Шпион по призванию - Уитли Деннис. Страница 36

Несмотря на свой промах, Роджер чувствовал, что и куда более опытный человек, чем он, мог стать жертвой коварства шевалье. Лицо де Рубека не было порочным, а проявляемое им сочувствие и щедрость позволяли легко завоевать доверие и дружбу иностранца. Но то, что другие тоже могли оказаться одураченными, было слабым утешением для Роджера.

Размышляя о том, как ему вернуться в Англию, Роджер задал себе еще более мучительный вопрос: что произойдет с ним, если ему удастся переплыть Ла-Манш? Мечты о безбедной жизни и блестящей карьере в Лондоне рассыпались в прах. По возвращении в Англию без единого пенни у него останется выбор между изнурительным физическим трудом, ночевками на сеновале и возвращением домой, чтобы испытать все тяготы отцовского гнева. Мысль о том, что судьба может принудить его к последнему варианту, едва не заставляла Роджера рыдать от злости.

Добравшись до гостиницы, он увидел на пороге мэтра Пикара и сразу осведомился, не встречал ли тот шевалье в течение последнего часа.

Хозяин покачал головой:

– Я не видел его с тех пор, как он ушел с вами этим утром, месье.

– У него есть какой-нибудь другой адрес, и вообще, имеете вы хоть какое-то представление, где я мог бы его найти? – спросил Роджер.

– Нет, месье. Шевалье приходит и уходит, когда ему вздумается. Уходя сегодня утром, он ничего не сказал, но такое случалось не раз. Как вам, возможно, известно, шевалье – профессиональный игрок и часто остается на мели. Если позволите дать вам совет, месье, он неподходящий компаньон для молодого человека вроде вас.

– Вам следовало предупредить меня раньше, – с сожалением вздохнул Роджер.

– А в чем дело? – спросил мэтр Пикар. – Шевалье вас обокрал? Я слышал, что он бывает нечист на руку.

В голове у Роджера снова мелькнула мысль о задержании в качестве важного свидетеля на время полицейского расследования, и он поспешно ответил:

– Нет-нет. По крайней мере, шевалье не взял ничего ценного. Только пару пряжек для туфель, которые обещал оценить для меня, но из-за них не стоит поднимать шума. Это правда, что вы конфисковали гардероб шевалье в качестве залога за уплату по счету?

– Нет, месье, – ухмыльнулся хозяин, – это выдумка. Иногда он платит перед уходом, а иногда рассчитывается в следующий раз, когда просит комнату. Что касается одежды, то с тех пор, как он впервые явился сюда в прошлый День всех святых, я не видел на нем ничего, кроме старого красного сюртука, и в другом месте его сочли бы ненадежным клиентом.

– Почему же вы пускаете к себе в гостиницу подобных мошенников и позволяете им общаться с другими постояльцами? – сердито спросил Роджер.

– Я бедный человек, месье, – недовольно отозвался мэтр Пикар, – и не могу отказывать клиенту, не имея явных доказательств его нечестности. А заботиться о своих кошельках – дело постояльцев. Будь вы более разборчивы в выборе друзей, не лишились бы ваших пряжек. – Повернувшись, он неуклюже поплелся через холл в свои комнаты в задней части дома.

Проглотив упрек, на который сам напросился, Роджер вошел в гостиницу. В общем зале не было никого, кроме старика в синем костюме, с седой шевелюрой и светло-голубыми глазами, который был здесь вчера вечером. Сейчас он не пил и не был пьяным, а просто сидел с удрученным видом, глядя на свои ботинки.

Бросив на него взгляд, Роджер вновь стал искать выход из ужасающей ситуации, в которой оказался. Джорджина не принесла особой жертвы, подарив ему несколько старомодных драгоценностей, которыми никогда не пользовалась, однако дала их ему с определенной целью, а кража сделала эту цель недостижимой, поэтому Роджер чувствовал, что, позволив себя ограбить, здорово подвел Джорджину.

Роджер не был достаточно взрослым и крепким, чтобы устроиться матросом на корабль, плывущий в Англию, но ему пришло в голову, что за несколько оставшихся фунтов он мог бы уговорить какого-нибудь капитана грузового судна взять его на борт и позволить ему отработать недостачу, исполняя обязанности юнги. Куда более сложная проблема вставала перед ним после высадки в Англии. Одно Роджер твердо решил: он ни за что на свете не вернется домой и не станет просить прощения у отца, ибо, поступив так, он больше никогда не сможет посмотреть в глаза Джорджине. Ситуация выглядела донельзя мрачной – потеряв средства для блистательного старта, которыми снабдила его Джорджина, Роджер должен был всеми правдами и неправдами добиться успеха без них.

Внезапно голос старика прервал ход его мыслей:

– С вашей стороны было бы чрезвычайной любезностью, месье, если бы, руководствуясь щедростью, которую я вижу на вашем открытом лице, вы купили глоток выпивки старому страждущему ближнему.

Кроме них, в комнате никого не было, и, поняв, что призыв обращен к нему, Роджер снова почувствовал гнев. Он достаточно пострадал от случайного знакомства в этой же комнате, чтобы получить хороший урок. Хорошо помня льстивое восхищение де Рубека его французским языком и комплименты Му-Му по адресу его голубых глаз, Роджер сразу же расценил отзыв старика о его открытом лице как вступление к дальнейшей атаке на его тощий кошелек.

– Когда вы достигнете моего возраста, месье, – продолжал старик, – научитесь читать мысли людей по их лицам. Ваше лицо явилось для меня открытой книгой огорчений и бед. Я также пребываю в печали, так как был слаб и глуп. Не могу назвать себя достойным сыном церкви и уже много лет не был на исповеди, но вижу немало правды в церковной доктрине, гласящей, что разделенное горе уменьшается наполовину. Почему бы нам не исповедаться друг другу в причинах нашей печали и, если вы будете настолько любезны, не поискать временного утешения на дне бокала коньяку или кальвадоса?

Старик говорил медленно, четко и с достоинством, поэтому Роджер легко его понял. Трата еще нескольких франков не слишком изменила бы состояние его отощавших финансов, а между тем он чувствовал сильное желание излить кому-нибудь душу. Поднявшись, Роджер окликнул официанта и, подойдя к столу старика, поклонился и сказал:

– Вы правы, месье. Фортуна сыграла со мной скверную шутку, и я с сожалением услышал, что она повернулась спиной и к вам. Меня зовут Брук, Роджер Брук, и я счастлив предложить вам выпивку. Что вы предпочитаете?

– Коньяк, и, пожалуйста, двойную порцию, если не сочтете это злоупотреблением вашей щедростью. Что касается сорта, то я непривередлив. Крепкий напиток, именуемый в этом караван-сарае «Fine maison», достаточно хорош для меня.

Роджер заказал себе стакан малаги, и, когда официант удалился, старик продолжил:

– Мое имя – Аристотель Фенелон, и по деловым соображениям я именую себя доктором. Не стану вас уверять, как уверял многих других, что удостоился высших научных степеней в самых знаменитых университетах, но я изучаю человечество. Я зарабатываю на жизнь, и, когда Фортуна мне улыбается, зарабатываю сравнительно неплохо, пользуясь тщеславием женщин и доверчивостью мужчин. В своей неисчерпаемой мудрости Господь Бог создал природу таким образом, что каждое ее звено поддерживает другое, и, внушив большому числу мужчин и женщин желание улучшить дело Его рук, став более сильными или красивыми, чем они есть, Он снабдил меня средствами существования.

В этот момент принесли напитки, и доктор сказал, подняв рюмку слегка дрожащей рукой:

– За ваше здоровье, щедрый и любезный юноша. Поверьте, это лучший тост, который я могу провозгласить за вас. При здоровом теле не существует душевных расстройств, с которыми нельзя было бы справиться, а при здоровом духе смех не может долго не срываться с губ.

– За ваше здоровье, – отозвался Роджер и добавил, поставив стакан: – Боюсь, мой французский далек от совершенства. Прав ли я, считая вас торговцем снадобьями?

– Правы, но это не все. – Аристотель Фенелон тряхнул седой шевелюрой. – Я могу предоставить панацею от тысячи недугов. Могу вырывать зубы, вправлять вывихи и исцелять злокачественные сыпи. Особой областью моей деятельности является смягчение наказаний, налагаемых Венерой на своих неосторожных почитателей. Я также могу приготовить зелье, которое заставит любую девушку благосклонно взирать на своего возлюбленного. Но довольно обо мне. Старость привычна к неприятностям и готова философски ожидать поворота судьбы, в то время как молодость всегда нетерпеливо жаждет утешения. Поведайте мне, какова причина сердитого выражения, которое я заметил на вашем лице, когда впервые набрался храбрости к вам обратиться.