаешь это, когда выйдешь на сцену. Ты ведь боишься этого, а? Боишься внимания, боишься окружающих зрительских рядов, этой арки над головой и Феникса, объятого пламенем…

— Нет! — Лаури отшатнулась от балерины, оказавшись на краю оркестровой ямы. Черный провал был страшен и глубок, а они с Андреей на минуту оказались изолированными. Пианист играл мелодию из «Жар-птицы», танцоры скользили и прыгали по сцене, а Максим увлеченно обсуждал какие-то детали с художниками, разрабатывающими декорации для новых балетов, — это была семейная пара, очаровательные французы, говорившие всегда одновременно.

Лаури напряженно слушала их голоса с французским прононсом, тихие ответы Максима, ритм музыки и стук собственного сердца. Андрея плавно приближалась к ней, и Лаури снова сделала шаг назад. Алый платок вспыхнул на фоне черного трико, словно огонь…

— Ты выставишь себя полной идиоткой на этой сцене, — презрительно цедила Андрея. — Зал будет смеяться над тобой. А я — балерина, на которую приходят посмотреть люди и платят за это деньги. Без меня труппа ди Корте станет ничем. Ничем — ты слышишь меня?

Лаури слышала, хотя Андрея говорила так тихо, что ее слова были еле уловимы. В нескольких шагах, спиной к ним, стучал молотком театральный рабочий, почти заглушая ее голос. Тонкие губы Андреи казались тетивой, с которой она пускала свои отравленные стрелы.

— В тебе нет ничего, за что кто-нибудь отдаст свои деньги. Да кто ты такая? — Она брезгливо оглядела Лаури с ног до головы. — Ли красоты, ни блеска, лишь фальшивая невинность. Мужчины всегда были падки на это, мы все убедились в этом. Ловко ты обвела вокруг пальца Лонцу и Максима.

— Это неправда, — выдохнула Лаури.

— Должна признать, — с ненавистью усмехнулась Андрея, — тебе неплохо удается роль страдающей невинности. Именно так ты добилась, чтобы Максим обещал отдать тебе «Жизель».

— Максим ничего мне не обещал. — Лаури чувствовала нервную дрожь, поднимавшуюся откуда-то из-под колен и охватывающую все ее тело. — Я лишь простая дублерша, и этот факт весьма надежно защищает меня от необходимости исполнять вашу партию.

— Ты так думаешь? — Андрея подняла брови. — А если я вдруг заболею перед первой премьерой — просто ради удовольствия видеть твой позор? Нет ничего страшнее, чем провал. Быть осмеянной аудиторией — худшее наказание. — Андрея подступала все ближе — словно пожар, языки огня, крики и сцена, объятая пламенем…

Это был кошмар. Наяву Лаури снова почувствовала себя ребенком, бегущим от кроватки к окну, выходящему на театр, где танцевали ее родители. Громкий шум разбудил девочку, и когда она дрожащими ручонками раздвинула шторы, то увидела мечущихся людей и пламя, вырывающееся из здания театра. Купол здания, из-за которого театр напоминал храм, был объят красными языками. Вой пожарных сирен ознаменовал страшную потерю для маленького сердца Лаури…

Девушка покачнулась на краю оркестровой ямы, но чьи-то сильные руки подхватили ее. Высокий смуглый мужчина отнес Лаури в гримерную и заставил ее выпить глоток бренди. Ей стало немного лучше.

— Проводишь ее в палаццо. — В голосе говорившего проскальзывали нотки едва сдерживаемого гнева. Подняв глаза, Лаури увидела Максима, стоявшего за Виолой, которая растирала ее руки. Лицо венецианца было сердито, как и его голос; Лаури похолодела и решила заверить, что с ней все в порядке и что она может продолжать репетицию.

Но она не смогла произнести ни слова. Девушка отчаянно пыталась вырваться из этой гнетущей атмосферы с мускусным запахом грима, возвращавшей ее в давно минувший день, когда маленькая Лаури Гарнер сидела на колене отца напротив большого зеркала и он легонько мазнул пуховкой по ее личику. «Это у тебя в крови, дочка, — весело засмеялся тогда отец. — Тебе не уйти от балета». Отец улыбнулся в зеркало отражению ее матери, и Лаури было тепло и уютно в лучах их любви к ней и друг к другу…

— Виола, — тихо пробормотала она, — тебе не нужно идти со мной.

— Ты будешь делать то, что я сказал, — сухо отрезал Максим, а Лаури подумала, что ей не нужны проводники. Она не сбежит, поскольку в этом нет смысла — от себя не уйдешь.

— Синьор ди Корте, — она заглянула в его глаза, еще более темные, чем обычно, из-за сдвинутых бровей, — со мной все будет в порядке, и я не хочу срывать репетицию. Пожалуйста, пусть Виола останется. Она так любит танцевать.

— Очень хорошо. — Он кивнул Виоле. — Возвращайся на сцену.

Обрадованная итальянка с благодарной улыбкой выскользнула из гримерной. Лаури услышала вздох Максима и еще раз удивилась тому, что он до сих пор возится с таким тяжелым человеком, как она.

— Мне так жаль, — призналась она, — я всегда все порчу…

Планы на то и существуют, чтобы их нарушать, — отмахнулся он. — Я многое могу простить Андрее, но только не это. С запугиванием дублерши я мириться не собираюсь. Она уволена…

— Синьор, — Лаури вскочила на ноги, — лучше отпустите меня, и тогда все уладится. Андрея так много значит для вас…

— Много значит? — Он замер, словно огромная грациозная пантера, удерживаемая натянутой привязью. — Потому что я — хозяин, а мои танцоры — бедные марионетки? Неужели ты думаешь, будто талант я ставлю выше человечности, сострадания, любви к ближним?

— Это же бизнес, не так ли? — устало произнесла Лаури.

— Да, просто бизнес, — вскинулся он. Он помрачнел, словно черный свитер отбросил тень на его лицо. — Я рад, что ты поняла это, потому что завтра начнешь репетировать «Жизель» с Лонцей.

Пока ошеломленная Лаури приходила в себя, надеясь, что ослышалась, Максим резко развернулся к двери.

— Вскоре Андрея покинет труппу, — бросил он через плечо. — У нее есть серьезные предложения от многих театров, так что не воображай, будто из-за тебя наши отношения дали трещину.

— Но она нуждается в вас… — беспомощно начала Лаури.

— Андрея ни в ком не нуждается, — оборвал ее Максим. — Ведь у нее нет сердца, дурочка.

Он направился по проходу, ведущему на сцену, и Лаури осталась одна. Она окинула помещение растерянным взглядом. На ширме висели ее нейлоновые чулки, на столе стояли коробочка с лентами и стаканчик с бренди. Из-за двери доносились звуки пианино. Во все щели проникал удушливый запах грима.

Когда все последствия решения Максима дошли до Лаури, колени ее подкосились, и она снова вынуждена была опуститься в кресло.

Здесь, в театре Феникса — птицы, объятой пламенем, — ей придется танцевать «Жизель». Она должна будет вспомнить все, что Максим рассказал ей об этой роли: каждое неуловимое движение, каждый нюанс, , каждый шаг. И она должна будет забыть, если сможет, каждое злое слово Андреи.

Лаури медленно оделась и покинула театр через служебный вход. Она бесцельно бродила по улицам, заглядывая в витрины и пытаясь осознать, к чему же приведет безобразная сцена с Андреей. Девушка очнулась у кафе «Мадонна» и зашла внутрь выпить чашку кофе. Она села у окна, из которого был виден «Феникс» — окруженное колоннами прекрасное старинное здание, где когда-то танцевала сама Травилла.

Люди боготворили Травиллу, но какова будет их реакция на новую «Жизель», которую ее внук представит на их суд всего через две недели?

Лаури долго пила ароматный кофе, надеясь хоть в нем найти немного тепла. Уже поднявшись на ноги, она приняла решение — и вернулась в театр, оставшись там до конца репетиции. Максим никак не прокомментировал ее поступок, но девушке показалось, что в его глазах мелькнула одобрительная искорка.

Два дня спустя Лаури получила ответ на телеграмму, которую она посылала тете Пэт. Он пришел в виде письма от их соседей, в котором говорилось: артрит так сильно изувечил руки старушки, что она не может самостоятельно написать племяннице. Она так долго молчала о болезни, потому что все-таки надеялась приехать в Венецию, но доктор категорически запрещает делать это.