Навеки твоя Эмбер. Том 1 - Уинзор Кэтлин. Страница 114

Джемайма больше ей не докучала, так же, как и другие члены семьи. Эмбер осталась в полном одиночестве, будто ее вовсе не было в доме.

Она отправила Нэн подыскать жилье, но не в Сити, а на модных нынче западных окраинах между Тэмпл Баром и Чаринг-Кросс. И через три недели после рождения ребенка она сама поехала посмотреть на апартаменты, выбранные Нэн.

Квартира находилась в новом здании на улице Сент-Мартин, между Холборном, Друри Лейн и Линкольнз Инн Филд, где жили только богатые и титулованные господа. В четырехэтажном доме было по квартире на каждом этаже, а еще один, верхний полуэтаж предназначался для слуг. Апартаменты Эмбер располагались на втором этаже, выше жила хорошенькая молодая девушка, которая только что приехала с теткой из деревни, чтобы найти здесь мужа. На четвертом жила богатая вдова среднего возраста. Хозяйка, миссис де Лэйси, занимала первый этаж. Это хрупкое существо все время вздыхало и жаловалось на меланхолию. Она не говорила ни о чем другом, кроме как о своем былом богатстве и положении в обществе, которые она потеряла во время войны вместе с незабвенным и незаменимым мужем. — Дом назывался «Плюмаж из перьев», его эмблема висела на улице, как раз под окнами гостиной Эмбер — деревянное изображение большого развевающегося синего плюмажа на золотом фоне в позолоченной кованой раме. Каретная и конюшня размещались неподалеку вверх по улице. На этой узкой улице проживало много титулованных молодых людей, дам и джентльменов, многие из которых часто бывали в Уайтхолле. Красные каблуки, серебряные шпаги, атласные платья, полумаски, парики, шляпы с перьями, раскрашенные кареты, добротные величественные лошади — все это создавало непрерывный живописный парад под окнами Эмбер.

Да, ее апартаменты были самыми великолепными из всех, какие она когда-либо видела.

Прихожая, затянутая красным атласом в золотую полоску, была обставлена тремя позолоченными креслами, стену украшало венецианское зеркало. Прихожая вела в гостиную с большими окнами из зеркальных стекол, которые с одной стороны выходили на улицу, с другой — во двор. Мраморный камин до потолка украшали лепные изображения цветов, животных, лебедей, обнаженных женщин и геометрических фигур. На каминной полке стояли китайские и персидские вазы, рядом — серебряный канделябр. Мебель была либо позолоченной, либо инкрустированной слоновой костью и перламутром. Ни один из предметов мебели не был изготовлен в Англии, как с гордостью заявила миссис де Лэйси. Занавеси из зеленого с желтым атласа — из Франции, зеркала — из Флоренции, мрамор камина — из Генуи, шкафы — неаполитанские, лиловое дерево двух столов — из Новой Гвинеи.

Спальня выглядела еще более роскошно: ткань полога — с серебряным шитьем, шторы из зеленой тафты, даже кресла были обиты серебряной парчой. Несколько платяных шкафов встроены в стены, а еще здесь имелась небольшая кушетка с плотными валиками для дневного отдыха — самая модная и элегантная вещь в жизни Эмбер. Кроме того, было еще три комнаты: детская, столовая и кухня, последнюю Эмбер не намеревалась использовать.

Квартирная плата оказалась астрономической — сто двадцать пять фунтов в год, но Эмбер с презрением отнеслась к такой мелочи и заплатила вперед без малейшего протеста, хотя надеялась, что не проживет здесь и половины срока. Ведь Брюс должен скоро вернуться, он уже восемь месяцев в море, и в порту стоит множество захваченных голландских судов.

Сначала Эмбер перевезла вещи, потом переехала сама. Несмотря на то, что переезд занял три или четыре дня, никто из домашних не подошел к ней, никто не поинтересовался, что именно она забирает с собой, хотя, по правде говоря, не все вещи принадлежали ей. Эмбер наняла кормилицу и няньку для ребенка, а теперь еще и трех служанок, что считалось обязательным для благородной дамы. В день отъезда в большом доме Дэнжерфилдов было абсолютно тихо. Эмбер, кажется, не видела даже слуг и никого из детей. Ничто не могло сказать ей более ясно, чем это молчаливое презрение, как сильно ее ненавидели здесь.

Но Эмбер это было безразлично. Они для нее были ничем, эти черствые и правильные люди, жившие в мире, который она презирала. Эмбер села в карету со вздохом облегчения.

— Погоняй! — она повернулась к Нэн. — Ну, с этим покончено, слава Богу.

— Вот именно, — согласилась Нэн негромко и с чувством, — слава Богу!

Они сидели в карете и смотрели в окна, наслаждаясь проплывающим мимо них городом. День, однако, стоял пасмурный и туманный, влажный воздух усиливал дурные запахи Лондона. Мимо прошел молодой человек с рукой на перевязи, очевидно, после дуэли. Двоих мужчин, вероятно, французов, окружила стая мальчишек. Они дразнили иностранцев, обзывали их непристойными словами и бросали в них грязь из сточной канавы. Англичане терпеть не могли чужестранцев, но больше всех они не любили французов. Оборванная и одноглазая старуха, рыбная торговка, ковыляла пьяная, держа за хвост заплесневевшую макрель, и неразборчиво ругалась.

Вдруг Нэн ахнула и зажала рот рукой, другой рукой она показала через окно:

— Смотрите! Вон еще один!

— Кто еще один? — не поняла Эмбер.

— Еще один крест!

Эмбер наклонилась и увидела большой красный крест, нарисованный над входом в дом, перед которым они остановились. Под крестом было написано: «Боже, смилуйся над нами!» Возле дома стоял стражник с алебардой.

Она откинулась на сиденье и небрежно махнула рукой:

— Пустяки. Что из того? Чума — это болезнь бедных. Ты разве не знала этого?

За стеной из своих шестидесяти шести тысяч фунтов хозяйка чувствовала себя в полной безопасности.

Следующие несколько недель Эмбер прожила в своей новой квартире в «Плюмаже из перьев». Ее переезд сюда вызвал оживление у соседей, и всякий раз, выходя из дома, она ощущала на себе взоры из-за задернутых занавесок. Молодая вдова, да еще такая богатая, неотвратимо вызывает интерес, даже если она не столь красива, как Эмбер. Но Эмбер не стремилась заводить знакомства, как когда-то, впервые приехав в Лондон, а богатство сделало ее подозрительной: почему вон тот молодой человек отошел в сторону и дал ей пройти?

Все приближенные короля были в море, и хотя Эмбер была бы не против похвалиться своей победой над судьбой, которая когда-то вынудила ее прибегнуть к их милости, она не интересовалась никем, кроме Брюса, решив ждать его возвращения.

Большую часть времени она проводила дома, поглощенная своими материнскими хлопотами. У нее так быстро забрали сына, и она так редко видела его, что к этому ребенку она относилась как к первенцу.

Она помогала няньке купать девочку, наблюдала, как она ест и спит, качала колыбельку, пела песенки и радовалась тому, как она растет, прибавляет в весе, как меняется ее внешность. Эмбер была счастлива, что родила ребенка, несмотря на то, что из-за этого у нее увеличилась талия на дюйм или около того. Ведь она получила от Брюса то, чего никогда не потеряет. У этого ребенка было имя, приданое, уже обеспеченное и ждущее, собственное достойное место в мире.

Нэн относилась к девочке с той же ревнивой любовью, что и сама мать.

— Клянусь, она самый милый ребенок в Лондоне!

Эмбер оскорбилась:

— В Лондоне? Да что ты такое говоришь? Она самая симпатичная девочка во всей Англии!

Однажды Эмбер отправилась в новый Чейндж за не очень нужными покупками и там встретила Барбару Пальмер. Эмбер как раз выходила из лавки, когда подъехала большая позолоченная карета и из нее вышла Каслмэйн. Барбара с интересом оглядела наряд Эмбер: ее траурная накидка была подбита леопардовой шкурой, которую Сэмюэль купил у африканского работорговца, а в руках — леопардовая муфта. Когда же Барбара остановила взгляд на лице хозяйки наряда и поняла, кто перед ней, она быстро отвернулась, придав лицу высокомерное выражение.

Эмбер усмехнулась: «Ага, значит, помнит меня! Что ж, мадам, не сомневаюсь, мы когда-нибудь познакомимся поближе».

Что ни день, красных крестов на дверях становилось все больше и больше. Обычно чума появлялась в Лондоне каждый год в январе — феврале, и несколько случаев заболевания ни у кого не вызывали тревоги. Но сейчас, по мере того как погода становилась теплее, эпидемия принимала угрожающие размеры, и город был охвачен паникой. Страх перед чумой переходил от соседа к соседу, от приказчика к покупателю, от торговца к домохозяйке.