Философия Энди Уорхола - Уорхол Энди. Страница 31
«Как двое целуются».
«Когда двое целуются, – сказал я, – они всегда похожи на рыб. Когда двое целуются – что это вообще означает?»
Дэмиан сказала: «Это значит, что ты доверяешь другому человеку достаточно для того, чтобы позволить ему трогать тебя».
«Ничего подобного. Люди все время целуют тех, кому они не доверяют. Особенно в Европе и на вечеринках. Вспомни, сколько наших знакомых могли бы целоваться с кем угодно. Значит ли это, что они „доверяют"?»
«Я думаю, что да», – сказал Б. Упрямый этот Б. «Они просто доверяют многим, вот и все».
Б поцеловал Дэмиан. Когда двое целуются, они всегда похожи на рыб.
13. Титулы
Я проснулся в гостиничном номере в Турине немного позднее, чем обычно, и испытал обычную секундную панику – где это я? – которая охватывает меня вдали от дома. Я уже устал носиться по Европе за моим парикмахером, заключая бизнес-арт-сделки, которые он наметил. Я был в отеле «Гранд Эксельсиор Принчипи ди Савойя». Отель «Гранд Эксельси-ор Принчипи ди Савойя» был единственной первоклассной гостиницей в городе, наверное, потому что для других гостиниц не осталось первоклассных названий.
Я приехал в Турин по делам своего искусства, но мне больше хотелось бы заняться здесь бизнес-искусством – ведь в Турине делают автомобили «фиат». Я смутно припомнил, что как-то съел много итальянской нуги, которая была сделана в Турине, и стал мечтать, чтобы меня сфотографировали для рекламного щита компании «Фиат» или конфет «Перуджия». Почему-то в Италии рекламные щиты более броские, чем где бы то ни было. Итальянцы здорово умеют развешивать хорошие рекламные щиты.
А вот итальянское телевидение совсем не такое, и как только до меня дошло, что мне не посмотреть Барбару Уолтерс, Пэт Коллинс или «Уступи место папе» (Make Room For Daddy), я потянулся к телефону, чтобы позвонить в комнату Б и разбудить его, чтобы он заказал завтрак, потому что я слишком не уверен в себе, чтобы сделать это самостоятельно. Я просто мучаю тех, с кем я путешествую. Когда я путешествую, я так же требователен, как Лиз Тэйлор или Мадам Елена Рубинштейн (была). Те, с кем я путешествую – разные Б – должны служить переводчиками/буферами между мной и той культурной средой, в которой я нахожусь, а еще им приходится постоянно меня чем-нибудь развлекать, потому что я схожу с ума без американского телевидения. Те, с кем я путешествую, должны быть очень добродушными и легкими в общении людьми, чтобы вынести то, чему я их подвергаю, и не сломаться, – ведь им еще надо как-то привезти нас домой. «Проснись, Б, уже девять тридцать».
Б застонал, но это был довольно добродушный стон. Я сказал, чтобы он заказал завтрак и что мы устроим пирушку у меня в комнате. Потом я свалился с кровати на пол – высокая же была эта кровать – и побрел в ванную.
Через несколько минут раздался стук в дверь, и ввалился Б, а за ним более твердым шагом вошла горничная – черноглазая блондинка с миской вишен, плавающих в ледяной воде, тостами, чаем и кофе. Я протянул Б чаевые, чтобы он дал их ей. «Molto grazie».
«Ciao, bella», – Б с ней заигрывал.
«Grazie, signor, – она покраснела. – Ciao».
«Туринские женщины такие красивые, – сказал Б, принимаясь за завтрак, когда она ушла. – Самые красивые женщины Севера и Юга».
Я уже ел десятую вишню. Они были большие, сочные, темно-красные и холодные. «Ну что, Б, – спросил я, – хорошо мы проводим время, как ты думаешь? Интересно?» «Вопрос в том, – поправил меня Б, – хорошо ли проводит время твоя жена». Моя жена. Мой магнитофон.
«А, точно. Моя жена… Нет, на самом деле нет. Королева Сорайя заставила меня ее выключить». «Я слышал, как она сказала, чтобы ты ее выключил, а потом кто-то сказал, что ты сидишь рядом с Сорайей такой грустный, а я ответил: „О, это потому, что она заставила его выключить магнитофон. А нравятся все, кроме тех, кто велит ему выключить магнитофон. Это как если бы его пригласили на ужин, но попросили не приводить жену“.
Я ел уже двадцатую вишню. Я спросил Б, рад ли он вернуться в родную страну, ведь он был итальянского происхождения.
«Да, приятно, я сплю лучше. Нахожусь в мире с самим собой. Передай burro, пожалуйста». «Вот. Что ты имеешь в виду – в войне и в мире с самим собой?»
Б минуту поколебался. «Хорошая фраза». Я припомнил ее и осознал, что я на самом деле сказал. Я придумал хорошую фразу.
Б намазал burro на свой тост. «В Италии совсем как дома. А Монте-Карло был похож на Диснейленд».
До этого мы немного побыли в Монте-Карло. Мы увидели там тех же людей, которых видели зимой в Сант-Морице и осенью в Венеции. Я сказал Б, что это не просто «международная тусовка» – они были похожи на целую новую национальность. Национальность без нации. «Ну в Европе теперь все смешалось, – сказал Б, – после войны. Очень много смешанных браков».
«Голубые с лесбиянками?» – сказал я, потому что знал, что это одна из любимых шуток Б. Он должен был бы засмеяться, но он просто пропустил это мимо ушей. «Я имею в виду, французы с итальянками, швейцарки с греками… Ты знаешь…» «Но Б, почему тогда в Европе было столько войн, если все короли и королевы женаты между собой, ведь это значит, что все родственники, а зачем сражаться с родственниками?» – Я часто задаю этот вопрос, потому что всегда об этом думаю, особенно когда я в Европе. «Потому что никто не сражается так ожесточенно, как родственники – стоит только начать. Особенно из-за какого-нибудь маленького принца. Например, принцесса Грейс хочет, чтобы принцесса Каролина вышла замуж за принца Чарльза».
Я не понял, в чем соль. Б просто повторил международную необоснованную сплетню. Принц Чарльз заведет закулисный роман с Барбарой Стрейзанд с той же вероятностью, с какой он женится на принцессе Каролине. Но никогда не знаешь заранее. «Во всяком случае, – сказал Б, – бессонница меня из-за этого не мучает. Особенно в Италии». «Но послушай, Б, вчера вечером, если ты сам итальянец, почему ты набросился на князя – как там назывался сыр? Название?»
«Моццарелла».
«Князя Моццареллу. Почему ты на него накинулся, если он такой же итальянец как и ты. Ты должен был держать его сторону».
«Я с ним поспорил, потому что говорят, что он выскочка».
«Он выскочка. Ну и что. Мы тоже выскочки».
«И потому что он жирный».
«Все хорошие выскочки жирные», – напомнил я ему.
«Нет, он не должен быть толстым. Мне бы он понравился, если бы он был симпатичным выскочкой».
«С каких это пор надо быть симпатичным, чтобы выбиться в люди? Он заработал много денег».
Б состроил гримасу. «Точно, он заработал много денег и все их потратил на спагетти».
Б твердо решил недолюбливать князя Моццареллу. Я-то считал князя очень забавным. Но я хотел, чтобы Б пояснил мне кое-что еще насчет вчерашнего ужина:
«Кто была эта леди за моим столом?»
«Какая леди? Та, с которой ты разговаривал весь вечер? Как ты можешь меня спрашивать, кто она, если ты проболтал с ней весь ужин? О чем вы говорили? Она фрейлина Императрицы Сорайи».
«Так она не мать Сорайи???» я не мог поверить. Вот почему, наверное, все смеялись. «Ты уверен, Б?»
«Да. Она фрейлина Сорайи».
«Значит, я только и делал, что ошибался, весь ужин…» Я пытался вспомнить, что же я ей сказал.
Для начала я поздравил ее с тем, что у нее такая красивая дочь, как императрица Сорайя. На этой даме было столько драгоценностей, что я бы никогда не подумал, что она «фрейлина». У меня не было никакого конкретного представления о том, как должна выглядеть фрейлина, но я всегда думал, что они напоминают горничных. А эта леди выглядела такой богатой.
«Фрейлины принадлежат к очень высокому классу, – объяснил Б. – Некоторые из них настоящие княгини. Чтобы стать фрейлиной, надо иметь высокое положение. У знатных дам есть фрейлины, чтобы им – знатным дамам – не нужно было всюду ходить одним». Это начинало звучать похоже на «Парни и красотки» (Guy and Dolls).