Таверна трех обезьян - Бас Хуан. Страница 2

Таверна Трех обезьян

Мое имя Хуан Макилрой Ларрасабаль. Я родился в Бильбао в 1930 году. Отец мой, Бен Макилрой, коренной шотландец и уроженец Эдинбурга, был морским инженером; в двадцатые годы он частенько наведывался в процветающий портовый город Бильбао в качестве представителя английского предприятия, имевшего долю в капитале одной из верфей, располагавшихся на левом берегу широкого устья реки Нервион. Во время одной из таких длительных командировок отец познакомился с моей матерью, Хуаной Ларрасабаль, жительницей Бильбао. Она отличалась добронравием и была хороша собой — высокая, рыжеволосая и зеленоглазая. Мать торговала рыбой на рынке на улице Ла Рибера, куда отец имел обычай ходить за устрицами, своим излюбленным лакомством. На рынке они и встретились. Они поженились в 1929 году и купили одноэтажный особняк в старом центре города, напротив кафедрального собора, где свили семейное гнездышко, и где, спустя год, родился я. Так что раннее детство я провел в Бильбао, но вспыхнувшая в 1936 году гражданская война заставила моих родителей решиться на переезд в Лондон всей семьей — а других детей, кроме меня, у них не было. В Лондоне мы жили счастливо, пока в 1941 году бомбардировка Люфтваффе и итальянский штык не сделали меня круглым сиротой…

Отец происходил из богатой семьи. Макилрои владели крупной собственностью в Стирлинге и Перте. Я жил и учился в Эдинбурге на попечении деда с отцовской стороны, к тому времени уже овдовевшего. В 1952 году дедушка Джеффри скончался, и я унаследовал обширные семейные владения, а также изрядный денежный капитал.

Я превратился в богатого молодого человека, безответственного и одинокого, который до недавнего времени взахлеб упивался жизнью и не раз испытывал судьбу. Ныне идет 1960 год, а может быть, уже наступил 1961, точно не знаю, и я вспоминаю о своих корнях, — главным образом, чтобы убедиться, что все еще жив, и у меня есть прошлое — находясь в Бильбао, моем родном городе, куда несколько месяцев назад меня привела ностальгия. Кто бы мог подумать, что стремление вернуться к своим истокам обернется столь неожиданным концом, если можно так сказать…

К игре я пристрастился еще в Эдинбурге. На Грассмаркете, шумной базарной площади, где идет бойкая торговля всякой всячиной, есть очаровательный паб «Последняя капля», обязанный своим названием тому обстоятельству, что именно на этом месте в Шотландии произошла последняя публичная казнь через повешение. В задней комнате заведения каждую неделю играли — полагаю, играют и теперь — в покер. Там-то я впервые и познакомился с правилами этой чудесной игры; никогда я не отрекусь от нее, несмотря на плачевный финал. В «Последней капле» я выиграл и проиграл первые значительные суммы денег, причинив немалое огорчение своим близким.

Позднее, унаследовав состояние (хотя моим официальным местом жительства оставался Эдинбург), я несколько лет странствовал по миру, предаваясь своей страсти везде, где только можно. Но очень скоро обычная игра в покер приелась, мне захотелось более острых ощущений.

Я не был мультимиллионером, однако, выигрыш или потеря пары тысяч долларов или нескольких сотен фунтов уже не будоражили кровь. Меня влекло к играм более изощренным и опасным: поставить на карту собственную жизнь — вот отчего воистину захватывало дух, и прекраснее чувства мне не доводилось испытывать.

На одном из складов Гудньюз-Бэй на Аляске латышский моряк в яростной драке сломал мне локтевую и лучевую кости правой руки; позднее, пока мне вправляли и залечивали переломы, мы испробовали иные развлечения, и я приохотил его к перцовой водке. Я играл в русскую рулетку в жалкой лачуге в Опорто, в мексиканскую рулетку — в Сью-дад Хуаресе: правила простые, нужно взвести курок заряженного револьвера, подбросить его вверх над столом; падая, два раза из трех револьвер стреляет — ив кого попадет, в того попадет. Я до отказа вжимал в пол педаль газа, гоняя на автомобиле по узкому мосту над рекой Миссисипи неподалеку от Батон Руж: две машины на полной скорости неслись навстречу друг другу по единственной полосе, проигрывал тот, кто сворачивал в сторону, чтобы избежать столкновения. В Гей-дельберге, после одной из пирушек, затянувшейся на несколько дней, пулей мне пробили левое легкое во время дуэли на пистолетах; дуэль состоялась по самым строгим правилам девятнадцатого века, с оружием той же эпохи: спина к спине, десять шагов и выстрел. В Чили я выиграл пари, последним открыв парашют, прыгая над пустыней Атакама…

И все эти годы я не уставал перемежать свои опасные и сумасбродные забавы посещением десятков казино, самозабвенно играя в покер и в самых фешенебельных салонах, и в самых злачных притонах, куда стекалось отребье. Невзирая на некоторые серьезные экономические потери, в конечном счете я выигрывал больше, нежели проигрывал, и мое материальное положение нисколько не пошатнулось.

Любовь никогда не занимала сколь-нибудь заметного места в моей личной системе ценностей. Возможно, из-за того, что я рано осиротел, мир чувств не играет для меня никакой особой роли, я отношусь к людям, что называется, холодным. Наверное, именно здесь следует искать причину, по которой я столь часто и нелепо ставил на кон свою жизнь: меня не сильно огорчала вероятность ее утратить. У меня было много женщин, но я всегда тщательно следил, чтобы с моей стороны не возникало даже легкой эмоциональной привязанности; поэтому я обыкновенно предпочитал безличный и безопасный секс с профессионалками.

За одним исключением.

В 1958 году, в Макао, я познакомился с женщиной, которая меня околдовала. Ее звали Мариана Перейра. Она родилась в Португалии, завораживала красотой изумительной и самобытной, немало повидала мир и была такой же сумасшедшей, как я сам. Мы полюбили друг друга и целый год не расставались, исколесив вдоль и поперек юго-восточную часть Азии.

В Джакарте мы ненадолго задержались, начав баловаться героином. Как-то вечером, изрядно накачавшись наркотиками, мы ввязались в игру, ставшую роковой. В одном притоне некий китайский мафиози, явившийся с женщиной, которую он выдавал за свою жену, сделал нам заманчивое предложение. В прямоугольном глухом ящике, не длиннее скрипичного футляра и высотой около двадцати сантиметров, сидели две ярко-зеленые змейки, название которых я не разобрал; яд их был смертелен и убивал очень быстро. В клетке с двух противоположных сторон имелись щели, прикрытые пленкой. А суть пари заключалась в следующем: каждый из участников засовывал руку в одно из отверстий и вслепую, неподвижно и терпеливо ждал укуса. Заклад в тысячу долларов выигрывал не тот, кого змея не укусит, а тот, кто первый станет жертвой рептилии — в случае, если змеи искусают обоих. Игра не выглядела самоубийством, мафиози выставил на стол небольшой пузырек с бесцветной жидкостью-противоядием, которое обезвреживало действие смертельного укуса…

Нетривиальный способ попытать счастья мне понравился, и я согласился. Но мафиози предложил, чтобы не мы, а наши женщины просунули руки в клетку со змеями" Я отказался. Однако героин заговорил устами Марианы, и она непременно захотела попробовать. Мне стало не по себе; в тот миг я осознал — я люблю ее и боюсь ужасно, что с ней случится какое-нибудь несчастье. Прежде я не знал подобных чувств. Мариана была всего лишь легкомысленным существом двадцати трех лет, но она обладала чем-то таким, что покорило меня навсегда, и только с ней я понял значение слова «нежность»… Я настойчиво упрашивал Мариану отступиться, но она не обратила внимания на мои уговоры.

Обе женщины, сев лицом к лицу, одновременно протиснули руки в клетку, а мы с мафиози передали заклад в две тысячи долларов выбранному нами арбитру. Китаянка была маленькой некрасивой женщиной лет сорока с застывшим печальным выражением на грубо накрашенном лице. Мариана храбрилась, нервно шутила и подбадривала змей, побуждая их к действию… Когда я громко начал рассуждать о том, что лишняя тысяча долларов придется нам весьма кстати, ее лицо исказила гримаса мучительной боли, девушка пронзительно вскрикнула… Мариана выдернула руку из ящика: на тыльной стороне отчетливо виднелись две крошечные ранки. Я быстро дал ей флакон с противоядием, которое она выпила залпом. Арбитр вручил мне две тысячи долларов; мафиози не возражал и, странно, несмотря на проигрыш даже казался довольным. Китаянка, в свою очередь, неспешно извлекла руку из клетки: вторая змея тоже не дремала, о чем свидетельствовали две точечные ранки на ее руке. Замороженное лицо ни на секунду не меняло своего выражения, и было невозможно понять, когда именно ее укусили… Но ей не дали противоядия… В этот момент Мариана сказала, что по вкусу напиток похож на обычную воду, что у нее кружится голова и трудно дышать…