Вторая жизнь - Уинстон Энн Мэри. Страница 21

— Не могу представить, как я должна была себя чувствовать. Не могу представить, что мне никогда нельзя было бы иметь детей.

Услышав звон колокольчика у входной двери, Бен вздрогнул, но тут же взял себя в руки. Он самым бессовестным образом использовал Джен-ни как предлог, лишь бы снова увидеть Марину, и потому опять почувствовал себя виноватым.

Он скучал без нее эти две недели. Они провели вместе всего пару часов с тех пор, как познакомились, и, несмотря на это, он ловил себя на том, что хочет поделиться с ней многим: рассказать забавные истории, происшедшие с Джен-ни, спросить, как она будет праздновать Рождество и что ему подарить дочке. И хотя при мысли о встрече Рождества без Кэрри какая-то частица его «я» хотела заползти в глубокую нору и ничего не слышать и не видеть, он был решительно настроен сделать ради Дженни этот праздник веселым.

Он открыл дверь, и Маринина совершенная красота, как всегда, поразила его, точно удар в солнечное сплетение, дыхание его стало быстрым и отрывистым. Ее широко открытые глаза напоминали два таинственных озера. Голубые глаза, розовые губы и щеки — она была точно ангел.

Когда она сняла черное пальто, он был ошеломлен еще больше. На ней был свободный свитер, темно-синий с золотом, и темно-синие джинсы, плотно облегавшие ее длинные, стройные ноги. Свитер доходил до середины бедер, и, когда она отвернулась, чтобы взять со столика салатницу, он увидел прекрасной формы ягодицы.

— Привет. — Его голос прозвучал так, как будто он только что пробудился после трехдневной пьянки.

— Привет. Здесь желе. — Она передала ему салатницу. — Если мы не будем есть сразу же, то его надо поставить в холодильник.

Бен отступил в сторону и жестом пригласил ее в гостиную.

— Мы сядем за стол около пяти, если не возражаете. Дженни сегодня заснула раньше обычного и, наверное, часов в семь уже захочет спать.

— Прекрасно. — Марина направилась к кушетке, где сидела Дженни, держа на коленях свои туфельки.

— Полюбуйтесь на нее! Она проснулась в плохом настроении, — мягко предупредил Бен и понес салатницу на кухню.

Он украдкой заглянул под крышку, прежде чем поставить салатницу в холодильник. Желе из клубники! Как она узнала, что это один из его самых любимых десертов? Он выглядел в точности так, как делала его Кэрри, и у Бена слюнки потекли при одном его виде. Он включил печь, чтобы начать поджаривать цыпленка, которого заранее приготовил, а затем большими шагами вернулся в гостиную, спасать Марину от Дженни-капризули.

Девочка сидела на коленях у Марины. Туфельки — а ведь даже родному отцу она не разрешила надеть их на нее! — были уже на ногах, а Марина рассказывала Дженни ее любимую сказку.

Бен спокойно опустился на стул, наслаждаясь минутами мира и покоя. Одному воспитывать ребенка чертовски тяжело. Когда они с Дженни не ладили, что неизбежно в любой семье, с ними не было никого рядом, кто мог бы стать буфером, кто не так измучен ежедневными заботами о двухлетней малышке и готов сгладить все шероховатости в их отношениях или просто научить ее чему-то новому. Он любил Дженни больше всех на свете, но общение с кем-нибудь еще было бы на пользу им обоим.

До обеда Марина все свое внимание уделяла Дженни. Она читала ей детские рассказики, сидя на полу, строила домики из соединяющихся деталей, укачивала «детей» Дженни и была детским доктором. Она, очевидно, поняла его буквально, когда он пригласил ее прийти поиграть с Дженни.

По настоянию Марины они обедали по-семейному, на кухне, чтобы Бену не делать лишней работы. Затем она предложила выкупать Дженни, пока он будет мыть посуду. Он показал ей, где лежат полотенца Дженни, ее игрушки для купанья и чистая пижама, и оставил их, изумляясь, как она все хорошо делает, ведь раньше ей не приходилось ухаживать за маленькими детьми.

К тому времени, когда он закончил мыть посуду, на кухню пришлепала Дженни в пижамке, чтобы поцеловать его перед сном. Когда он спросил, не почитать ли ей, она сказала:

— Ма-ина читает.

Тогда Марина спросила, не хочет ли он сам почитать Дженни, он отрицательно покачал головой. Они расположились с книжкой в гостиной, а потом Дженни потребовала, чтобы Марина уложила ее спать.

Через пятнадцать минут Марина опустилась на кушетку в гостиной.

— Вот это да! Я и забыла, как устаешь от детей.

Бен усмехнулся, пересекая комнату, и включил монитор, чтобы увидеть, если Дженни заплачет.

— Я думаю, в магазине вам не приходится так много возиться с детьми.

— Конечно. Я очень редко занимаюсь с ребенком более нескольких минут. — В ее голосе сквозило явное сожаление.

— Сегодня вас сам Бог мне послал. Очень тяжело быть для ребенка всем на свете, особенно для такого маленького, как Дженни. — Бен поднял руки над головой и потянулся. — Как насчет бокала вина? Это снимет усталость. — Видя, что Марина заколебалась, он добавил:

— Я и себе налью.

— Спасибо.

Он поспешил на кухню, пока она не изменила своего решения, и через минуту вернулся с двумя бокалами белого вина. Сев на кушетку на безопасном расстоянии, он подал ей бокал, а свой поднял для тоста. Марина повторила его жест.

Бен помедлил немного, подбирая подходящие слова.

— За то, чтобы мы пережили горе, которое жизнь послала нам, и за дружбу.

— За дружбу, — тихо повторила Марина, когда раздался хрустальный звон бокалов. Она прислонилась к спинке кушетки, сбросила туфли и положила ноги на побитый кофейный столик. — Вы не возражаете?

— Нисколько, — ответил Бен. — С этим столиком обращались и похуже. Марина улыбнулась.

— Не могу поверить, чтобы это нежное, маленькое создание, спящее рядом, могло испортить вашу мебель.

— Не нарочно, конечно. — Бен засмеялся. — Но вы удивитесь, узнав, сколько ударов выдерживает этот столик, когда Дженни возит в коляске вокруг него своих кукол. А когда я прошу ее остановиться, у нее это плохо получается.

— Вам тяжело? — спросила Марина с сочувствием. — Я имею в виду — одному воспитывать дочь.

Бен глубоко вздохнул.

— Я думал об этом, когда вы читали Джен. Я люблю ее, и все же это действительно адский труд — целый день одному заниматься с ребенком. По понедельникам я иду на работу и радуюсь, что наступил перерыв в домашних делах.