Мосты округа Мэдисон - Уоллер Роберт Джеймс. Страница 25
И все-таки, за исключением нескольких подруг, Франческа перестала общаться с местными жителями. Это не осталось незамеченным, как и тот факт, что ее часто видели у Розового моста и иногда — у Кедрового. Но объяснение нашлось само собой. «У стариков частенько появляются причуды», — говорили между собой люди и на том все успокоились.
Второго февраля тысяча девятьсот восемьдесят второго года у ее дома остановился фургон Государственной почтово-посылочной службы. Франческа не помнила, чтобы заказывала что-нибудь по почте и, расписавшись в получении посылки, с недоумением оглядела пакет с адресом: «Франческа Джонсон, РР 2, Уинтерсет, Айова, 50273». Внизу значился адрес юридической фирмы в Сиэтле.
Пакет был тщательно завернут в бумагу и застрахован. Франческа отнесла его на кухню, положила перед собой и осторожно развернула. Внутри оказались три коробки, переложенные для большей сохранности пенопластом. К одной из них сверху прикрепили небольшой конверт, имеющий изнутри войлочную прокладку. Другой, фирменный, был приклеен ко второй коробке. На нем значился ее адрес и обратный адрес фирмы.
Франческа оторвала клейкую ленту с фирменного конверта и распечатала его. Руки ее дрожали.
«Двадцать пятое января 1982 года Миссис Франческе Джонсон, РР 2, Уинтерсет, Айова 50273.
Дорогая миссис Джонсон!
Мы являемся распорядителями имущества покойного Роберта Кинкейда…»
Франческа опустила руку, в которой держала письмо. Порывы ветра разметали снег с замерзших полей и, подхватывая кукурузную шелуху со стерни, сносили ее к проволочному забору. Она снова поднесла письмо к глазам:
«Мы являемся распорядителями имущества покойного Роберта Кинкейда…»
— Роберт… о Роберт… Нет, — она произнесла эти слова совсем тихо и склонила голову.
Прошел час, прежде чем она почувствовала себя в силах прочитать письмо. Прямолинейность юридического языка, точность и беспощадность формулировок вызывала в ней негодование.
«Мы являемся распорядителями…»
Адвокат выполняет свои обязанности по отношению к клиенту.
Но где, где в этих словах сила леопарда, что пришел к ней с неба, держа комету за хвост? Где тот шаман, спросивший у нее дорогу к Розовому мосту в жаркий августовский день? И где тот человек, который смотрел на нее с подножки грузовика Гарри — на нее, сидевшую в пыли у ворот фермы, затерянной на просторах Айовы?
Это письмо должно быть на тысячу страницах. Оно должно говорить, кричать о том, что засохло целое звено в цепи эволюционного развития. И о том, что с вольной жизнью в этом мире покончено навсегда. В нем ни слова не было о ковбоях, что вырываются из-за проволочных заборов, как кукурузная шелуха в зимнюю вьюгу.
«…Его единственное завещание составлено восьмого июля тысяча девятьсот шестьдесят седьмого года. Инструкции в отношении тех предметов, которые Вы найдете приложенными к данному письму, точны и не вызывают сомнений. В случае, если бы Вас не удалось найти, содержимое посылки предали бы огню.
Внутри коробки с надписью «Письмо» Вы найдете сообщение, которое он оставил для Вас в тысяча девятьсот семьдесят восьмом году. Покойный запечатал его в конверт, который до настоящего времени остается неоткрытым.
Останки покойного мистера Кинкейда были кремированы. По его просьбе их не захоронили. Пепел, также в соответствии с его волей, был развеян одним из наших сотрудников неподалеку от Вашего дома. Полагаю, это место называется Розовый мост.
Если Вы сочтете нужным обратиться к нам за услугами, мы всегда в Вашем распоряжении.
Искренне Ваш Аллен В. Киппен, поверенный».
Франческа перевела дыхание, вытерла глаза и принялась исследовать содержимое коробки.
Она уже знала, что находится внутри маленького пухлого конверта. Знала так же точно, как то, что после зимы наступит весна. Франческа осторожно вскрыла конверт и заглянула внутрь. Серебряный медальон на цепочке был сильно поцарапан, на одной стороне его было написано «Франческа». На другой крошечными буквами выгравировано:
«Просьба к тому, кто найдет этот медальон, послать его Франческе Джонсон РР 2, Уинтерсет, Айова, США».
Серебряный браслет она нашла в самом низу — он был завернут в папиросную бумагу. Вместе с браслетом в пакетике лежал листок бумаги. На нем было написано ее почерком:
«Если хотите поужинать снова „в час, когда белые мотыльки начинают свой танец“, приходите сегодня вечером, после того как закончите работу. Любое время подойдет».
Ее записка с Розового моста. Он сохранил на память даже этот маленький клочок бумаги.
Потом Франческа вспомнила, что эта записка была единственной вещью, которая осталась у него от нее, единственным доказательством, что она вообще существовала, не считая призрачных образов на рассыпающейся от времени пленке. Маленькая записка с Розового моста. Она вся была в пятнах и потертостях на многочисленных изгибах, как если бы ее долго хранили в бумажнике.
Как часто он перечитывал записку, вдали от холмов Срединной реки? Франческа представляла, как он держит в руке этот клочок бумаги и перечитывает его в который раз под слабой лампочкой в самолете, когда летит куда-нибудь на край света, или как он сидит на земляном полу бамбуковой хижины посреди джунглей и, освещая записку карманным фонариком, читает ее, складывает и убирает в бумажник, или в дождливый вечер у себя в квартире в Беллингхеме, он достает ее, а потом смотрит на фотографии женщины, прислонившейся к столбику забора летним утром или выходящей на закате солнца из-под крыши Кедрового моста.
Во всех трех коробках лежали фотоаппараты и к ним объективы. Они были покрыты многочисленными царапинами как боевыми шрамами. Франческа перевернула один из аппаратов и прочитала на наклейке «Никон». В верхнем левом углу виднелась буква «Ф». Это был тот самый фотоаппарат, который она подала ему, когда он работал у Кедрового моста.
Наконец дошла очередь до письма. Оно было написано от руки на бумаге с его штампом. В конце стояло число: шестнадцатое августа тысяча девятьсот семьдесят восьмого года.
«Дорогая Франческа!
Надеюсь, это письмо благополучно дойдет. Не знаю, когда ты получишь его. Возможно, когда меня уже не будет в живых. Сейчас мне шестьдесят пять — тринадцать лет прошм с тех пор, как я подъехал к твоему дому, чтобы спросить, куда мне ехать дальше.
Я рискнул послать тебе эту посылку и надеюсь, что она не доставит серьезных забот. Просто мне невыносима была сама мысль, что эти аппараты попадут на полку какого-нибудь заштатного магазина подержанных вещей или просто в чужие руки. Они в довольно-таки неважном состоянии, но мне больше некому оставить их. Пожалуйста, прости меня, что я подвергаю тебя неприятностям, посылая их тебе.
Почти все это время, с шестьдесят пятого по семьдесят пятый год я находился в разъездах. Мне необходимо было избавиться хотя бы частично от постоянного острого желания позвонить тебе или приехать за тобой. С этим желанием я просыпался и засыпал. Поэтому я соглашался на любые задания, лишь бы уехать куда-нибудь подальше от тебя. Бывали моменты — и очень часто — когда я говорил себе: «К черту все! Я поеду в Уинтерсет и заберу Франческу с собой, чего бы это ни стоило».
Но я помню твои слова и не могу не уважать твои чувства. Наверно, ты поступила правильно. Ясно только одно: уехать от тебя в то жаркое утро в пятницу было самым трудным из всего, что мне приходилось делать в жизни. Честно говоря, я сильно сомневаюсь, что кому-нибудь выпадало испытать похожее.
В семьдесят пятом году я ушел из «Нейшнл Джиографик» — решил, что остаток жизни стоит посвятить работе на самого себя. А чтобы прожить, я беру мелкие заказы для наших местных издательств — снимаю окрестности или выезжаю на несколько дней, не больше, куда-нибудь в переделах штата. Деньги мне, конечно, платят ничтожные, но я вполне обхожусь, как, впрочем, и всегда обходился.
Снимаю я в основном пейзажи рядом с Пъюджет-Саунд. Это мое любимое место. Я так думаю, когда человек стареет, его начинает тянуть к воде.
Да, у меня теперь есть собака, золотистый ретривер. Зовут его Хайвей 6. Он почти всегда путешествует со мной — высунет голову из окна и вынюхивает, что бы еще поснимать интересного.
В семьдесят первом году я упал со скалы в штате Мэн — работал там в Национальном парке «Акадия» и сломал лодыжку. Пока я летел, у меня сорвалась с шеи цепочка с медальоном. К счастью, они оказались недалеко от того места, где я упал. Я нашел их и отдал ювелиру починить.
Все эти годы, Франческа, я живу с ощущением, будто мое сердце покрылось пылью — по-другому это не назовешь. До тебя в моей жизни было немало женщин, но после тебя — ни одной. Я не давал никаких обетов, просто эта сторона жизни меня больше не интересовала.
Как-то я видел канадского гуся — его подругу подстрелили охотники. Ты, наверно, знаешь, эти птицы спариваются на всю жизнь. Бедолага несколько дней кружил над прудом, улетал, потом снова возвращался. Последний раз, когда я видел его, он одиноко плавал среди стеблей дикого риса — все искал свою подругу. Возможно, такая аналогия покажется слишком очевидной для литературно-образованного человека, но, должен признаться, чувствую я себя именно как этот канадский гусь.
Знаешь, очень часто туманным утром или днем, когда солнечные лучи скользят по водам нашего северо-запада, я пытаюсь представить, где ты и что делаешь в тот момент, когда я думаю о тебе. Наверно, ничего такого, что было бы недоступно пониманию — бродишь по саду, сидишь на крыльце дома, стоишь у раковины на кухне. Как-то так.
Я все помню. Помню, как ты пахнешь, и какая ты на вкус — летняя. Я чувствую прикосновение твоей кожи к моей и слышу, как ты что-то шепчешь, когда мы лежим вместе.
Однажды Роберт Пенн Уоррен 7 сказал: «Мир, покинутый Богом». Неплохо звучит.
Я не жалуюсь и не жалею себя — никогда этим не занимался и не склонен к этому. Просто благодарен судьбе за то, что по крайней мере я встретил тебя. Ведь мы могли пролететь друг мимо друга, как две пылинки во Вселенной.
Бог, космос или как там еще называют ту великую силу, что поддерживает мировой порядок и равновесие, не признает земного времени. Для Вселенной четыре дня — то же самое, что четыре миллиарда световых лет. Я стараюсь помнить об этом.
Но все-таки я — человек, и никакие философские обоснования не могут помочь мне не хотеть тебя, не думать о тебе каждый день, каждую секунду, и беспощадный вой времени — того времени, которое я никогда не смогу провести рядом с тобой, — не смолкает в моей голове ни на мгновение.
Я люблю тебя, люблю так глубоко и сильно, как только возможно любить.
Последний ковбой, Роберт.
P.S. Прошлым летом я поставил Гарри новый мотор, и он теперь отлично бегает.
6
Хайвей — большая дорога, путь (англ.).
7
Уоррен Роберт Пенн — современный американский писатель, публицист.