Поток алмазов - Уоллес Эдгар Ричард Горацио. Страница 18
Они добрались до Алеби-ленд и раскинули здесь свой лагерь.
Тут-то и пришла Ламбэру в голову мысль, которую он пока никому не излагал, но тщательно взвешивал, молча шевеля распухшими губами.
Они находились в туземной деревне, население которой было по отношению к ним настроено дружелюбно, и потому они решили здесь отдохнуть три дня. Под вечер второго дня, когда они сидели у костра, Ламбэр изложил свой план.
— Вы представляете, дорогие спутники, навстречу чему мы идем? — спросил он.
Никто ему не ответил.
— Я иду навстречу банкротству так же как и ты, Уайтей! Сеттон готовится стать всеобщим посмешищем в Лондоне и, — добавил он, наблюдая реакцию на свои слова, — отдает на позор имя своего отца!
Он посмотрел на юношу и продолжал:
— Я и Уайтей учредили общество — выманили у публики деньги… Алмазные россыпи… Красочные проспекты и тому подобное… все хорошо обдумано!
Он заметил, как Уайтей задумчиво кивнул, а Сеттон смутился.
— Мы возвращаемся…
— Если мы возвратимся… — промычал Уайтей.
— Не болтай глупостей! — прикрикнул на него Ламбэр. — Конечно, мы возвратимся… самое трудное позади, нам не нужно больше защищаться. Мы приближаемся к цивилизации…
— Ну а дальше, дальше, — перебил его Уайтей, — что будет, когда мы возвратимся?
— Да, — сказал Ламбэр, — когда мы возвратимся, мы вынуждены будем сказать: «Леди и джентльмены, дело в том что…»
— Откровенно говоря… — подсказал Уайтей.
— Откровенно говоря… россыпи не существует…
— Увы, — развел руками Уайтей.
— Но, — оживился Ламбэр, — послушайте! Что нам мешает сказать, что мы открыли алмазную россыпь?! Мы можем изобрести поток… сделать из него высохшее русло… мы видели сотни мест, где в мокрое время года протекают ручейки! Что если мы, возвратившись назад, набьем карманы гранатами и нешлифованными алмазами… Я могу в Лондоне достать такие…
Глаза Уайтея сверкнули.
Но Сеттон стал возражать:
— Вы с ума сошли, Ламбэр! Неужели вы думаете, что по возвращении я стану лгать? Не воображаете ли вы, что я приму участие в таком обмане… и пожертвую именем и памятью отца? Вы с ума сошли!
Его спутники молча переглянулись.
Во время следующего перехода Сеттона свалил с ног приступ тропической малярии. Путешественники вынуждены были из-за этого непредвиденного инцидента разбить лагерь на берегу высохшей речушки.
Ламбэр и Уайтей ушли в заросли. Никто из них не проронил ни слова, но каждый догадывался, о чем думает другой.
— Ну? — сказал, наконец, Уайтей.
Ламбэр избегал его взгляда.
— Для нас это разорение… А если бы он был благоразумен, мы могли бы решить наши проблемы…
Снова наступило молчание.
— Что, ему плохо? — спросил вдруг Ламбэр. Уайтей пожал плечами.
— Не хуже, чем мне уже было дюжину раз. У него это первый приступ.
Затем снова наступило молчание, которое нарушил Уайтей.
— Мы его не можем нести — у нас остались только два носильщика, а до первой миссионерской станции осталось приблизительно пятьдесят миль…
Побродив еще по лесу, они молча возвратились в свой маленький лагерь, где метался в бреду Сеттон.
Ламбэр постоял рядом с ним, пошевелил губами и сказал:
— С ним нужно покончить, — он достал из кармана записную книжку. — Хотя мы и верим друг другу, но все же лучше пусть это будет черным по белому…
Он написал две записки одинакового содержания. Уайтей сперва колебался, но затем все-таки подписал…
…Уайтей разбудил чернокожего, который состоял при них переводчиком, а теперь и носильщиком.
— Вставай, — сказал он сердито, — возьми ружья, разбуди второго и — марш, только живей!
Через несколько минут маленький отряд уже шел по темной тропинке. Впереди — туземец с фонарем для защиты от диких зверей. Вдруг туземец остановился и обернулся к Ламбэру.
— Я не вижу молодого массу.
— Иди дальше, — ответил недовольно Уайтей. — Масса ведь скоро умрет.
Чернокожий двинулся дальше. В этой стране, где утром люди вставали здоровыми, а вечером их хоронили, смерть считалась обычным явлением.
Через три дня они достигли пограничной миссионерской станции, и гелиограф возвестил их прибытие наместнику Сандерсу.
Глава 14
Трехнедельный отдых, мягкие кровати, миссионерский стол и бритва сделали свое дело. Ламбэр почувствовал вкус к жизни. У него была очень удобная память, необычайно избирательная. На миссионерскую станцию прибыл, наконец, наместник, полновластный хозяин этого края — Сандерс. Он стал их расспрашивать, но ввиду изнуренного состояния участников экспедиции, он не потребовал от них подробного отчета и спокойно выслушал, что поток алмазов открыт, а из описания местности заключил, что это на британской земле… Он был разочарован, но не подавал виду.
Ни один человек, которому поручено стоять на страже благополучия туземцев, не может обрадоваться открытию во вверенной ему области драгоценных россыпей или рудников. Такие богатства всегда пахнут кровью.
На первый взгляд кажется странным, что наместник не потребовал тогда у Ламбэра и его компаньонов образчиков этой россыпи, но Сандерс был человеком простым, непритязательным, не встречавшим подобное в своей практике, и, откровенно говоря, не знавшим, что ему нужно было в таких случаях делать.
— Когда умер Сеттон? — спросил Сандерс, на что получил точный ответ.
— Где?
При этом вопросе они замялись и заявили, что это место находится в ста милях отсюда.
Сандерс быстро высчитал.
— Нет, гораздо ближе, — сказал он.
Они допустили возможность ошибки, и Сандерс, оставив вопрос открытым, не стал их больше расспрашивать, зная по собственному опыту, что память изнуренных людей ненадежна. Он расспросил носильщиков, но и у них не получил точного ответа.
— Масса, — начал проводник на своем наречии, — это было на одном месте, где близко друг от друга растут четыре дерева, два красных дерева и два каучуковых.
Так как леса Алеби-ленд главным образом состоят из красных и каучуковых деревьев, то наместник ничего определенного и не узнал.
Четырнадцать дней спустя они достигли маленького прибрежного городка, где находилась резиденция Сандерса.
Пережить в Центрально-Западной Африке одно разочарование за другим, возвратиться кое-как к исходной точке экспедиции, напрочь позабыв как о тяготах похода, так и о двух убийствах, переступить порог вполне комфортабельного дома и — оказаться вдруг лицом к лицу с человеком, о котором твердо знаешь, что он сидит в камере одной из тюрем Англии — о, это кого угодно лишит самообладания! Именно это произошло с двумя негодяями, когда они увидели Сноу в гостиной дома наместника.
Они молча посмотрели друг на друга, причем оба исследователя не обнаружили больше на лице Сноу его обычной лукавой улыбки. Он был совершенно серьезен.
— Что вы сделали с Сеттоном? — спокойно спросил он.
Они не ответили. Сноу повторил свой вопрос.
— Он умер, — ответил, наконец, Уайтей. — Он умер от лихорадки. Это очень печально, но умер…
Уайтея впервые в жизни охватил гнетущий страх. В голосе Сноу звучал какой-то непонятный повелительный тон, будто он вдруг взял на себя роль судьи. Ни Уайтей, ни Ламбэр никак не могли осознать, что человек, требующий у них объяснений, был тем же самым, которого они видели на вокзале в арестантском халате!
— Когда он умер?
Они ответили торопливо и одновременно.
— Кто его похоронил?
Снова они заговорили вместе.
— У вас ведь были с собой два туземца… Вы им ничего не сказали? Вы даже не приказали вырыть могилу?
— Мы сами его похоронили, — Ламбэр снова обрел дар речи, — потому что он был белым и мы тоже белые — понимаете?
— Понимаю.
Он достал со стола лист бумаги. Они увидели на нем набросок какой-то местности и угадали, что это место их изысканий.
— Покажите место, где вы его похоронили. — Сноу положил карту на стол.