Шпион по призванию - Уитли Деннис. Страница 42

– Что?

– Та нужда, в которой пребывают люди, за чей счет мы живем. Они забиваются, как животные, в шаткие хижины, где протекают крыши, а в окнах часто нет стекол, препятствующих ветру и холоду. Мне зачастую стыдно брать у них последние жалкие су.

– Не стану оспаривать, что они бедны, – отозвался доктор, – но большинство из них не настолько нищие, как ты думаешь, а не чинят крыши и не вставляют стекла совсем по другим причинам. Как ты, должно быть, заметил, по воскресеньям и на праздники деревенские женщины одеваются куда лучше, чем отправляясь работать в поле. Их полосатые юбки и кружевные чепцы стоят немалых денег, а многие носят золотые цепочки и крестики, так что они вполне в состоянии истратить несколько су на хорошую мазь.

– Почему же тогда они живут в таких жалких условиях?

– Все дело в taille, мой юный друг, самом нелепом из налогов, что когда-либо взимало это правительство дураков. Королевские интенданты собирают с каждой деревни сумму, которую, по их мнению, она в состоянии выплатить, а деревенские синдики, нравится им это или нет, вынуждены требовать деньги у крестьян, в свою очередь облагая налогом каждый дом по своему усмотрению – не по действительному благосостоянию его хозяев, а просто по тому, сколько, как им кажется, удастся из них выжать. Таким образом, каждый человек облагается налогом, который устанавливают, исходя из его образа жизни, поэтому и старается выглядеть как можно беднее, чтобы платить меньше. Таким образом они не только создают себе трудности, терпеть которые при других обстоятельствах не было бы надобности, но и болезненно ударяют по интересам страны, так как крестьяне оставляют большую часть своей земли невозделанной из страха, что обильный урожай увеличит взимаемый с них налог.

– Какая невероятная глупость! – воскликнул Роджер. – Но почему дворяне – крупные землевладельцы – не обратятся к королю и не добьются изменения налога?

Доктор покачал головой:

– Дворянство во Франции все еще сохраняет привилегии. Вопреки справедливости знатные люди освобождены от налога и до сих пор обладают монопольными правами на охоту и установку капканов, но за последние десятилетия они утратили всякое влияние на управление страной. Великий кардинал де Ришелье уничтожил власть феодальных сеньоров, а великий монарх 56 довершил этот процесс, заставив их покинуть свои поместья и вести праздную жизнь при его дворе в Версале, дабы создать пышный фон для собственной персоны. С этого времени управление государством почти полностью перешло в руки королей, которые мало знают о состоянии дел, так как руководствуются советами клики алчных фаворитов и министров финансов, изо всех сил старающихся выколотить деньги из налогоплательщиков.

– Да, они здорово запутали положение, – заметил Роджер. – В Англии ни дворянство, ни народ не стали бы мириться с таким бездарным правлением. Сто сорок лет назад нашему королю отрубили голову по куда менее значительному поводу.

– Королю Карлу 57 отрубили голову не дворяне и не народ, – мягко поправил доктор. – Это сделала буржуазия – адвокаты и богатые торговцы. И здесь произойдет то же самое, если недовольство выйдет из берегов. Крестьянство слишком апатично и запугано, чтобы восстать; аристократия, взбунтовавшись, потеряет все и ничего не приобретет. Но в городах много денег, а деньги порождают честолюбие и зависть к привилегиям правящей касты. За последние годы книги стало читать все больше людей, и сочинения господ Кене 58, Мирабо 59, Морелли 60 и Жан-Жака Руссо распространили повсюду призывы к равенству. Но те, кто кричит об этом громче всех, имеют в виду не равенство крестьян с ними, а равенство их самих с аристократией.

– Неужели у вас нет парламентского большинства, как в Англии, которое может навести порядок, не потрясая страну мятежами?

– У нас нет парламента в вашем понимании, куда народ выбирает своих представителей. Есть местные парламенты, которые мы называем штатами. Каждый из них состоит из трех палат – для церкви, дворянства и третьего сословия, состоящего из представителей городских корпораций и торговых гильдий, но их функции ограничены провинциями. Правда, раньше они посылали своих представителей в Париж заседать в Генеральных штатах и давать советы королю, когда в государстве назревал кризис. Но Генеральные штаты не собирались уже почти сто семьдесят лет. В последний раз это было в 1614 году, а с тех пор монархия стала настолько всемогущей, что игнорирует их. Что до провинциальных штатов, то по той или иной причине большинство их не действует уже многие десятилетия, и только штаты Артуа, Фландрии, Бургундии, Бретани и Лангедока продолжают собираться регулярно.

– Как же тогда осуществляется управление королевством? – спросил Роджер. – Если дворянство не играет никакой роли, а штаты, о которых вы говорили, при последнем издыхании, как может король, окруженный плохо информированными ничтожествами, знать, что происходит с его подданными?

– Увы, он этого не знает, хотя говорят, будто у него самые добрые намерения. Теоретически он управляет через губернаторов провинций, но все они – родовитые вельможи, которые живут в роскоши при дворе на доходы, приносимые их должностью. Фактически страной управляют интенданты, назначенные генеральным контролером финансов. Большинство из них толковые выскочки, но их единственная забота – набить карманы за счет короля и народа.

– Неужели дворянство никак не может улучшить положение? – спросил Роджер. – В Англии все, кто владеет землей, независимо от ее размера, считают себя обязанными защищать работающих на этой земле. Помещик, позволяющий приходить в негодность жилищам своих арендаторов или допускающий, чтобы крестьяне его деревни голодали зимой, сразу теряет уважение соседей.

– Так было и здесь в добрые старые времена. Но теперь дворянство почти так же беспомощно, как крестьянство. Все доходы от земель уходят либо в Версаль в виде налогов, либо в карманы адвокатов и богатых городских торговцев. Одна десятая часть знати, обитающая при дворе и питающаяся лучшими объедками с его стола, живет в роскоши; остальные девять десятых существуют на доходы с поместий, которых едва хватает на содержание родового замка. Они горды, высокомерны, ограничены в кругозоре и цепляются за свои привилегии, утратив и желание, и возможность помогать крестьянам.

– Должно быть, страна и в самом деле дошла до критического состояния. Тем более меня коробит, когда мы отбираем сбережения несчастных крестьян.

– Не стоит беспокоиться, – подумав, сказал доктор, – скоро мы отправимся дальше на юг – в Бретань. Эта древняя провинция – одна из немногих во Франции, где поместья еще соответствуют своему предназначению. Более того, тамошнее дворянство никогда не чувствовало себя обязанным королевскому двору, поэтому и богатые и бедные среди них редко покидают свои владения. Не скажу, что ты найдешь бретонских крестьян зажиточными, но по крайней мере о них заботятся лучше, чем в деревнях, которые мы посещали до сих пор.

На следующий день, пополнив запасы мазей, бальзамов и прочих необходимых снадобий в Кане, они двинулись на юго-запад через Вир и Авранш в направлении Бретани, а 20 сентября уплатили пошлину за въезд в провинцию. Несмотря на расходы в Кане, казна партнеров увеличилась до сорока луидоров, частично в результате нескольких приватных консультаций, данных доктором пациентам после наступления темноты.

Роджер больше не принимал участия в этих малоприятных беседах. Они внушали ему отвращение, а кроме того, он пришел к выводу, что в этом нет особого смысла, так как знал, сколько подобных посетителей доктор принимает каждый вечер и сколько приблизительно денег ему удастся из них вытянуть. Более того, теперь Роджер чувствовал уверенность, что старший партнер может попытаться его обмануть только во время их пребывания в городе, где страсть к коньяку способна одержать верх над лучшими чувствами старика.