Золотой бутон - Уорнер Элла. Страница 18
– А знаешь ли ты, как она тебя называла, Харрисон?! – завопил в ответ Льюк, и лицо его исказила улыбка, полная торжествующего презрения. Донжуаном! Вот как!
– Что ж, очень метко и вполне справедливо, – невозмутимо одобрил прозвище Говард. – Затем взял лицо Фейт в ладони и заставил ее посмотреть себе в глаза. – Могу лишь сказать в свое оправдание, что с первого дня знакомства с тобой, несмотря на то что встречался с другими женщинами, я думал исключительно о тебе, – проникновенно сказал Говард. – Этого вечера я ждал два года. – Голос его изменился и уже не напоминал довольное мурлыканье теперь он был подобен рычанию волка, изготовившегося к решающему прыжку.
Фейт понимала, что ситуация безнадежно выходит из-под контроля. Это должно было ее отрезвить, однако неистовое желтое пламя в глазах Говарда завораживало, лишало способности действовать, заставляло безвольно замереть в его объятиях.
– Ты об этом еще пожалеешь! – донесся до Фейт голос Льюка, но звучал он как-то ирреально, приглушенно, словно издалека, равно как и последовавший через несколько секунд хлопок входной двери.
– Сейчас я сделаю с тобой то, чего не делал ни с одной из своих женщин, хрипло пообещал Говард.
Его жаркий гортанный шепот совсем не испугал Фейт – наоборот, наполнил сладкой истомой блаженного ожидания, а еще через мгновение сопротивляться было уже слишком поздно, даже если бы у нее для этого взялись откуда-то силы, потому что его горячие губы завладели ее ртом, и Фейт погрузилась в водоворот непередаваемых ощущений.
Неодолимая страсть этого первого поцелуя заставила Фейт забыть обо всем.
Сознательное восприятие действительности покинуло ее полностью, сменившись ненасытным голодом, яростно требующим утоления. Ее руки гладили плечи Говарда, его волосы, спину, а тело все сильнее вжималось в большое и сильное тело Говарда.
Одежда вдруг превратилась в нелепый, отвратительный барьер, и оба от нее разом избавились.
После этого они принялись жадно исследовать тела друг друга – смакуя, упиваясь и в то же время наполняя еще более неукротимым голодом.
Предвкушение его утоления было восхитительным, и, когда Говард приподнял Фейт, чтобы их близость могла стать еще более интимной и совершенной, Фейт, нетерпеливо вскрикнув, обхватила, его бедра ногами, с восторгом и радостью ожидая чудесного момента. И он настал, и они слились воедино – сказочный мужчина-волк и изнывающая от ожидания женщина-жертва.
Потом Говард наклонился вперед, осторожно опуская Фейт на что-то плоское и пушистое, и она еще сильнее стиснула ноги, смертельно боясь той холодной пустоты, которая наступит, если она потеряет Говарда, Но Фейт его не потеряла. Напротив, теперь Говард проник еще глубже, исходящая от него мощь горячими волнами пронизывала все тело Фейт, заставляя его таять, сплавляться воедино с телом Говарда, и уже непонятно было, кто из них есть кто, потому что привычный мир исчез, уступив место вспыхнувшему, словно сверхновая звезда, и навеки, казалось, поглотившему все вокруг безмерному и невероятному наслаждению.
Время остановилось, и Фейт не знала, как долго все продолжалось.
Действительность возвращалась медленно, словно нехотя. Постепенно она осознала, что лежит на боку, что сзади, обнимая ее одной рукой, лежит Говард, а на его второй руке покоится ее голова. Открыв глаза, Фейт увидела, что стеклянная дверь на балкон распахнута и там, на балконе, стоят кресла и кофейный столик. Она хорошо помнила, что раньше они стояли в гостиной на ковре, но… Но теперь на этом ковре лежала она сама, а рядом Говард Харрисон, и оба они были совершенно, абсолютно нагие!
На этом месте неторопливо возвращающееся к Фейт сознание замерло, сменившись странным, не пугающим, а каким-то ленивым, обволакивающим потрясением, снова остановившим неспешное течение мыслей, положившим конец ее робкой попытке сообразить – что, как и почему.
В балконную дверь дул легкий ветерок. Свежий и прохладный, он все же не был холодным, но Фейт почувствовала, что вся покрылась гусиной кожей. Говард шевельнулся, его мускулистая нога легла на бедро Фейт, губами он провел по ее плечу и шее, потом положил ладонь на грудь.
– Замерзла? – шепнул он.
– Да…
Язык отказывался повиноваться Фейт, сердце, казалось, остановилось, голову наполняла странная звенящая пустота. Она чувствовала себя парализованной, словно кролик перед удавом.
– Горячая ванна сейчас будет в самый раз, – уже громко сказал Говард и, прежде чем Фейт успела что-либо понять, уже нес ее на руках в ванную, а она через его плечо смотрела на коврик, где все произошло.
Нет, не все. Началось-то возле накрытого для ужина стола. Тенниска Говарда валялась, на одном из стульев, а ее халатик – на полдороге между столом и ковриком. Белые шорты Говарда свисали с телевизора. Куда улетели его сандалии, Фейт рассмотреть не успела, так как Говард вошел в ванную.
Там он сел в джакузи, посадил Фейт себе на колени и открыл все краны.
Ванну заполнили упругие струйки шипящей воды. Фейт слегка растерялась, но, к счастью, Говард снова начал ее целовать, и она просто закрыла глаза, предоставив ему делать то, что ему нравится.
А делал он это удивительно хорошо. Я определенно должна быть ему благодарна, лениво подумала Фейт. Если, конечно, забыть о том, как вероломно он воспользовался моей беззащитностью, неспособностью противостоять исходящей от него мощи. Вот и сейчас мне неодолимо хочется не сидеть на коленях у Говарда, а оказаться на нем верхом, чтобы его загорелые бедра оказались между моими ногами…
Говард, словно угадав это желание, легко, одним движением приподнял Фейт и посадил именно так, как ей хотелось, и время остановилось снова. Все было так же прекрасно, как в предыдущий раз, и даже еще прекраснее, потому что сейчас Говард прильнул губами к ее соскам, наполняя все тело Фейт сладостным ощущением, пронизывающим ее упруго звенящей дугой, начинающейся у груди и заканчивающейся в плотно сомкнувшихся вокруг него бедрах.
Ванная постепенно заполнялась водой, и они уже почти плавали в, ней, все еще наслаждаясь ощущением себя единым целым. Какая-то часть сознания Фейт, сохранившая способность рассуждать здраво, пыталась предупредить ее об опасности происходящего, настойчиво напоминала о том, что Говард Харрисон это Говард Харрисон, что бы между ними сейчас ни происходило. Однако значительная часть существа Фейт думать о чем бы то ни было отказывалась.
Гораздо важнее сейчас были ощущения – все остальное не имело никакого значения.
– Ну как, согрелась? – спросил он.
– Ммм…
Он рассмеялся, низко и гортанно, затем довольно сказал:
– Трудно оставаться в таком положении в воде, любовь моя, но, поверь, мне никогда не было так хорошо.
Приоткрыв глаза, Фейт сквозь ресницы посмотрела на счастливую улыбку на его лице и признала, что и ей так хорошо никогда не было. Однако она не была уверена, что следует произнести это вслух.
Говард Харрисон – это все-таки Говард Харрисон. Прожженный ловелас. Ее босс.
И, сообщив ему, что на сексуальном ристалище он взял первый приз, Фейт бы еще больше осложнила ту непростую ситуацию, в которой оказалась. Она решительно не понимала, как вести себя дальше. Еще один мост сожжен, и будущее теперь казалось еще более неясным, чем раньше. Оттолкнув Говарда, она отплыла к противоположной стенке ванной и попыталась заставить себя думать.
Озадаченный Говард удивленно приподнял брови, однако в его глазах читалось осознание того, что отныне Фейт не удастся игнорировать все произошедшее сейчас между ними.
И вдруг Фейт вспомнила: все это бесчисленное число раз уже происходило между Говардом и другими женщинами. Что, если и их он уверял, будто ему никогда не было так хорошо? Что, если эти дурманящие слова были не более чем привычным и ничего не значащим ритуалом? И даже если сейчас он и в самом деле забыл обо всех ее предшественницах…
– Не смей называть меня «любовь моя»!
Оба на мгновение застыли, пораженные переполнявшим эти слова страстным протестом. Фейт и сама удивилась отвращению, которое вызвала у нее перспектива оказаться причисленной к длинной череде прошлых побед Говарда.