Слово - Уоллес Ирвин. Страница 20

— Какое за послание ты имеешь в виду?

— Веровать. И еще — прощать. Две совершенно новые концепции для первого века нашей эры; две концепции, которые должны быть обновлены в двадцатом веке. Если бы Христос вернулся на землю с этим посланием — тогда, я думаю, правительства и люди смогли бы поглядеть друг на друга и начать делать нечто имеющее смысл в отношении рабства, бедности, материализма, несправедливости, тирании, ядерного Армагеддона. Второе Пришествие — любое его знамение, могло бы вызволить надежду и спасти мир. Но, как я уже говорил, это должно иметь форму чуда. А почему бы и нет? Только вот кто верит в чудеса, когда пришла эра компьютеров, науки, телевидения и лунных ракет?… Ага, вот и твоя гостиница, Стив. Извини, что вынудил тебя выслушивать все это. Спасибо за внимание. Для меня это тоже нечто вроде терапии, а ты — один из немногих агностиков, которым я могу доверять и перед которыми могу высказаться. Вечером встретимся.

Он ушел, а радость и возбужденное состояние Ренделла, вызванные тем, что отец остался жить, тоже понемногу испарились. Он чувствовал себя беспомощным, тем более, вспомнив про ленч, который надеялся съесть с дочерью. Джуди была еще одной потерянной личностью, утратившей веру, с кошмарами, заменившими мечты, и ей нужно было намного большее, чем просто отец, который бы спасал ее. Джуди тоже нуждалась в чуде. Только вот кто в наше время скоростей мог такое чудо сделать?

ОНИ ВСТРЕТИЛИСЬ В ПОЛУПУСТОМ КАФЕ, примыкавшем к фойе «Оук-Ритца», только через полчаса.

Прийдя в гостиницу, Ренделл позвонил в номер Барбары, и ему ответила Джуди, говоря, что уже собралась идти на ленч. Ренделл ждал ее в кафе, и она извинилась за опоздание, сразу же настояв на том, чтобы пойти в ресторан, где подают натуральную, экологическую пищу. Ее приятели всегда питались в подобных заведениях, там подавали проросшие зерна, соевые бобы, морковные пудинги, травы, мед — в общем, ей хотелось идти только туда. Она не могла подозревать, что в Оук Сити таких ресторанов не окажется, так что, скрепя сердцем, согласилась, что небольшое количество нездоровой пищи ей не повредит.

Ренделл уже покончил со своим горячим мясным сэндвичем и теперь глядел, как его дочь доедает свой сэндвич с яичным салатом и допивает лимонад. В глазах Ренделла Джуди была совершенной красавицей. Ее кожа была без малейшего изъяна, ее лучистые глаза, прямой, тонкий нос и полные губы делали ее абсолютно невинным, девственным созданием, непривычным к реалиям обычной жизни. Но ее вполне взрослое тело в обтягивающей белой блузке и синих джинсах противоречило начальному впечатлению о ее детскости.

Невозможно было поверить, что это юное создание, прожившее на земле только пятнадцать лет, дитя по своей природе, отказывающееся питаться едой, отравленной прибавлением консервантов, эмульсификаторов или пестицидов, внутривенно и подкожно травило свое тело коварными и жестокими наркотиками. Ренделл решился заговорить с дочкой о них.

В эти полчаса, прошедшие после их встречи, после того, как она легонько вывернулась из объятий отца и не поцеловала его, Джуди вела себя на удивление нервно и отстраненно. Их разговор тоже был каким-то рваным. То Джуди начинала говорить про очистительный эффект натуральной пищи, то вдруг перескакивала на открытие ею творчества писателя Алана Уоттса и тут же (совершенно не интересуясь мнением отца, в этом Ренделл не сомневался) упомянула, как ей нравится преподаватель французского в ее новой школе.

Совершенно неожиданно, чтобы перебить их некоммуникативную беседу, Джуди спросила у Ренделла о его работе. Понимая, как мало это интересует дочь, он отвечал ей коротко, в основном напирая на модную рок-группу — «Шипастые Шины» рекламной раскруткой которой занималось сейчас его агентство. Он совсем уже было собрался рассказать дочери о встрече с Джимом Маклафлином и про деятельность Рейкеровского Института (как же, ведь «рейкер» по-английски «грабли»), так как чувствовал, что вот это ее заинтересует и прибавит отцу веса в ее глазах, но вовремя удержался. А удержался потому, что вспомнил (с гадким чувством) о предстоящем разрыве с Маклафлином, так что было бы трудно оправдаться перед Джуди.

Девушка отодвинула тарелку и промокнула губы бумажной салфеткой.

— Ну, а что на сладкое? — с деланным энтузиазмом спросил Ренделл.

— Мне бы и хотелось, — ответила Джуди, — но, боюсь, что не влезу в недавно купленные джинсы. Но я скажу. Если тебе так уж хочется, то я бы выбрала шоколадное молоко.

Ренделл попытался вспомнить, точно ли это было шоколадное молоко, которое они с Джуди обычно пили по утрам в воскресенье, когда ей было лет девять-десять, и они вместе завтракали. Но вспомнить не смог.

— Как раз о нем я и подумал, — выкрутился Ренделл и пошел заказать коктейль официантке.

Он возвратился, сел напротив дочери, и теперь был уже его ход. Ему хотелось встретиться с ней не только затем, чтобы съесть вместе ленч, но и узнать, что его Джуди думает о решении своей матери взять с ним развод, а потом выйти замуж по-новой. Ему было очень трудно перейти к этой теме, он сильно рисковал, но другого шанса могло бы и не представиться. Ренделл решился. Кроме того, ведь оставался еще и вопрос наркотиков. Его нужно было решить тоже.

Не прошло и часа, как он сказал Тому Кэри, что больше всего его интересует правда.

Значит, будем выяснять правду.

— Джуди, мы еще не говорили о твоей новой школе, и…

Девушка встрепенулась, и было видно, как она насторожилась.

— …и мне бы хотелось знать, что же там все-таки произошло. Я слышал, что тебя захватили с какими-то наркотиками.

— Я так и знала, что мать тебе должна наболтать. Если бы тут появилась Стена Плача, она бы и про нее тебе накапала.

— Ну ладно, что же ты хочешь сказать?

— А что тут говорить. Меня засекли. Других, чаще всего, не засекают. Тупоголовые свиньи из директората побоялись, что я смогу испортить остальных — смешно, я испорчу остальных — девять десятых из них уже давно подсели на иглу или колеса. Но руководство приказало мне свалить, хотя я и была самой способной во всем классе.