Шпион по призванию - Уитли Деннис. Страница 49

– Эта ноша наконец-то снята с наших плеч, – заметила мадам Мари-Анже. – Окончательная ратификация мира действительно состоялась в прошлом месяце?

– Да, мадам. Париж ликовал по этому случаю, ведь одним из условий договора было удаление из Дюнкерка английских комиссаров, которые должны проверять, не возводятся ли укрепления вновь. Это унижение справедливо возмущало нацию.

Атенаис слушала со скучающим видом.

– Вы, месье Леже, видели моего отца в Париже? – спросила она.

– Да, мадемуазель. Месье маркиз был очень занят, проводя большую часть времени с графом де Верженном, министром иностранных дел его величества, но он оказал мне честь, приняв меня дважды, и я счастлив сообщить вам, что он прекрасно себя чувствует.

– И вы были в Версале?

Адвокат улыбнулся:

– Я не имею привилегии посещать двор, мадемуазель.

– Да, но у вас должны быть новости о жизни двора, которые куда интереснее скучных разговоров о деньгах и мирных договорах.

– При дворе, как всегда, развлекаются от обеда до утра. Для их величеств каждую неделю ставят три пьесы или оперы, а по вторникам и четвергам устраивают балы с большим ужином и игрой в карты. Королева только что распорядилась о еженедельных бал-маскарадах зимой, так что основным занятием придворных в остальные шесть дней будет подготовка костюмов. Недавно Париж и Версаль были переполнены гостями из Англии, и, говорят, ее величество выказывала им особое расположение.

– А почему она так поступает, – осведомилась Атенаис, – если еще восемь месяцев назад мы воевали с ними?

Нотариус скромно кашлянул:

– Королева сама себе закон, мадемуазель, и ей далеко не всегда нравится присоединяться к общенациональным предубеждениям. В данном случае общественное мнение представлено многими молодыми аристократами, воевавшими в Америке под командованием месье де Лафайета и графа, вашего дяди 65. Тамошний образ жизни пришелся им по душе. На них произвели глубокое впечатление непринужденные манеры, чувство равенства и отсутствие ограничений личной свободы, которыми наслаждаются американцы. Кто может порицать их за желание реформ, способных создать такой же образ жизни во Франции? В то же время многие при дворе настроены против подобных реформ, понимая, что в результате их могут потерять старинные привилегии. Они считают, что наша поддержка американцев была величайшей ошибкой, так как мы помогли им свергнуть их короля и изменить все традиции. Естественно, они считают английских аристократов, посещающих Версаль, истинными представителями закона, порядка и обычаев привилегированной касты. И во главе с королевой оказывают им самый теплый прием.

– Значит, королева права, – быстро заявила Атенаис, – а мой дядя – нет. Теперь я буду более благосклонно смотреть на англичан.

Мэтр Леже воздержался от комментариев и промолвил после паузы:

– Если мадемуазель больше не нуждается в моих услугах, могу я попросить разрешения удалиться?

Атенаис царственно кивнула, и нотариус, пообещав Роджеру утром первым делом увидеться с месье Фуше, с поклоном вышел из комнаты.

Оставшиеся продолжали беседу, покуда Атенаис не подняла веер, прикрывая зевок, и не сообщила, что намерена отправиться спать.

Вызванному Альдегонду поручили устроить Роджера на ночь, после чего молодой человек, поцеловав руку своей покровительнице, последовал за мажордомом в удобную, но скудно меблированную комнату на четвертом этаже.

Раздевшись, Роджер улегся в кровать и попытался разобраться в своих чувствах. Он все еще не пришел в себя после смерти доктора и тревожился из-за своего положения, но тем не менее не переставал думать об Атенаис де Рошамбо.

Роджер понимал, что девушка недопустимо своевольна и испорченна, но всецело приписывал это ее воспитанию, к тому же смелость и самоуверенность были качествами, которые всегда его восхищали. И все ее недостатки меркли перед красотой, никого совершеннее он до сей поры не видел. Было истинным удовольствием наблюдать за каждым ее движением, за игрой эмоций, отражающихся на лице, а причудливое сочетание наивности девочки и повадок женщины казалось поистине очаровательным. Ни одна другая девушка, которую встречал Роджер, даже отдаленно не походила на Атенаис, и теперь он твердо знал, что никогда не был влюблен в Джорджину.

Засыпая, Роджер думал о ярко-голубых глазах и золотых волосах Атенаис, понимая, что успел глубоко и безнадежно влюбиться.

Впрочем, ни тревоги, ни страсть не помешали ему проспать до тех пор, пока лакей не принес на подносе завтрак. Дома Роджер ел в постели, только когда болел, поэтому незнакомый обычай его удивил, причем не слишком приятно, не воспрепятствовав, однако, отменному аппетиту. Конечно, Роджер предпочел бы добротный английский завтрак наверху или внизу, но был вынужден признать, что petit dejeuner в доме французского аристократа не лишен положительных качеств. Вместо простых булочек с маслом и джемом, которые подавали с гостиницах, где ему приходилось останавливаться, на подносе он обнаружил чашку горячего шоколада, булочки с тмином, легкие, как перышки, бриоши, хрустящие рогалики, мед, три сорта варенья и свежие фрукты.

Попробовав все кушанья, Роджер встал, оделся и вышел из комнаты. Слуги подметали и убирали обширные апартаменты, и так как в желтой гостиной никого не оказалось, юноша спустился в холл, намереваясь узнать новости у мэтра Леже, как только тот прибудет в дом.

Появившийся Альдегонд, казалось, с неодобрением отнесся к его присутствию, и, когда Роджер спросил у него, когда спустится мадемуазель де Рошамбо, мажордом чопорно отозвался:

– Мадемуазель редко выходит из своих апартаментов до десяти часов.

Было всего начало девятого, и Роджеру пришлось болтаться без дела почти час. Наконец зазвенел колокольчик, и один из лакеев направился к входной двери.

К удивлению Роджера, за ней оказался не только мэтр Леже, но и месье Фуше.

– Доброе утро, месье Брюк, – поздоровался адвокат и добавил, обернувшись к Фуше: – Не будете ли вы любезны подождать здесь, пока я поговорю наедине с моим клиентом?

Он отвел Роджера в нишу между двумя высокими мраморными колоннами и тихо произнес:

– Думаю, дело закончится удовлетворительно, но теперь это в значительной степени зависит от вас. Суд начнет дознание по поводу смерти доктора Фенелона через полчаса, и если ваши показания совпадут с показаниями месье Фуше, то, несомненно, вы оба будете оправданы. Месье Фуше уже заявил полиции, что доктор покончил с собой. – Он сделал паузу и продолжил: – Надеюсь, вы понимаете, что я, адвокат, не могу советовать вам обманывать суд, и вы сами должны решить, что сообщите магистратам. Мадемуазель де Рошамбо дала мне ясные указания избавить вас от неприятностей, и, хотя я нахожу подобную меру весьма нетрадиционной, мне пришло в голову, что лучше всего будет свести вас с месье Фуше для приватной беседы до начала суда. Едва ли нужно объяснять, что ваши с ним интересы теперь абсолютно идентичны – прекратить дело без дальнейшего расследования. Вы согласны переговорить с ним?

– Да, если вы так советуете и если это неизбежно, – неохотно согласился Роджер.

– Отлично. Тогда следуйте за мной.

Поманив пальцем Фуше, мэтр Леже отвел обоих в просторную комнату, которая, судя по полкам с гроссбухами, была кабинетом. После этого он вышел и закрыл за собой дверь, оставив их наедине.

Подойдя к камину, Фуше повернулся спиной к узорчатой решетке, заложил руки за спину и, не глядя на Роджера, сказал:

– Обзаводиться врагами без нужды всегда противоречило моим принципам. Ваш адвокат утверждает, что вы хотите замять это дело. Если так, я к вашим услугам.

– Я бы хотел избежать задержания на длительный период расследования, – откровенно признался Роджер. – Тем не менее мне нелегко рассматривать убийцу моего старого друга иначе, чем врага.

– Ваше обвинение лишено оснований, – промолвил Фуше; его бледное лицо оставалось абсолютно невозмутимым. – Я убил его из самозащиты. Вы были этому свидетелем и знаете, что, не застрели я его, он вышиб бы мне мозги рукоятью шпаги, которой уже успел меня ударить.