Джек. В поисках возбуждения - Ульрих Антон. Страница 32

Учитывая цель моего путешествия, я с радостью согласился на предложение мистера Крейтона. Так я заполучил опытного провожатого и прекрасного экскурсовода, который открыл мне тайны индийского искусства любовных утех.

Едва мы прибыли в Дели и поменяли наши теплые твидовые костюмы на легкие парусиновые, как тут же отправились за наслаждениями. Мистер Крейтон оказался прекрасным проводником. Решив, что приятное надо сочетать с полезным, он повел меня не главными улицами, построенными по строго вычерченному с помощью линейки плану англичанами, а узкими, извивающимися, словно тело змеи, и совершенно немощеными улочками, сплошь заставленными чрезвычайно колоритными домами. На просторных террасах среди садов за невысокими заборчиками, видимо, проходила в роскошной тени основная жизнь индийцев. Мужчины возлежали на пышных коврах, около них стояли чашки с угощением, а женщины с роскошными формами подносили им то прохладное питье, то новые угощения. Проходя мимо, я отметил, что местные женщины, которым удивительно шли сложенные из больших кусков материи одежды, именуемые сари, обладали подчеркнуто полной округлой грудью, высоко поднятой перехваченной под нею лентой, и большим выпуклым задом. Бедра их так заманчиво покачивались при ходьбе, что я невольно залюбовался группой индианок, попавшихся нам навстречу с кувшинами, полными воды. Женщины и девушки, заметив мой неприкрытый интерес, засмеялись и, нисколько не смущаясь, начали строить мне глазки, болтая между собой и часто повторяя слово «пардеси», поглядывая при этом в мою сторону.

– Мой дорогой Джек, вы, похоже, пользуетесь большим успехом у местных дам, – в шутку заметил мистер Крейтон. – Индианки любвеобильны, смею вас уверить, поэтому их сердца нетрудно завоевать при таком успешном начале.

– Что означает их обращение «пардеси»? – поинтересовался я.

– Это слово означает, что вы иностранец, то есть человек, приехавший издалека. Так индийцы называют европейцев, китайцев и русских, забредающих сюда с севера, – пояснил мне мистер Крейтон. – Арабы же и афганцы для них просто «другие».

Вскоре садов стало меньше, дома стояли все плотнее, что говорило о близком центре городской жизни – базаре. И точно, через несколько шагов мы вышли из тени домов и очутились на огромной площади, почти сплошь заставленной торговыми лавками. Лавируя среди огромной толпы, запрудившей базар, мистер Крейтон уверенно повел меня вдоль рядов, то и дело останавливаясь для того, чтобы обратить мое внимание на что-нибудь необычное, что вряд ли я увидел бы в Англии. Пройдя базар насквозь, мы вышли к огромному деревянному строению, посреди которого находился внутренний двор, где размещались вновь прибывшие на лошадях, мулах и ослах бесчисленные товары, разгружаемые ловкими, чрезвычайно подвижными индийцами. За разгрузкой, которая казалась бесконечной из-за постоянно подъезжавших новых грузов, наблюдали купцы всех верований и стран, стоявшие, опершись о перила, на трех этажах строения. За ними виднелись небольшие комнаты-клетушки, запираемые на тяжелые двери с самодельными висячими замками. Это был караван-сарай, или по-местному кашмирский серай, как пояснил мне мой провожатый, который, подобно Вергилию перед Данте, раздвигал, казалось, передо мной все препятствия, настолько хорошо он знал здешние порядки, обычаи и правила.

– Это парао, место отдыха, – сказал мистер Крейтон. – Обычно около него стоят ворота гарпий, тех, что подводят глаза, красят волосы и таким образом ловят в свои сети соскучившихся по женщинам богатых путников.

Я усмехнулся такому утонченному обороту речи. И действительно, пройдя кашмирский серай, мы вышли к некоему подобию ворот, на поперечной перекладине которых горел масляный фонарь. За воротами стоял почти такой же деревянный дом, как только что мной виденный. Еще у ворот я услышал приятные звуки, издаваемые, казалось, не музыкальными инструментами, а голосом. Как оказалось, это был самый необычный музыкальный инструмент, который мне приходилось видеть, – нечто вроде огромной мандолины с великим множеством струн. Необычному инструменту вторили барабаны и дудки с пузатым основанием. Во внутреннем дворике разместились музыканты, а перед ними танцевали редкие по красоте женщины. По периметру двора, весьма, к слову сказать, большого, на деревянных настилах были разложены старые потрепанные ковры. На многих коврах сидели или лежали мужчины, многие из них ели, кто-то курил кальян, некоторые, собравшись небольшой группой, вели тихую беседу. По виду, как я уже научился различать, мужчины были купцами, причем многие приехали из Аравии, так как были одеты в пестрые халаты и носили большие, крашенные хной бороды. Мы уселись на один из ковров, причем, едва сев, я подумал, что гораздо удобнее было бы облачиться, подобно купцам, в халат, так как сидеть на полу, по-турецки скрестив ноги, в костюме очень неудобно. Едва мы сели, к нам тотчас же подскочил юркий индиец. Узнав мистера Крейтона, он заметно обрадовался.

– Сахиб Крей вернулся, – затараторил он на ломаном английском, постоянно кланяясь. – Сейчас все будет хорошо. Очень хорошо.

И индиец убежал. Не прошло и минуты, как перед нами стояли чашки с душистым чаем, сладкий шербет, поданный на тарелке с маленькой посеребренной ложечкой, и множество засахаренных долек апельсина и лимона, которые, похоже, мистер Крейтон чрезвычайно любил, потому что, как только их принесли, он тотчас схватил горсть и тут же отправил себе в рот. Вскоре нам подали медный кувшин красивой чеканки с легким виноградным вином, а позже принесли кальяны. Ранее я никогда не курил из кальяна, поэтому мой гид показал, как это делается.

– Не пугайтесь, – счел долгом предупредить он, – если увидите мир в несколько ином свете. Дело в том, что здесь в табак добавляют немного пыльцы индийской конопли. Для дурмана. Поверьте, это очень возбуждает.

Я полулежал на ковре, курил кальян с наркотиком, пил легкое вино, наблюдал за удивительными танцами и ожидал, когда же мы с мистером Крейтоном предадимся разврату. Мистер Крейтон же нисколько не торопился отдать меня в руки опытнейших служительниц культа загадочной Тантры, лениво глядя то на импровизированную сцену, то на загорающиеся в рано темнеющем южном небе звезды, то на купцов, во множестве собравшихся отдохнуть после торгового дня. Никто не обращал на нас внимания, все делали, что хотели. Это было чрезвычайно приятное времяпрепровождение.

Вскоре окончательно стемнело. И только когда слуги зажгли во дворе факелы, к нам вышли девушки. Это были проститутки, которые совершенно не походили на тех, что я видел в Париже, чахлых и жадных. Не походили они и на итальянских шлюх, ленивых и скучных, видимо, никогда не высыпающихся, потому что круги под их глазами являются самой яркой профессиональной чертой. Не были вышедшие к нам девушки похожи и на самых географически близких представительниц древнейшей профессии, виденных мной в Египте. Египтянки казались мне сплошь дебелыми, раскормленными, с бедрами словно подушки и животами как курдюки. Индианки оказались стройными, с осиной талией и большой грудью. Бедра же их были не большими, но и не маленькими. Глаза девушек зачаровывали. Как и говорил мистер Крейтон, они были подведены черной краской, белки ярко блестели при свете потрескивающих факелов, а радужная оболочка была такой черной, что даже зрачков не отличить. Они вели себя так, словно сами готовы были заплатить, лишь бы переспать с клиентом. Бесстыдно садясь к каждому мужчине на колени, они ласкались и прижимались, гладя при этом довольных мужчин по спинам, головам и ногам. На вид девушкам не было еще и пятнадцати, они казались свежими, но отнюдь не невинными, что делало связь с ними еще более заманчивой и привлекательной.

Одна из юных проституток подошла к нам, и я готов уже был принять ее на колени, как тут же подскочил неизвестно откуда возникший давешний юркий индиец, который тотчас отогнал от нас девушку. На мой недоуменный взгляд мистер Крейтон лишь загадочно улыбнулся.