Заложники обмана - Уивер Майкл. Страница 6

Он поставил машину рядом с маленьким “фиатом” жены и начал подниматься по закругленным каменным ступенькам – их было семнадцать – к изогнутому аркой входу в дом. Как и всегда, он беззвучно пересчитывал ступеньки. Он уже забыл, с какого времени установил для себя этот небольшой ритуал, который сделался для него чем-то вроде талисмана семейного благополучия, бессознательной жертвой на алтарь богов удачи, но знал, что будет приносить эту жертву до конца своих дней.

В прихожей горел ночной светильник. Приехавший снял ботинки и поставил их рядом с дорожной сумкой на выложенный плиткой пол.

Наверху дверь в спальню сына была приотворена, и отец тихонько вошел в комнату.

Мой сын спит с таким видом, подумалось ему, словно хранит такую же тяжелую тайну, как моя. И она в самом деле тяжела для него. В свои восемь лет Поли продолжал сосать большой палец. Он скрывал это, но во сне, разумеется, терял контроль над собой, и теперь палец был у него во рту. Впрочем, мальчику и днем случалось оплошать, и тогда другие ребятишки немилосердно дразнили его.

Мой сын безропотно и не жалуясь страдает от истинной боли сильнее, чем кто бы то ни было со времен Иисуса, а я ничем не могу ему помочь.

Уолтерс наклонился и поцеловал ребенка в щеку, кожа у Поли была все еще гладкая и мягкая, как у младенца.

Мальчик вздрогнул и мгновенно вынул палец изо рта.

– Папочка?

Он прошептал слово по-английски, хотя практически был двуязычным и вполне мог спросонок обратиться к отцу по-итальянски.

Уолтерс пригладил сыну волосы, такие же шелковистые и светлые, какие были у Пегги до того, как она их покрасила. Внешне Пол был очень похож на мать: классически правильные черты, которые, по мнению многих, природа зря потратила на мальчика, но Уолтерс надеялся, что в свое время это обернется сыну на пользу. От него Поли унаследовал широкий рот, глубоко посаженные глаза и легкий налет меланхолии, который был столь же свойствен ему, как легкая улыбка и тяжелое упрямство.

– Ш-ш-ш, – прошептал Уолтерс. – Спи. Завтра поговорим.

Через несколько секунд дыхание Поли сделалось легким и ровным, а палец вернулся в рот.

Питер Уолтерс разделся и принял душ, не разбудив Пегги.

Она наполовину проснулась и потянулась к нему, только когда он скользнул в постель.

– А-а, – протянула она, – так гораздо лучше. Терпеть не могу спать одна.

Она прижалась к нему, он с улыбкой обнял ее.

– А я и не знал.

– Все в порядке? – спросила она.

– В полнейшем.

– Скучал по мне?

– Как сумасшедший.

– Очень мило с твоей стороны, – шепнула она и слегка отодвинулась, не разжимая рук.

Она не имела ни малейшего представления о том, чем он занимается. Однажды он попытался рассказать ей – так мучило его желание поделиться.

– Как сильно ты меня любишь? – спросил он.

– Как только можно.

– Несмотря ни на что?

– Пора бы тебе это знать.

– Да, но бывают иногда такие вещи, которые я вынужден делать и за которые, как мне кажется, вряд ли стоит меня любить.

– Если эти вещи делаешь ты, они не могут быть плохими, – ответила она с уверенностью то ли очень молодой, то ли не слишком у мной, то ли просто очень любящей женщины.

– Некоторые считают, что могут.

– А ты сам?

– Бывает. Но и тогда я верю, что они необходимы.

– Тогда все в порядке, – заявила она, даруя ему отпущение грехов.

Глава 4

Джьянни сидел в многоместной машине примерно в пятидесяти ярдах от своего дома. Время было уже далеко за полдень, а он наблюдал за домом с самого утра. Он хотел узнать, скоро ли хватятся Джексона и Линдстрома.

То был обычный день в их квартале. Люди с деловым видом сновали по тротуарам. Густым потоком шли частные машины, такси, грузовики. Весеннее солнышко бросало на Джьянни слепящие отсветы от консервных жестянок и осколков стекла, а также от окон магазинов и жилых домов. Он дышал медленно и ровно, и казалось, что сам воздух колеблется в такт его дыханию.

Перед рассветом он немного поспал прямо в машине, потом позавтракал в открытом всю ночь кафе для водителей грузовиков. Самое примечательное, что там никто не взглянул дважды на его избитое лицо. Сидя в этой забегаловке, он вдруг позавидовал водителям – спокойной, простой ясности их жизни, ежедневным поездкам. Как никогда прежде, он понял и ощутил привлекательность того, чем занимались они в своих больших машинах. Все открыто, известно, определенно, словно установления некоей надежной религии. Им не надо было принимать смертельно опасные решения, как ему.

Прежде всего – стоит ли ему вернуться в Со-Хо и понаблюдать за возможными посетителями? Или сразу ехать в Гринвич, чтобы узнать, жива или мертва Мэри Янг? Джьянни решил найти номер ее телефона и позвонить. Голос, записанный на автоответчик, сообщил, что ее нет дома, и попросил оставить имя и номер телефона.

Да, но жива она или нет?

И вот теперь он сидел в своем “джипе-чероки” и смотрел сквозь затемненные стекла на свою улицу, поедая купленные рано утром сандвичи и запивая их содовой водой; наглотался аспирина, иначе голова, наверное, разорвалась бы, как бомба.

Вскоре после четырех часов двое незнакомцев остановились на тротуаре у входа в дом, где обитал Джьянни. На них были деловые костюмы и темные галстуки, на расстоянии обоих можно было принять за кровных братьев Джексона и Линдстрома. Заглянув за чугунную ограду старого дома и осмотревшись по сторонам, незнакомцы вошли в подъезд.

Джьянни два часа не сводил глаз с дверей дома, пока посетители не вышли. Они двинулись вниз по улице и вскоре скрылись из глаз. Джьянни подождал минут пятнадцать, потом поднялся к себе.

Там он обнаружил полный разгром. Ничто не уцелело. Доски пола вырваны и свалены кучами, словно плавник, выброшенный на берег моря. Обитые материей кресла и диваны распотрошены. Все картины в студии, законченные и незаконченные, изрезаны на куски. Шкафы и выдвижные ящики опустошены, их содержимое выброшено на пол. Не пощадили даже вещи Терезы, которые Джьянни за все прошедшие после ее смерти месяцы не решился убрать.

Не осталось ничего живого, даже вещи умерли, подумалось Джьянни; ему казалось, что теперь он потерял свою жену во второй раз.

Стиснув зубы, он двигался по развалинам.

Мужчины в спокойных галстуках и аккуратных костюмах. Они искали путей к Витторио, но ведь все вот это было несоизмеримо с их целью. Откуда пошли эти злоба и дикость? Для чего они? Он понял. Наступающие немцы во время Первой мировой войны называли такое словом Schrecklichkeit, то есть “ужас”… оно должно было деморализовать противника. Холодный, преднамеренный ужас.

В своих поисках Джьянни обнаружил лишь обломки, останки, мусор из помойной ямы. Здесь для него ничего не осталось.

Впрочем, нет. Кое-что оставалось.

Он нашел небольшой кожаный саквояж, уцелевший от всеобщего разрушения, и сложил в него туалетные принадлежности, пару рубашек, брюки и нижнее белье.

Под конец он взобрался на лестницу, пошарил у карниза, где закреплены были лампы верхнего света, достал завернутый в промасленную тряпку пистолет-автомат. Проверил обойму – она была полностью заряжена.

Сунул пистолет за пояс, застегнул пиджак и вышел в дверь, не оглянувшись.

Он еще раз позвонил Мэри Чан Янг, но ему снова отозвался автоответчик.

Было чуть больше восьми вечера, когда он, переехав через Уильямсон-Бридж, двинулся к Лонг-Айленду.