Свои люди - Уоррен Роберт Пенн. Страница 4

Негритянка прошла через веранду в дом, с какой-то болезненной осторожностью ступая по половицам кривыми ногами, так что пятки при каждом шаге выворачивались наружу. Женщина проводила её взглядом, потом зажгла сигарету и нервно, с усилием выдохнула дым.

Негритянка вернулась. Рука, державшая голубую книгу, повисла как плеть, будто груз был слишком велик для нее.

– Вот, – сказала она. – Лежала там, где я её оставила. На своем месте, – добавила она, и мелкие черты её лица сложились в подобие робкой, примирительной улыбки. Затем улыбка растаяла, и вернулось прежнее кроткое выражение.

Женщина забрала книгу.

– А теперь, Виола, я хочу, чтобы ты ушла. Ты нехорошо со мной поступила, и нехорошо поступила с этими неграми, которые хотели тебе помочь, пустили в дом, приглашали на вечеринки и куда там еще. – Отвернувшись и глядя на долину, она говорила быстро и резко. – Так что уходи. Возвращайся лучше в Алабаму, к своим.

– Ладно, мэм, – проговорила негритянка без всякого выражения и стала спускаться с крыльца.

Женщина подошла к краю веранды.

– Уезжай, – сказала она. – Не желаю тебя больше видеть, никогда.

Негритянка медленно шла по неровной кирпичной дорожке. У калитки она остановилась, провела пальцами по серому штакетнику. Потом обернулась.

– Я бы про вас такого никогда не сказала, мисс Аллен, – сказала она. – Я хочу вас видеть, – и выйдя из ворот, стала спускаться по склону холма.

Женщина села на верхнюю ступеньку, жадно затянулась и выдохнула дым. Из двери вышел её муж.

– Уволь ты её, – сказал он с неприязнью.

– Уже. Хитрый ты, – взгляд у неё был укоризненный, – уходишь, а всю грязную работу оставляешь мне. Вечно ты так.

– Присутствовать при этом было выше моих сил, – миролюбиво сказал он. – У меня чувствительная натура. – Он бесцельно стукнул несколько раз по клавишам машинки. – И что ты ей наговорила?

– Это было ужасно, – сказала она. – Просто отвратительно. – Она поднялась и направилась к открытой двери. – Я вела себя как ханжа, как какая-нибудь ретивая дура-христианка.

– Ну правильно, ты же посещала воскресную школу, скажешь – нет?

Она докурила сигарету до конца, оторвала прилипший к губе окурок и погасила о дверной косяк.

– А под конец я сказала, что больше не желаю её видеть.

Он перевел каретку, чтобы начать новый абзац, и откинулся на стуле.

– А тебя никто и не заставляет.

Большая старая машина жалобно стонала, спускаясь с холма и скользя по песчаной колее с бегущей под гору желтой водой в ошметках белесой пены. Дождь никак не унимался, крупные капли падали почти отвесно, потому что в долине было безветренно. Молодые листья на деревьях вдоль тропы вздрагивали под ритмичными ударами.

– Я прихожу домой, – с горечью сказал он, – и ты меня снова в это втягиваешь.

– Ты, наверное, думаешь, что мне это доставляет удовольствие.

Сидя за рулем машины, грохочущей по неплотным доскам моста, под которым кипела и бурлила вокруг каменных опор небольшая речка, он сказал:

– Я уже по горло сыт этими неграми.

– Джейк прислал за нами мальчишку по такому ливню, в такую даль, сказал, что это важно.

– Ну хорошо, хорошо, – сказал он, – мы же едем.

Они свернули на черное, тускло блестевшее асфальтовое шоссе. Дождь немного утих. В двухстах ярдах от поворота, под двумя дубами, которые до сих пор не дали листьев, стоял обветшалый дом с мокрой черной крышей, похожий на ящик, на высоком каменном фундаменте. Мужчина и женщина пересекли двор – голый, без единой травинки, с утрамбованной землей, где вода скучно стояла в лужах без бликов и отражений.

Он постучал в дверь и отступил, пропуская жену вперед. Открыл им высокий негр, теперь он был в рабочем комбинезоне и босой, в одних носках.

– Добрый вечер, мисс Аллен, – сказал он. – Вот спасибо, что приехали, да ещё в такой дождь.

– Зачем ты звал нас, Джейк?

– Из-за этой девушки, Виолы, – сказал он и попятился в дом; они вошли за ним.

Женщина-негритянка с черным, худым лицом поднялась со стула у плиты в центре комнаты, натянуто кивнула и сдвинула на лоб очки в стальной оправе.

– Из-за этой девушки, – сказала она.

– А что с ней? – спросила женщина.

– Валяется в постели и не встает. Я говорю ей, чтоб уезжала, а она не отвечает. Лежит и молчит. Три дня уже. – Она сердито запыхтела, потом продолжала более сдержанно: – Сами пойдите поглядите.

– Я поговорю с ней.

Взявшись за ручку двери в другую комнату, негритянка повторила:

– Вы скажите ей, мисс Аллен, пусть уезжает.

Шторы были задернуты, сквозь щель проникал скудный свет, выхватывая из сумрака кресло-качалку с наваленной одеждой и серым жакетом сверху, стол у стены и кровать. Она лежала на спине, натянув до подбородка простыню. Когда они вошли, она скосила на них глаза, всего на секунду, и медленно отвела, снова уставясь в потолок.

– Виола, – сказала женщина.

Женщина на кровати не отзывалась, и лицо её не изменило выражения.

– Виола, ну-ка отвечай немедленно. – Она подошла ближе и положила руку на спинку стула у кровати. На стуле стоял ковш с водой, кусок сыра и открытая пачка печенья. – Ты меня слышишь? Ответь мне!

– Я вас слышу.

– Давай-ка, Виола, вставай. Так и заболеть недолго. – Она нетерпеливо тряхнула спинку стула. – Три дня – на одном сыре с печеньем.

Старая негритянка подошла ближе, её бугристое черное лицо в полумраке казалось лицом оракула.

– Вы ей скажите, чтоб уезжала, – сказала она.

– Слышала, Виола? Ты нехорошо поступаешь с этими людьми. Тебе надо уехать.

– Я слышу, – сказала женщина на кровати, все так же глядя в потолок.

– Я куплю тебе билет до дома. На автобус. Но тебе надо уехать.

– У меня есть деньги, – сказала она.

Белая женщина с минуту глядела вниз, на тело под простыней.

– Ты не можешь здесь оставаться, – добавила она.

– Да, мэм, – прозвучало с кровати.

– Так вставай и отправляйся, сейчас же. Слышишь меня?

– Да, мэм.

– До свиданья, Виола, – сказала она, но ответа не получила. И вышла в другую комнату, где ждали хозяева.

– Она уедет, мисс Аллен? – спросил негр.