Войны мафии - Уоллер Лесли. Страница 22

Кохен был слишком молод, чтобы помнить какие-нибудь другие роли Гэри Купера, кроме последних, вроде шерифа из «Высокого полдня». Поразительное сходство с прославленным актером наложило отпечаток не только на манеры, стиль поведения Кохена, но и на образ его мыслей.

Если когда-нибудь придется уйти из ФБР, обещал себе Кохен в минуты отчаяния, он напишет мемуары — что-нибудь вроде «Я был единственным евреем в ФБР» — и попробует издать их. На самом деле, в ФБР работал еще один еврей, и именно в его обществе Кохен собирался приступить к ленчу.

Спутника Кохена звали Гордон Стюарт — вернее, такими были его имя и фамилия; второе имя он просто опустил. Внешне коренастый, приземистый Гордон напоминал итальянца, обеспечивая этим себе высокую степень доверительности в уличных разговорах.

— Это не от Натана, — заявил он, прожевав кусок колбаски. — Они вообще не говяжьи, черт их возьми.

— Снова поражение, — трагическим тоном произнес Нос, подражая Куперу в тяжелую минуту, когда население маленького городка отказывается помочь шерифу в преследовании очень нехорошего человека. — А мне приходится все еще мучить ж... из-за умненького малыша, который трепанулся про госбюджет на семинаре. Гос-споди, директор семинара клялся, что все записано на видео и с идентификационной карточкой и фотографиями не будет никаких проблем.

— А записи нет. — Гордон вгрызся во вторую некондиционную колбаску.

— Неисправность, говорит Годдард. И сам он слишком занят, чтобы разобраться в этом безобразии. Это что, моя вина?

— Конечно, нет, Нос.

— У меня есть имя. Не называй меня так.

— Ладно, Ноа.

Они молча жевали колбаски. Потом Нос произнес, стараясь, чтобы его слова не звучали горько:

— Когда наконец в бюро поймут, что евреи изобрели организованную преступность? Такие, как мы с тобой, впитывают это с молоком матери.

— Как это — изобрели? А итальяшки? Ты про мафию не забыл случайно?

— Макаронники? Да они понятия не имели ни о чем, кроме как дубасить друг друга по головам, пока не устанешь. Понадобились Мейер Лански, и Длинный Цвиллмэн, и Датчанин Шульц, чтобы они сообразили, как действовать сообща. Если б не Мейер, они бы до сих пор караулили друг друга в кустах.

— А с помощью Мейера овладели миром, да?

— По крайней мере, фирмой «Лютьен, Ван Курв и Арматрэйдинг».

— Не болтай глупости, Нос... извини, Ноа.

— Ничего, коротышка. — Кохен выпятил челюсть на манер Гэри Купера — немного криво, но твердо. — Я нутром чую, мальчишка — из какой-то семьи. Поэтому и видео отказало. Я чувствую, что потянул за ниточку. Теперь нужно одно — убедить в этом Саггса, моего начальника.

Гордон скатал в тугой ком промасленные обрывки бумаги и длинным хуком отправил в мусорный контейнер в десяти шагах от скамейки.

— Ты у нас в бюро клоун. Тут тебе цены нет. Вот и валяй дурака дальше. А плохих мальчишек оставь засранцам вроде меня.

От тележки с воздушными шарами до них донесся протяжный стон. Продавец привязал длинную нитку к огромному красному шару и протянул его мальчишке лет четырех. Нитка выскользнула из рук малыша, и воздушный шарик, ослепительно яркий под июльским солнцем, стрелой взмыл ввысь. Нос Кохен задумчиво смотрел на рыдающего ребенка. Потом он перевел взгляд на остатки завтрака, скатал в шарик обертку от бутерброда и, подражая Гордону, метнул в тот же контейнер. Почти одновременно с ним выбросил остатки еды мужчина. Он выходил вместе с потрясающе красивой молодой девушкой, годившейся ему в дочери. Стюарт Гордон тоже обратил внимание на девушку.

— То, что я люблю, — прошептал он. — Длинная, черт возьми, можно куснуть за сиську, не нагибаясь.

— Ох уж эти агенты, — саркастически хмыкнул Ноа. — Один секс на уме.

Он снова посмотрел на сорвавшийся с привязи воздушный шар, уносившийся все выше и выше, и думал, позволит ли и ему жизнь порвать все путы и стать свободным.

Глава 14

В обеденном зале для членов клуба — высокие потолки, мебель из березы — в Музее современного искусства на Пятьдесят четвертой улице прием был в разгаре.

Вдоль выходящей на запад стеклянной стены бродили и стояли люди, поглядывая на сад внизу, где белые березки сгибались в поклоне перед стальными грудями, тяжелыми бедрами и отвисшим животом монументального «Доминатрикса» Лачайса. Внутри на стенах без окон висели картины — несколько дюжин, масло и акварель. У входа в зал была табличка с надписью: «Американский пейзаж, с 1980-го». Картины, имевшие общий источник вдохновения — природу, — были такими несхожими, каждый художник искал свой путь в «индейскую тему».

На столе у входа были рассыпаны яркие брошюры, продававшиеся по двадцать долларов (пятнадцать для членов клуба). Рядом висел плакат с надписью: «При участии „Ричланд-бэнк и Траст К°“ — все средства направляются в пользу благотворительного фонда помощи народам хопи, киова и зуни» [19]. Около стола с брошюрами остановился Чарли Ричардс, наблюдая за оживленной толпой посетителей. Он мало кого здесь знал лично, но все же рисковал, столкнувшись со знакомыми, нарваться на диспут о представленных предметах искусства.

Впрочем, там, где находилась доктор Гарнет, никто не замечал Чарли Ричардса. Вокруг нее уже сомкнулось плотное кольцо желающих заполучить автограф на проспекте выставки.

Чарли часто забывал, что перед тем, как ворваться, словно комета, в его жизнь, Гарнет уже пронеслась вихрем по Манхэттену — пятнадцать лет назад. Сейчас она снова начала излучать особую ауру знаменитости — но уже не как прославленная модель, а как один из самых уважаемых специалистов страны по экологии.

— Здесь она была в своей стихии, и люди, встречавшиеся на ее пути, по-прежнему моментально в нее влюблялись. Чарли любовался ее лицом, освещавшим зал, и наблюдал за гостями выставки, с которыми она разговаривала. Отзвук ее озорной и нежной улыбки оставался на их лицах. Ей вручена была власть вдохновлять — и теперь они купались в этом блаженстве вдохновения. Чарли знакомо было это душевное состояние. В каком бы настроении он ни находился, приходя к Гарнет, она всегда находила способ успокоить и воодушевить его. Чарли не задумывался над тем, что магическая власть над ним была рождена его собственной верой в Гарнет. Вид смыкающейся вокруг Гарнет толпы заставлял его таять от удовольствия. Никто другой не дарил ему подобной радости. Уинфилд? Он гордился ею, ее ослепительным умом, превосходящим отцовский. Да, это любовь. Конечно, любовь. И Стефи он любил тоже — она навсегда останется первой для него. Но то, что он испытывал к Гарнет, как жажда, требующая утоления, было таким страстным, что причиняло боль.

Чарли нахмурился. Он непреклонный капитан индустрии, ведущий беспощадную борьбу за независимость с коварным Чио Итало. Подобает ли такому человеку стоять здесь с рассеянной, счастливой ухмылкой на лице, как влюбленному юнцу? И тут он поймал направленный на него поверх голов почитателей взгляд Гарнет. Она так потешно передразнила его хмурую гримасу, а потом ослепительно улыбнулась, что Чарли словно током ударило, что-то екнуло у него внутри, в самом сердце, одновременно смертельно усталом и полном бодрости.

— Запомни, — сказала ему однажды Гарнет, — гранат [20] краснее рубина. Он как кровь.

Ох уж эти индейцы, подумал он тогда, со своими тотемами, луками и томагавками...

— Но мы собрались здесь сегодня не ради меня, — говорила Гарнет стоявшей рядом с ней пожилой даме. — Меня вы можете послушать в любое время.

— И все же вы не правы, когда говорите, что коренные американцы совершенно не интересуются вопросами экологии.

— Более других?..

Гости выставки продолжали свое центростремительное кружение, приближаясь к Гарнет, и скоро уже никто не смотрел на картины.

— ...если мы попытаемся осознать, как разрушительно влияет вырубка лесов на популяции термитов и, следовательно, на метановый баланс...