Янтарная Цитадель - Уоррингтон Фреда. Страница 116

– Государь, Лафеома нигде не могут сыскать. Мои люди не оставляют попыток, но увы…

– Что еще?

– Государь, бунтовщики у ворот Янтарной цитадели. Ваша внучка требует свидеться с вами!

– Моя внучка мертва!

– Видимо, это не так. Мятежники требуют впустить их, и я не вижу, как мы можем им отказать.

– Я не стану являться к этому сброду! – возмущенно вскричал Гарнелис. – Сама мысль об этом – измена. Спустись и передай им мой отказ самолично!

– Слушаюсь, государь, – ответил Поэль, скрипнув зубами.

Гарнелис подошел к оконной нише, той самой, где они с Изомирой впервые играли в метрарх. Девушка опасливо последовала за ним. Снизу доносились крики, и Изомира увидала, какой хаос царит на улицах. Толпы людей со всего города устремлялись к Цитадели, чтобы скрыться в тени ее внешних стен. Вдали звонил колокол.

Гарнелис приобнял девушку за пояс.

– Это еще не конец, – проговорил он неожиданно спокойно. Настроение его изменилось, точно по волшебству, как это с ним бывало. – Бог и Богиня многолики, но все они – лишь грани единой изначальной сути; Нут и Анут. Разве я не отдал все, чтобы почтить их великой Башней? Они понимают: Башня – лишь зримый символ моего почтения. Потому они подарят мне победу. Иначе быть не может.

– Когда мы с Линденом любились, – ответила Изомира, – то была высшая почесть, какую может воздать им человек.

Он оттолкнул ее, так грубо, что она упала, свалив столик для метрарха. Мраморная столешница больно ушибла девушку. Изомира тяжело приподнялась. Он задыхалась, не потому, что хрупкий столик нанес ей тяжелую рану, но скорей от потрясения и боли – не только телесной.

Гарнелис подскочил к ней, подхватил за плечи, поднял. К ужасу ее, в глазах царя стояли слезы.

– Милая моя, ты ушиблась? – спросил он, не отпуская ее. – Я любил бы тебя, если б только…

В двери заколотили. Гарнелис отпустил ее и, отступив, тяжело оперся о шкапчик. В этот раз вестником послужил не Поэль, а его трусоватый помощник Дерион. За спиной его маячили трое стражников.

– Государь, бунтовщики прорвались через первые врата. Через несколько минут они будут во дворце.

– Как это возможно?

– Государь, все ополчилось на нас! Мы почитали бунтовщиков неготовыми к войне, но они застали нас врасплох. В самодовольстве своем мы слишком многих отправили на охрану Башни и слишком мало – на стены. Мы не были готовы к бою, решив, что ему не случиться! А мятежники привели с собой замфераев. Подземцы расточили камни стен…

– Вы нашли Лафеома?

– Нет, государь.

– Тогда убирайся, Дерион, – негромко приказал царь.

– Государь, ради вашей безопасности – позвольте проводить вас в срединную твердыню…

– Чтобы жить там пленником? Нет. Сидеть там в осаде я не стану.

– Государь, умоляю! Пойдемте с нами, или они отыщут вас!

– Нет. Меня им не найти, будь покоен. Теперь убирайтесь, все! Вон! Оставьте нас!

Дерион и его стражники бежали, захлопнув двери за собою.

– Еще не конец, Изомира, – с улыбкой повторил царь.

А потом он ухватил девушку за руку и повлек к потайной двери, ведущей в сердце замка.

Ужас захлестнул девушку. Она не понимала, откуда взялась в ней такая сила чувства, когда она столько раз была на пороге гибели, что страх уже, казалось, перестал ее трогать. Но в этот миг трепет овладел ею; Изомира с уверенностью поняла, что царь убьет ее в последнем жертвоприношении, в последней попытке поразить врагов копьем темной силы.

Он волок ее через пыточную камеру, вниз по винтовой лестнице, туда, где крутился в каменной колыбели хрустальный шар. Если в начале пути стоны камня были просто невыносимы, то в конце его они оглушали.

Шар кружился так быстро, что от него исходили волны жара. С поверхности его срывались алые молнии. Он вертелся то туда, то сюда, точно лихорадящий больной в бреду, и волны его страдания были так сильны, что девушка рухнула на колени, всхлипывая вместе с ним.

– Почему? – взвыл Гарнелис. – Столько силы я вложил в заурому, столько своей души – так почему она не поможет мне?! Я нуждаюсь в ней!

– Да потому, – вскричала Изомира, поднимаясь, – что шар – это не заурома! В нем нет своей мощи. Он лишь мера завета! Он лишь передает тебе меру боли самой зауромы – боли твоей земли, потому что ты не веришь в собственный народ!

Гарнелис протянул руку к кружащемуся шару, но стоило ему коснуться хрусталя, царь вскрикнул, точно от ожога. Черно-пламенное мерцание окружило его облаком; потом шар померк, а царь отшатнулся от него и бежал с душераздирающим стоном.

Изомира бросилась за ним вверх по лестнице. Ей казалось, что черная сила плещется и в ней, выжигая все преграды на пути рвущейся из ее души правды. Гарнелис закрыл перед ней дверь в палату для игры, но не запер. Изомира с грохотом распахнула ее и так же гневно захлопнула. Царь кругами ходил вокруг помоста, стряхивая с богатых одежд незримое прочим пламя.

– Мера! – повторил он, останавливаясь и бросая на Изомиру гневный взор.

– Ты ведь знал это? Даже я поняла!

– Когда я был молод, шар сиял серебром, и в нем промелькивали иные грани бытия, мира злата и многоцветных радуг, и он пел. Но когда он начал темнеть, я понял, что моих стараний недостаточно зауроме… что я должен питать его.

– Нет. Шар потемнел, когда ты усомнился в себе самом.

– Откуда тебе это знать, Изомира? Ты лишь…

– Крестьянка? Кто лучше земледельца знает нужды земли? Ты лжец!

– Что?

– Ты знал, что делаешь. Заурома не получала силы от тех, чью кровь ты пролил. Она лишь впитывала их муку. Но тебе было плевать! Хоть во всем мире не найдется силы, что подняла бы тебя над твоим мнимым ничтожеством – ты не успокоился! И теперь шар кричит от боли всей Авентурии!

– Я… знаю… – прохрипел он и, к ужасу девушки, протянул ей в мольбе костлявую длань. – Теперь эта боль во мне. Или недостанет этой кары? Послушай, как они кричат, Изомира. Они идут за мной. Помоги мне. Я люблю тебя. Ты одна можешь мне помочь!

Пошатываясь, он шагнул к ней. Девушка застыла, глядя на него в омерзении. Она поняла вдруг, как быстро и страшно может любовь переродиться в ненависть. Гарнелис Прекрасный держал судьбу Авентурии в своей руке. Гарнелис Жалкий низвел всю свою землю до собственного ничтожества. Изомира жалела его, и не могла снести этой жалости. Он был причиной всех ее бед. Вспомнились лица родителей в последний миг перед тем, как скрылась за поворотом Излучинка. Серения, погибшая под обвалом. Эда, умирающая от лихорадки, которую излечила бы пара ночей в теплой постели. И Линден, ее милый Линден, чье лицо она, завороженная царем, почти забыла… и теперь никогда уже не увидит вновь.

Гарнелис рванулся к ней, сбивчиво умоляя о помощи – а она мечтала лишь о том, чтобы остановить его.

Нож лежал на шкапчике, рядом с порезанными яблоками, но теперь он как-то сам собой лег ей в руку. Царь потянулся к ней, и Изомира, дернувшись, вонзила лезвие ему между ребер, в живую плоть, в бьющееся сердце.

Хлынула алая кровь.

Но Гарнелис еще был жив. Изомира выдернула нож, и замерла, потрясенная тем, что натворила. Царь стоял, будто не в силах поверить случившемуся, только вцепился в свою грудь, зажимая рану, так что пальцы его покраснели от крови.

Ей хотелось остановить этот бьющийся ток крови, прервать его боль, прежде чем она перекинется на нее, остановить его. И она ударила снова, и снова, и снова, в горло, в грудь, следуя за ним, когда умирающее тело Гарнелиса откачнулось и рухнуло на кушетку. И только когда кровь перестала течь, и мышцы – содрогаться, она замерла.

Изомира тупо взирала на дело рук своих, стискивая мокрую от крови рукоять, не понимая, что случилось. До нее не доходили ни голоса, становившиеся все громче, ни стук в двери палаты. В ушах ее звенела тишина, наступившая, когда смолкли вопли хрустального шара.

Гелананфия ворвалась в палату первой. Еще в коридоре она собралась с силами – глубоко вздохнула, накинула плащ на одно плечо, подняла подбородок, готовясь встретить царственного деда.