Гурман. Воспитание вкуса - Ульрих Антон. Страница 40

Сзади подошел умытый и переодетый Люка, уже наевшийся до отвала на кухне. Он ласково положил искалеченную руку на худенькое плечо Антуана и сочувственно вздохнул.

Вскоре правнук предстал перед архиепископом. Они были в том же самом зале на втором этаже палаццо, в котором встретились в первый раз. Все те же черно-белые плиты на полу, создававшие впечатление, будто зал – это шахматная доска, и сам шахматный столик у окна – все эти милые сердцу Антуана детали, запечатленные у него в сердце, вновь окружили отрока.

– Итак, дитя мое, – обратился к нему старик, лишь только Антуан присел напротив него в кресло. – Рассказывай.

И юный маркиз де Ланж неторопливо, не особенно вдаваясь в детали, рассказал своему двоюродному прадеду все, что произошло, с того самого момента, когда отец, маркиз Жорж, отправился во главе небольшого карательного отряда национальных гвардейцев в Бордо разгонять восставших, возглавляемых Одноглазым Маратом. Изредка он прерывал свой рассказ, отпивая из красивого хрустального бокала принесенный слугой лимонад, дабы не столько утолить жажду, сколько смочить горло, потому что рассказ получился длинный. Архиепископ Тосканский молча слушал правнука, склонив голову набок и прикрыв тяжелыми морщинистыми веками глаза. Он походил на грифа, сидящего на суку дерева и ожидающего, когда львы, поймавшие юную антилопу, насытятся и бросят остатки жертвы, на которые он так рассчитывает. Иной раз Антуану казалось, что старик просто заснул, но стоило ему прервать свое повествование, как веки сеньора Антонио приподнимались, и близко посаженные глаза-бусинки пристальным взором буравили юного рассказчика.

Юный маркиз де Ланж, единственный из оставшихся в живых де Ланжей, поведал старику, как они с Мясником пробирались сквозь выставленные у границы Франции кордоны волонтеров, пьяных синемундирников. Как двое патрульных обнаружили их стоянку и подняли крик, но Люка схватил обоих за шеи и со всего маху ударил друг дружку лбами так сильно, что их головы проломились, а лобные кости вонзились в мозг, и патрульные умерли в то же мгновение. Как они перелезли через холодные Альпы и спустились в благодатные равнины, где местные крестьяне, не испорченные революционными веяниями, в достатке наполняли их дорожные котомки овощами, сыром, хлебом, молоком и даже мясом, вареным, копченым и вяленым. Весь провиант доставался Мяснику, потому что Антуан уже не мог есть, как все нормальные люди. В моменты сильного голода он резал себе руку и питался собственной кровью.

Наконец Антуан закончил свое повествование, перечислив все населенные пункты, в которых он с Мясником побывал, добираясь до благословенной Флоренции. Антонио Медичи покивал головой, приказал слуге принести горячего шоколаду, пригубил его и только тогда, обдумав и поразмыслив, сказал Антуану:

– Дитя мое, ты многое пережил. На твои тринадцать лет выпало более, чем многим взрослым мужам. Ad vocem, Господь не оставил тебя в своей милости. Ты там, где и должен быть, где настоящий дом для настоящего Медичи. Ты в благословенной Италии. Не волнуйся, я знаю, что случилось с твоим организмом, а знание дает возможность вылечить тебя. Что же касается твоего телохранителя и слуги Люка по прозвищу Мясник, то, как говорили древние римляне, amicus certus in re incerta cernitur, друзья познаются в беде. Он останется с тобой и будет выполнять только те поручения, которые дашь ему ты.

Старик закашлялся, перевел дыхание от столь долгого для его вековой жизни монолога и продолжил:

– Мне понадобится несколько дней, чтобы все подготовить для твоего излечения, но смею заверить тебя, милый мой Антонио, что я излечу твое тело, а затем и душу. Аминь.

Антуан в благодарность склонил голову перед прадедом. Антонио Медичи поднял свою ссохшуюся руку и нежно погладил маленького маркиза по чистым волосам, ставшим после ванны и парикмахера вновь светло-русыми и светящимися, словно в них спрятался луч благодатного итальянского солнца. Неожиданно Антуан почувствовал, что этот старик понимает его, сопереживает ему, как себе самому, что их роднят не только общие корни и общая кровь, но и гораздо большее. Их роднит общность вкусов, интересов, привязанностей и страстей. Антуан поднял глаза и обнаружил, что его прадед плачет. Это было настолько несовместимо с образом мудрого и строгого архиепископа Тосканского, созданного Антонио Медичи в течение долгих лет, что Антуан не нашелся, что сказать, и тихо вышел из зала.

Весь день юный маркиз катался по Флоренции в прекрасной коляске, запряженной парой изумительной красоты лошадей и управляемой Мясником. Люка был несказанно доволен тем, что наконец-то закончилось их путешествие, что теперь он сыт, одет и обут во все новое, что архиепископ признал своего правнука, что скоро, как сообщил ему Антуан, маленького господина вылечат и он вновь будет питаться, как все нормальные люди, пищей, а не собственной кровью. Красоты городских улиц и площадей вкупе с хорошим настроением, несмотря на общую слабость в теле, развеяли Антуана и вызвали в нем потерянный было интерес к жизни. Задрав голову, с любопытством осматривал он уносящиеся ввысь купола церквей Санта-Кроче и Санта-Мария дель Фьоре, а также купол кафедрального собора Брунеллески, медленно обходил с неизменным Мясником за спиной длинные залы галереи Питти, любуясь творениями великого Микеланджело. Итальянцы, высоко ценившие красоту, с восторгом смотрели на худенького отрока, обладавшего очаровательной внешностью и каменным выражением лица, не выдающим ни единой эмоции или мысли, который гулял по обласканным весенним солнцем улочкам Флоренции, внимательно осматривая город. Так, постепенно обойдя Флоренцию с севера на юг, Антуан закончил прогулку в прекрасном саду Боболи, сидя на лавке под раскидистой вековой липой, напоминавшей ему старого архиепископа, такой же кряжистой, морщинистой и полной сил, несмотря на кажущуюся немощность, созданную обманчивым долголетием.

Так продолжалось еще четыре дня, пока архиепископ проводил свои приготовления, давая распоряжения и ожидая результаты их исполнения. Антуан, как и прежде, играл каждое утро с прадедом партию в шахматы, после того как тот позавтракает, съедая свое обычное перепелиное яйцо и выпивая козье молоко с хлебным мякишем. Этот завтрак Антонио Медичи громогласно называл секретом своего удивительного долголетия. Затем следовала длительная прогулка по городу, всегда в сопровождении верного Мясника, неотступно следовавшего на почтительном расстоянии позади юного маркиза де Ланжа, как всегда красивого и высокомерного.

Люка, успокоившийся было обещанием архиепископа вылечить Антуана, вновь с тревогой наблюдал за ухудшающимся на глазах здоровьем своего господина. Если во время тяжелого путешествия Антуану помогала поддерживать силы цель достичь Италии, то теперь поход был завершен, и организм, расслабившись, поддался истощению и начал быстро чахнуть и хиреть.

Наконец на пятый день пребывания в палаццо Медичи архиепископ Тосканский объявил Антуану, что все приготовления закончены и они могут приступать к лечению маленького маркиза.

– Мы поедем на виллу, что находится за городом, – негромко вещал монсеньор Антонио, пока слуги паковали необходимый для пусть и короткого, но все же путешествия багаж и быстро сновали с плетеными корзинами, в которых хранилось белье, по залам. – Чудесная вилла, si, райское местечко. – Старик хрипло закудахтал, и старый слуга сразу же поднес к его губам бокал с водой из граненого хрусталя. – Там нас уже ждут. Все готово. Итак, в путь, как говорил великий Вергилий несравненному Данте.

И сеньор, сопровождаемый многочисленной свитой, вместе с Антуаном, позади которого неизменно маячил с грозным видом Люка по прозвищу Мясник, отправился в сторону моря, у берегов которого среди огромного фруктового сада находилась столь расхваленная архиепископом вилла. Ее белоснежные, выложенные мрамором стены Антуан заметил еще издали, когда пути до нее оставалось более полудня. Вилла и вправду походила на рай на земле, утопая в пышной зелени, выросшей на благодатной почве под щедрым итальянским солнцем, уходя ступеньками лестницы в самую бирюзу моря, а верхушкой шпиля маленькой часовенки – в синеву неба. Именно в таком месте, думалось Антуану, я либо обрету вечный покой, либо воскресну, словно Феникс, из пепла, оставшегося вместо сгоревших души и сердца. Как не походили красоты, открывавшиеся с виллы, построенной на небольшом холме, игравшие всеми ярчайшими цветами радуги, на серые и унылые виды всегда сумрачных и грязных улиц Парижа! Место, где располагалась вилла Медичи, окруженная виноградниками, напомнило Антуану его родное Бордо. Он тут же вспомнил матушку, в глазах внезапно защипало, но и тогда ни один мускул не дрогнул на лице юного маркиза, единственного из оставшихся в живых де Ланжей.