Клуб разбитых сердец - Уокер Рут. Страница 36

– Ты тогда чудесные цветы прислала на похороны, – со сладкой улыбкой добавила Шанель. Никаких цветов, разумеется, ни от Нэнси, ни от других школьных знакомых не было. – Впрочем, неудивительно, что ты забыла. Ведь вроде у тебя какие-то проблемы тогда были, развод, что ли?

– Ничего подобного, – ледяным голосом сказала Нэнси. – Ларе мой первый и, надеюсь, последний муж.

– Ах вот как? И как же это я могла так ошибиться?

Наверное, с кем-то спутала. – Шанель напустила на себя такой смущенный вид, что можно не сомневаться: любой слышавший этот разговор сразу же заподозрит Нэнси во лжи.

В общем, атаку бывшей подруги она отбила достойно, но, разумеется, не к этому Шанель стремилась. Быть принятой в круг, в котором вращается Нэнси, или по крайней мере заставить ее уважать себя, вот к чему она стремилась. Как спутница Лэйрда, Шанель, разумеется, надежно защищена от проявлений открытой враждебности, но сама-то она в этом обществе никто.

За столом у Андерсонов было шестнадцать человек. Мебель в комнате – чиппендейловская, фигурная, повсюду расставлены небольшие вазы с орхидеями. Стены покрыты тонкой шерстяной материей, в углу – застекленный шкафчик с изделиями из слоновой кости и нефритовыми статуэтками.

Понятно теперь, почему Нэнси носит сари; не очень-то оно идет, решила Шанель, к ее фигуре, которую, наверное, скоро можно будет назвать расплывшейся.

Шанель посадили между известным нью-йоркским галерейщиком, который остроумно пересказывал последние сплетни художественного мира, и неким изнеженным завсегдатаем разнообразных светских приемов, от которого слишком сильно пахло одеколоном и который рта не закрывал – свихнуться можно.

Лэйрд сидел напротив, будучи объектом пристального внимания женщин с обеих сторон. Одна, молодая жена французского консула в Сан-Франциско, была, кажется, буквально очарована им, по крайней мере только с Лэйрдом и разговаривала, едва уделяя внимание хозяину, сидевшему от нее по левую руку. Другая, восемнадцатилетняя падчерица Нэнси, которой, как Шанель уже знала от хозяйки, через несколько недель предстояло дебютировать на рождественском котильоне. С француженкой конкурировать она явно не могла, так что оставив вскоре всякие попытки, мрачно сосредоточилась на еде.

Общаясь по очереди с соседями справа и слева, Шанель не могла не чувствовать некоторого самодовольства. Из всех присутствующих мужчин Лэйрд был, бесспорно, самым привлекательным и интересным. А уж о богатстве нечего говорить, это просто в глаза бросается.

Возвращаясь с приема, Лэйрд предложил заехать в Фермонт-отель, где сегодня с новой программой выступала одна знаменитая певица.

– Ну что ж, – небрежно согласилась Шанель, нельзя показывать Лэйрду, как она ожидала такого предложения.

Мест Лэйрд предварительно не заказывал, но их сразу усадили за один из лучших столиков. Следуя за метрдотелем, они прошли мимо нескольких пар, чьи лица Шанель были знакомы. Можно не сомневаться, что завтра же в городе пойдут пересуды о них с Лэйрдом. Весь вечер Шанель оживленно болтала, словно ненароком слегка прикасаясь под столом к ноге Лэйрда.

Единственное, что отравляло ей настроение, так это мысль о том, что, когда Лэйрд проводит ее, Ферн, наверное, будет еще дома, так что, когда он предложил выпить на прощание по рюмочке, Шанель неловко спросила:

– Где у вас?

– Можно и у меня, – замешкавшись на секунду, ответил Лэйрд.

– Знаете, мне не терпится посмотреть ваш дом, – призналась Шанель. – Ариэль столько мне о нем рассказывала.

– Ах вот как? А мне казалось, она вообще там не бывала.

Наши семьи, знаете ли, не слишком поддерживали отношения.

Шанель прикусила язык, выругав себя в душе.

– Ариэль просто говорила, что это роскошный старый особняк. Ну я и решила, что она знает, о чем говорит.

Лэйрд кивнул – недоразумение было исчерпано. Четверть часа спустя они уже подъезжали к большому дому, выходящему окнами на Приморский бульвар. Архитектура скорее тюдоровская, нежели деко; Лэйрд предпочитал наименование «модерн»; в том же стиле были выдержаны и соседние здания, но убранство, как вскоре предстояло убедиться Шанель, относилось полностью к рубежу веков.

– Слишком старые, чтобы считаться модными, и слишком новые, чтобы называться античными. – Лэйрд кивнул в сторону парных викторианских диванов, обитых красным плющем. – Давно уж думаю, что пора бы поменять мебель, да все никак не соберусь.

– А я на вашем месте ничего бы здесь не трогала. Обстановка чудная, – откликнулась Шанель, хотя на самом-то деле выглядел дом внутри, на ее взгляд, достаточно уныло. – Викторианцы и эдвардианцы знали толк в этом, не правда ли?

– Да, жизнь в ту пору была хороша – для богатых. Но для бедных ужасна. Как подумаешь, страшно жалко становится работяг, которым приходилось колоть дрова, растапливать печи да горячую воду в холод таскать наверх, чтобы мои предки могли помыться и побриться.

Лэйрд помог Шанель снять норковую накидку – память о первых годах замужества, когда Жак позволял себе время от времени быть щедрым.

– Что предпочитаете – кофе или что-нибудь покрепче?

– Лучше кофе.

Ей понравилось, что Лэйрд без церемоний провел ее в просторную современную кухню, где принялся сноровисто готовить кофе. Отдавая себе отчет, что выглядит на фоне цветного кафеля и всех этих приборов из нержавеющей стали этакой экзотической птичкой, Шанель устроилась у мойки и положила подбородок на сцепленные ладони. Помочь она не вызвалась, да Лэйрд и не ожидал этого.

– А что, прислуга отдельно живет? – поинтересовалась она.

– Это супружеская пара. Они живут в коттедже, тут, в саду. Так удобнее всем. Если нужно, всегда под рукой, но в то же время – свой дом. Мэри готовит и командует приходящими уборщицами, а Роберт следит за садом, мелким ремонтом, если нужно, занимается, ну и еще иногда служит мне шофером. Они у меня уже давно.

– А вечеринки часто устраиваете?

– Когда накапливается слишком уж много долгов по светской части, приглашаю народ на ужин, а раз в год – большой прием. Видите ли, по роду дел мне надо встречаться с разной публикой, и такое ежегодное сборище помогает решить эту проблему.

– Здорово, – негромко проговорила Шанель. – Похоже, у вас вполне получается холостяцкая жизнь.

– Знаете, у меня сложилась репутация этакого жуира, но на самом-то деле я люблю покой.

– А мне показалось, вам понравилась сегодняшняя вечеринка.

– Это верно, встречаться с людьми я люблю, но только чтобы толпы не было и не слишком часто. А вообще-то я ни на что не променяю морскую прогулку.

– Так вы моряк? – встрепенулась Шанель. – Или рыболов?

– И то, и другое.

– Завидую. Папа учил меня и под парусом ходить, и рыбу ловить, но в последнее время почти не выпадает случая. Жак такие вещи просто ненавидел, как, впрочем, и любые развлечения.

– Может, у вас просто слишком большая разница в возрасте. Ведь вы принадлежите к разным поколениям.

Шанель помолчала. Интересно, он действительно считает, что она уж настолько моложе Жака, которому было всего сорок четыре, или просто из вежливости так говорит?

– Возможно, вы и правы. Когда мне было двадцать, особого значения я этому не придавала, но потом… в конце концов, я еще не такая старуха, чтобы быть заживо погребенной в каком-нибудь мавзолее.

– Да и слишком красивы для этого, – вставил Лэйрд. – В этом розовом платье вы просто бесподобны.

– Туманно-розовом, если использовать определение модельера. Боюсь, этому платью уже три года. Жак… – Шанель оборвала себя на полуслове и грустно улыбнулась:

– К счастью, я умею держать вещи в хорошем состоянии.

– А также умеете выбирать их. Вкус у вас просто потрясающий.

Вновь улыбнувшись, Шанель переменила тему. Комплименты, конечно, ласкают самолюбие, но вся штука заключается в том, чтобы вернуть разговор к Лэйрду и пощекотать его самолюбие.

– Слушайте, Лэйрд, меня одна вещь занимает. Можно спросить?