Уздечка для сварливых - Уолтерс Майнет. Страница 5

Сара ободряюще взглянула на миссис Грэхем.

– Сейчас освобожусь, – прошептала она, потом снова обратилась к сержанту: – Хотя вы считаете это ошибкой?

– Я обучался своей профессии в более простом мире, доктор. Тогда мы более серьезно относились к внутреннему голосу. Правда, в то время мы называли это интуицией. – Детектив издал глухой смешок. – Сейчас над интуицией смеются, а результаты судебной экспертизы воспринимаются как истина в последней инстанции. Однако результаты экспертизы надежны не более, чем человек, который их интерпретирует. Я задаюсь вопросом: а почему нет ожогов от крапивы на руках миссис Гиллеспи? Доктор Камерон предположил, что она надевала перчатки. Однако в доме нет перчаток со следами крапивного сока, так что теперь док считает, что реакцию нейтрализовала вода. Такая неясность мне не по душе. Внутренний голос подсказывает, что миссис Гиллеспи была убита, но я всего лишь солдат, и мой командир приказывает оставить это дело. Я надеялся, вы подкинете мне боеприпасов.

– Очень жаль, – беспомощно пробормотала Сара, попрощалась и положила трубку.

– Вы говорили о старой миссис Гиллеспи, судя по всему, – сказала миссис Грэхем прозаично. Она была женой фермера, рождение и смерть не являлись для нее таинством. И то и другое рано или поздно случается, пусть и не всегда в подходящий момент, а вот зачем или почему... – В деревне только об этом и говорят. Все-таки жуткий способ она выбрала, вы не считаете? – Миссис Грэхем театрально поежилась. – Перерезать вены, а потом наблюдать, как кровь смешивается с водой... Я бы на подобное не решилась.

– Да, – согласилась Сара и потерла ладони, чтобы их согреть. – Вы говорите, головка ребенка уже продвинулась?

– Думаю, ждать осталось недолго.

Впрочем, миссис Грэхем было не так легко увести в сторону от интересной темы. К тому же ее аппетит на свежие новости разогрелся после того, как она услышала отрывки фраз из телефонного разговора Сары с детективом.

– Правда, что у нее была клетка на голове? Дженни Спед до сих пор не может говорить о ней без истерики. Клетка, увитая ежевикой и розами. Дженни продолжает называть эту штуку терновым венцом миссис Гиллеспи.

Сара не видела никакого вреда в том, что миссис Грэхем узнает правду. Тем более что основные детали ей уже были известны из уст Дженни. Кроме того, правда намного прозаичнее и, следовательно, принесет меньше вреда, чем ужасные истории, распространяемые служанкой Матильды.

– На голове у нее была не клетка, а «уздечка для сварливых» – семейная реликвия, хранившаяся в доме миссис Гиллеспи. – Сара осторожно прощупала живот беременной. – И не было ни ежевики, ни роз – вообще никаких растений с шипами. Только несколько полевых цветов. – Доктор Блейкни специально не обмолвилась о крапиве, так как та действительно не вписывалась в общую картину. – Зрелище было скорее жалким, чем зловещим. – Она прекратила прощупывать живот. – Да, вы правы, ждать осталось недолго. Должно быть, вы неверно определили дату зачатия.

– Как всегда, доктор, – ответила та спокойно. – Я могу с точностью до минуты определить, когда отелится корова, но что касается меня самой... – Она засмеялась. – Мне некогда отмечать дни в календаре.

Сара помогла женщине сесть.

– Значит, «уздечка для сварливых», – задумчиво продолжала миссис Грэхем. – Сварливыми называют женщин со злым языком?

Сара кивнула и пояснила:

– Такие вещи использовались два-три века назад, чтобы заставить молчать сварливых женщин. Да и не только сварливых. Скорее, любых, которые решались оспорить главенствующую роль мужчины в доме и вне его.

– Как вы думаете, почему она так поступила?

– Не знаю, возможно, просто устала от жизни. – Сара улыбнулась. – У нее не было и малой доли вашей энергии, миссис Грэхем.

– Я не это имела в виду. Что касается самой смерти, я могу понять. Никогда не видела смысла цепляться за жизнь, если она того не стоит. – Миссис Грэхем начала застегивать блузку. – Чего я не могу понять, так это почему Матильда решила умереть с «уздечкой» на лице?

Сара покачала головой:

– Я тоже не понимаю.

– Вредная была старуха, – сказала миссис Грэхем резко. – Миссис Гиллеспи прожила здесь почти всю жизнь, знала не только меня, но и моих родителей с пеленок, однако никогда нас за людей не считала. Жители ферм с навозом на башмаках – слишком простые для нее. Хотя она не считала зазорным разговаривать со старым Виттингхэмом, лентяем, который владеет отцовской фермой. То, что он за всю жизнь и палец о палец не ударил, а жил за счет ренты, делало его достойным общения с миссис Гиллеспи. Но простой люд, трудяги вроде нас, – она покачала головой, – достойны лишь презрения.

Миссис Грэхем засмеялась, увидев выражение лица Сары.

– Я вас шокирую? У меня большой рот, и я люблю использовать его по назначению. Не принимайте смерть миссис Гиллеспи так близко к сердцу. Ее здесь не любили, и, можете мне поверить, она и не стремилась нравиться. Народ в деревне не злой, но всему есть предел. Когда женщина отряхивает пальто после того, как ты случайно с ней столкнулась, – это уже слишком. Я не часто хожу в церковь и все-таки кое во что верю. Например, в раскаяние. К старости, полагаю, все каются – из-за скорой встречи с Богом. Мало кто из нас умирает, не признав свои ошибки, потому мы и встречаем смерть с умиротворением. И даже не важно, перед кем каяться – перед Богом, священником или родственниками, – от сказанного становится лучше на душе. Я считаю, миссис Гиллеспи хотела извиниться за свой злобный язык и надела «уздечку» перед встречей с Создателем.

Матильда Гиллеспи была похоронена рядом со своим отцом, сэром Уильямом Кавендишем, на деревенском кладбище Фонтвилля тремя днями позже. Дознание еще не закончили, но все уже слышали, что вердикт «самоубийство» – вопрос решенный. Об этом узнали либо из уст Полли Грэхем, либо сделав простые выводы из очевидного: полиция сняла печать с «Кедрового дома» и убралась восвояси в Лирмут.

На похороны пришли немногие. Полли Грэхем была права: миссис Гиллеспи не любили. Лишь несколько человек смогли найти время и попрощаться со старой женщиной, известной только дурным характером. Викарий старался, как мог в сложившихся обстоятельствах, но это не слишком помогало. После его заключительных слов собравшиеся с явным облегчением отвернулись от могилы и направились к воротам. Сара чувствовала себя обязанной появиться на похоронах. Ее муж, Джек Блейкни, был вынужден прийти вместе с ней. Он склонился к уху жены и пробормотал:

– Что за кучка лицемеров! Ты видела их лица, когда преподобный назвал Матильду «нашей доброй соседкой»? Да все они терпеть ее не могли.

Сара шикнула на Джека, чтобы тот говорил потише:

– Тебя услышат.

– Ну и что?

Супруги Блейкни шли позади всех, и глаза художника неустанно разглядывали склоненные головы идущих впереди.

– Судя по всему, блондинка – ее дочь Джоанна.

Сара уловила нотки наигранного небрежного интереса в его голосе и цинично улыбнулась:

– Судя по всему, да. А та, что помоложе, судя по всему, внучка.

Джоанна стояла возле викария. У нее были большие серые глаза, приятный, красиво очерченный овал лица и золотистые волосы, которые ярко блестели на солнце. «Красивая женщина», – подумала Сара. Как обычно, она оценивала красоту совершенно беспристрастно. Она воспринимала объекты плохо скрываемой похоти мужа почти как предметы. Похоть, как и все в жизни Джека, за исключением рисования, была бесплотной. Легкое увлечение пропадало так же быстро, как и возникало. Кроме того, уже давно пришла уверенность в том, что Джек никогда не поставит под угрозу их брак, как бы он ни восхищался внешностью другой женщины. У Сары почти не осталось иллюзий по поводу роли, отведенной ей в жизни Джека: она должна обеспечивать материальный достаток, чтобы Джек Блейкни – художник от Бога – мог существовать и удовлетворять свои вполне земные потребности. Хотя, повторяя слова Полли Грэхем, всему наступает предел...