Гурман. Воспитание вкуса - Ульрих Антон. Страница 28

– И что я должен делать, маленький господин? – поинтересовался новоиспеченный ассистент.

– Подашь оперируемому кружку виноградного спирта, а затем будешь держать его до конца операции, – коротко и четко объяснил ему Антуан.

Вскоре на кухню пришла Летиция, ведя бледного и сильно испуганного Мясника, который, увидев ремни, прибитые к столешнице, негромко охнул. Однако, несмотря на страх, Люка самостоятельно лег на стол и позволил привязать себя. Филипп подал ему кружку спирту, которую Люка залпом выпил. Все расселись вокруг и стали ждать, когда спирт подействует и Мясник опьянеет. Наконец тот, довольный действием виноградного спирта, заулыбался, призывая Антуана действовать. Повар по приказу маленького господина сел на могучую грудь Мясника, придавив его своим весом, а Летиция ухватилась за ноги. Антуан сунул Мяснику в рот брусок, завязал концы веревок на затылке так, чтобы Люка не мог от боли и крика откусить собственный язык и задохнуться. Затем загнул штанину и внимательно осмотрел покалеченную ногу. Закончив осмотр, Антуан взял в руки топор и коротким точным ударом вновь сломал кость. Он досконально помнил по анатомическому атласу пражанина Станислава Новотного расположение костей, поэтому удар пришелся как раз туда, куда нужно. Люка заорал так, что стекла задрожали. Антуан же ловко рассек кинжалом кожу и мясо на ноге и стал промывать перелом, очищая его от мельчайших костных осколков. Филиппа при виде рассеченной ноги вырвало прямо на продолжавшего орать и корчиться Мясника. Летиция спокойным тоном приказала повару закрыть глаза и продолжать удерживать оперируемого. Вскоре Антуан закончил чистку ноги и закрепил перелом длинной палкой, затем обмотал ногу козлиной кожей и проложил с двух сторон досками. Крепко перевязав доски, он развязал Мясника и помог ему подняться. Люка чуть не плакал от боли. Жалостливый Филипп подал больному еще одну кружку виноградного спирта, на руках отнес его в привратницкую и уложил на кровать, где тот сразу же забылся глубоким сном.

Вечером, сидя в зале перед камином, Летиция сказала Антуану:

– Я горжусь тобой. Ты прекрасно провел операцию. Антуан, я счастливая мать. Ты вылечил меня, надеюсь, вылечишь и Люку. Это поистине благородно. Твой отец тоже мог бы гордиться тобой.

Антуан обнял мать и прижался щекой к ее груди. Ее живот уже заметно округлился. Антуан сидел и гадал, кто же там ждет своего часа, чтобы выйти наружу, братик или сестренка?

Приближалось Рождество Христово. Люка Мясник медленно поправлялся. Он уже передвигался по замку, опираясь на самодельные костыли, сделанные из двух кольев с перекладинами, обмотанными тряпками. Вид у Мясника был явно довольный. Вначале, сразу после операции, заново сломанная нога сильно распухла, и Антуан начал было серьезно опасаться гангрены, но затем опухоль спала, а вскоре, при перетягивании скрепления, он лично убедился, что кости стали срастаться, как надо, и сильно этому обрадовался. Чувствовавший любой вкус человеческой плоти Антуан сообщил Люке, что все заживает просто великолепно и вкуса гниения он не чувствует. Люка пока не мог выйти из замка, проводя все время около своего импровизированного очага, в котором постоянно горел небольшой костерок. Это Антуан предупредил его, что ни в коем случае нельзя застудить перелом. Поэтому за рождественской елкой в лес отправился один Филипп. Вскоре он вернулся в замок, таща за собой небольшую мохнатую ель. Летиция приказала установить ель в углу зала. Как только Мясник засунул ель в бочку со снегом, от нее сразу пошел одуряющий запах смолы, у всех присутствующих вызывавший в памяти воспоминания о празднике.

Наступил сочельник. Вечером Летиция собрала всех в зале, в котором стоял небольшой стол, заранее накрытый Филиппом, приготовившим к празднику разные вкусные вещи. Маркиза торжественно вручила каждому маленький сверток. Люка, до этого ни разу не получавший подарков, долго вертел сверток в руках, никак не решаясь раскрыть его. Антуан первым вскрыл свой подарок. В свертке оказался удивительной работы чехол для кинжала, ножны, сшитые из хорошо выделанной кожи с вышитыми узорами. Антуан догадался, что его мать сама изготовила ему этот прекрасный подарок. Филиппу достался прекрасный пояс.

Неожиданно зал потряс восторженный возглас. Это Люка наконец-то вскрыл свой сверток. Летиция собственноручно связала ему перчатки. Тонкая шерсть ничуть не кололась, по утверждению Мясника, тут же размотавшего тряпицы, скрывавшие раны, и надевшего подарок на руки. Он кинулся в ноги маркизе, благодаря ее за внимание.

Летиция уселась к столу и стала тихо напевать итальянскую рождественскую песенку, слышанную ею еще в детстве. Старый повар, сидевший в углу стола, тихонько заплакал. Филипп вспомнил свое счастливое детство, когда он мечтал стать, как и отец, поваром у Мортиньяков и даже не предполагал, что когда-нибудь будет сидеть за одним столом с маркизой, а на столе, исключительно благодаря его экономии, будет лежать прекрасная кровяная колбаса, гордость мужицкого застолья, и немного жареных орехов.

Антуан, стоявший около камина и задумчиво ворошивший угли, посмотрел на разглядывающего перчатки Мясника, тихо плачущего в углу стола повара и матушку, поющую детскую итальянскую песню, крепко сжал челюсти и вновь уставился в милый своему сердцу огонь. Если Господь желает ему и его близким такого Рождества, думал он, то тогда это самый жестокий и несправедливый Господь и ему нужны кровавые человеческие жертвы, вроде тех, о которых он читал в книгах по античности. Римляне поступали очень правильно, устраивая жуткие гладиаторские бои во время праздников во славу своих богов. И если окропить Рождество человеческой кровью, то Господь, возможно, возрадуется.

Зима длилась долго. Антуан, и до этого почти ничего не евший, практически совсем перестал кушать. До операции Мясник частенько ходил на охоту в окрестные леса, принося в замок то зайца, то куропатку, разнообразив, таким образом, скудный стол, но после операции он уже не мог выходить, и еда стала совсем никудышной. Летиция экономила деньги, и Филипп готовил пищу из самых простых и дешевых блюд. К концу зимы Антуан не мог не только видеть капусты, но даже вкушать ее запах. Он сделался сонным и частенько с грустным видом бродил по холодным развалинам неотремонтированной части замка. Однажды он целый день пропадал, и Летиция, беспокоясь о сыне, отправилась на его поиски. Обойдя весь замок, маркиза наконец обнаружила Антуана в комнате, бывшей когда-то спальней для гостей. Антуан сидел на чудом сохранившемся полу и выводил пальцем какие-то странные узоры. Летиция, осторожно ступая, тихо подошла сзади к сыну и заглянула ему через плечо. На полу были написаны буквы О. М. и П. С. Над буквами Антуан вывел большой глаз, будто бы наблюдавший за написанным. Маркиза нежно прижала к себе сына.

– Мама, – не оборачиваясь, прошептал Антуан.

Летиция погладила его по голове, подняла на ноги и вывела из комнаты, в которой когда-то жил учитель Антуана, масон Пьер Сантен.

Лишь весной Антуан словно проснулся после зимней спячки. К тому времени нога Мясника окончательно зажила, и они вдвоем отправились на первую в новом году охоту. Бодро шагая по хлюпающей под ногами земле, Антуан весело улыбался, подставляя лицо солнечным лучам, Ему казалось, что его сонливость словно тает от жара солнца. Идущий рядом Люка довольно вскидывал здоровые ноги, следуя чуть позади маленького господина, как того требовал этикет, неукоснительно соблюдаемый им в отношениях с Антуаном и маркизой. В тот день охотникам несказанно повезло, они подстрелили молодого оленя. Мясник вскинул тушу на спину и потащил добычу в замок. Однако через несколько лье его выздоровевшая нога стала невыносимо ныть. После привала Антуан и Люка разделали оленя, прихватили лучшие куски и с этими трофеями без приключений добрались до замка. Уже подходя к воротам, Антуан почувствовал чей-то смутно знакомый аромат. Сбросив поклажу, он бросился во внутренний двор. Там стояли оседланные кони. Мясник, следовавший за ним по пятам, наотмашь ударил подскочившего было с грозным окриком гвардейца. Гвардеец упал и остался лежать в куче грязи, еще утром собранной со всего двора аккуратным Филиппом. Антуан, не останавливаясь, вбежал в дверь жилой башни и бросился в зал, откуда доносились звуки борьбы, шум и ругань. Влетев в зал, он остановился как вкопанный. Посреди зала лежал окровавленный Филипп. В углу зала стояла Летиция, держа перед собой обеими руками длинную саблю, ранее принадлежавшую Жоржу, а вокруг нее сгрудились гвардейцы. Один из них тихо подвывал в стороне, держась за раненую руку, остальные же не решались напасть на храбрую женщину. Главарь, стоявший спиной к дверям, резко обернулся на шум шагов вбежавшего Антуана и нехорошо улыбнулся ему. Антуан тут же понял, почему запах во дворе был ему знаком. Перед ним стоял Одноглазый Валет, называемый теперь Одноглазым Маратом, тот самый, чье мясо Антуан однажды уже попробовал, и теперь этот вкус навек запечатлелся в его памяти. Тот самый бывший контрабандист, которому маркиз де Ланж даровал жизнь и свободу и который его подло убил. Тот самый грязный оборванец, главарь голытьбы, ставший благодаря интенданту зажиточным буржуа, который хотел теперь изнасиловать его мать, маркизу Летицию.