Трефовый валет - Мецгер Барбара. Страница 2

– Я провел шесть лег в седле. С меня хватит.

Они пытались придумать, чем заняться Джеку в гражданской жизни. Но на ум ничего не приходило. Джек от всего отказывался.

– Тебе нужно отправиться на поиски приключений, как странствующему рыцарю, – наконец предложил Алекс.

– Опять ты, братец, завел волынку о рыцарских делах. Я же сказал, что титулы меня не интересуют. Мне никогда не хотелось получить твой титул, и, уж конечно, мне не нужен титул, который дают человеку за то, что он заплатит очередной долг принца.

Алекс поднял руку.

– На самом деле я имел в виду рыцаря в старинном значении этого слова, всяких там дев, попавших в беду, клятвы и благородные поступки – все, о чем мы читали в детстве.

– Кстати о девах, попавших в беду. Нет ли известий о нашей пропавшей сестре?

Нелл извинилась и вышла. Разговоры о Лотти разрывали ей сердце. Ведь именно ее старший брат, Филан Слоун, был повинен в исчезновении девочки. Произошло это пятнадцать лет назад. Любовница Филана Лизбет пожелала оставить его, взяв с собой свою маленькую дочку, и он нанял какого-то человека, чтобы тот остановил ее карету. Филан был так влюблен в Лизбет, что не мог согласиться с ее страстным желанием вернуться к мужу, графу Карду, отцу Александра и Джека. Но карета перевернулась и упала с утеса, молодая графиня и слуги погибли, а маленькую Шарлотту с тех пор никто больше не видел.

Филан разорил свое поместье и крал деньги у Алекса, платя похитителю девочки за то, чтобы он сохранил ей жизнь. Во всяком случае, все надеялись, что Шарлотта жива.

Старый граф умер от закупорки легких и от разбитого сердца. Похититель ребенка, Дэннис Годфри, был давно мертв, а Филана держали на отдаленном постоялом дворе, где он не мог причинить вреда никому, в том числе и себе. Нелл оставалось только молиться за него и за Лотти.

Когда мужчины остались одни, Алекс сказал:

– Мы мало что узнали с тех пор, как я писал тебе в последний раз. Выяснили только, что у сестры Дэнниса Годфри внезапно появился ребенок, о происхождении которого никто не знал. Эта женщина время от времени работала швеей в театре на Друри-лейн, но она давно покинула Лондон. Говорят, произошло это меньше чем через две недели после исчезновения Лотти. Никто не знает, куда она уехала и каким именем назвалась. Теперь в театре на Друри-лейн почти никто и не помнит. Молли Годфри. Она, должно быть, взяла из банка деньги Филана, однако никто в банке не может описать ее, а деньги со счета не снимаются вот уже три года.

Джек глотнул вина.

– Я задумал найти Лотти.

– Потому что тебе нечем заняться?

– Нет, потому что я обещал отцу, что никогда не перестану искать ее.

– Джек, тебе было одиннадцать лет!

– А тебе было четырнадцать, но ты же не отказался от этой затеи.

– Да, и именно поэтому я нанял двух сыщиков, которые ищут следы Молли Годфри повсюду. Мы боимся, что она умерла или уехала из Англии. Почему ты думаешь, что можешь узнать больше, чем они?

Джек улыбнулся.

– Потому что сыщики обязаны соблюдать закон, они дали клятву; я же не обязан. И вспомни, я привык отдавать приказания, привык, чтобы мне подчинялись.

– Вот вздор. Актеры, швеи и тому подобная публика не станут отдавать тебе честь, когда ты явишься к ним. Они не станут говорить о человеке из своей среды ни с офицером, ни с джентльменом. Ты зря потратишь время.

– У меня нет ничего, кроме времени. И кто сказал, что я – джентльмен?

– Ты родился и вырос как джентльмен. Кто же ты, как не джентльмен?

– Забавно, но все наши няньки называли меня сатанинским отродьем и дьяволенком. Солдаты, которыми я командовал, никогда не интересовались, какой титул был у моего отца, когда шли за мной в сражение. Нет, Туз, джентльмен у нас ты, тебя воспитали именно таким, какой ты есть, – столпом общества, сознательным, благочестивым хранителем ценностей, в которых нуждается наша страна и которые она уважает.

– Ба, какой скучный портрет ты нарисовал.

– Бывало, я завидовал этой респектабельной скуке, ожидая атаки в Испании. Я не выбрал бы никакого другого пути, кроме армии, но, побывав на войне, я перестал быть робким маленьким представителем высшего общества.

Алекс рассмеялся.

– Ты, братец, никогда и не был робким. Твои отчаянные выходки только и были уместны, что в армии. Но ты стал старше и, надеюсь, благоразумней.

– Ах, но теперь от меня еще меньше пользы. Я был вторым сыном – запасным, не очень нужным. Теперь у тебя есть собственный наследник, и, быть может, скоро появится второй.

– Надеюсь, на этот раз будет девочка, на радость Нелл. – Алекс поднял бокал. – За маленьких девочек.

Джек поднял свой.

– За таких, как Лотти.

Алекс понял, что брата не заставишь свернуть с выбранной им дороги.

– Так что ты собираешься делать?

– Думаю, мне следует проникнуть в тот малозаметный слой общества, где можно купить и продать всякие сведения и где о человеке судят по его уму, а не по тому, как высоко завязан узел его галстука и насколько далеко в глубь веков простирается его родословная. Конечно, я поеду в Лондон, где все имеет свою цену, даже женщины. Особенно женщины. Именно туда хорошенькие молодые особы приезжают, чтобы разбогатеть. Что еще? – Он пожал широкими плечами. – Кто знает?

– Надеюсь, Нелл не узнает о твоих планах. Она оторвет мне голову, если я не заставлю тебя сделать достойную карьеру и не дам тебе шанс познакомиться с достойными юными леди. Ты ведь понимаешь, из-за своих поступков ты можешь оказаться за пределами того, что называют высшим светом, пусть даже ты всего-навсего второй сын. Конечно, в Кард-Холле тебя всегда встретят с радостью, однако подумай хорошенько, прежде чем решишься захлопнуть перед собой все двери. Может статься, что тебя больше никогда не пригласят на балы и в джентльменские клубы, которые сейчас ты так презираешь.

Джек снова поднял бокал:

– И что с того?

Он решил, что будет лучше для Нелл и Алекса, если они останутся в неведении касательно его планов. Старший братец всегда был склонен к опасениям, а бедняжка Нелл не сразу оправилась после позорной истории с ее братом. Как бы то ни было, теперь, когда на подходе новый младенец, в Лондон они не приедут, так что, если Джеку будет угодно, он тоже сможет послать этот чопорный Лондон куда подальше.

Джек решил открыть самый блестящий, самый модный игорный дом в Лондоне. Как он сказал Алексу, у него действительно была склонность заключать пари, и он неплохо играл в карты. Он намеревался заманить в свой клуб богатых шишек, а еще он намеревался нанять самых хорошеньких женщин, каких можно найти, чтобы они прислуживали этим шишкам. Деньги, которые он заработает – а Джек полагал, что деньги будут немалые, – пойдут на помощь голодающим ветеранам и их семьям, а также на поиски Лотти.

Сейчас Шарлотте должно быть восемнадцать. Она так и не получила ни воспитания, ни образования, ни преимуществ, причитающихся ей по праву рождения, никогда не жила так, как полагается жить графской дочери. Она никогда не была представлена ко двору. Она, черт побери, никогда не могла быть представлена вообще никому, кроме фермеров-свинарей. Судя по всему, Лотти либо вышла за портного, либо жила с актером, либо вообще умерла.

Все было возможно. Если Лотти выросла и стала такой, какой обещала стать, то белокурый ангел с большими голубыми глазами превратился в очень привлекательную молодую женщину. Если она похожа на свою потрясающе красивую мать, о которой Джек вспоминал с нежностью, или на хорошенькую кузину, его новоявленную невестку, значит, это бриллиант чистейшей воды. Шарлотта не стала бы швеей, как та женщина, которая украла ее. Ни в коем случае! Уж в этом Джек был уверен.

Если Молли Годфри умерла – а у Джека имелись все основания допустить такое, ибо деньги, которые высылались ей на содержание девочки, давно лежали на счету нетронутыми, – Лотти живет сама по себе. Она, должно быть, не помнит о своем происхождении, иначе давно бы уже разыскала Алекса. И что же стала бы делать красивая молодая особа, оказавшись в таком положении, особа, не имеющая ни семьи, ни состояния и с весьма скромными стремлениями? Разумеется, приехала бы в Лондон. И не для того, чтобы работать в темной задней комнате какой-нибудь лавочки, торгующей готовым платьем. Если она настоящая Эндикотт, в ее жилах должна течь их гордая кровь, сознает она это или нет.