Испанская роза - Басби Ширли. Страница 42
Мария не на шутку встревожилась. Но было поздно. Схватив за плечи, он резким движением вытащил ее из воды и, не обращая внимания на попытки вырваться из его рук, грубо замотал в банную простыню. Прижав девушку к себе, Габриэль понес ее в спальню, громко захлопнув за собой дверь. Отодвинув полог, он швырнул свою пленницу на кровать. На этот раз он не ушел и прежде, чем Мария смогла выпутаться из простыни, быстро разделся, срывая с себя одежду, и опустился рядом с ней.
Борьба была недолгой. Как ни старалась Мария, она не смогла по-настоящему противостоять молодому и сильному мужчине. Но больше всего ее пугала проснувшаяся в нем какая-то животная грубость. Сознание того, что она сама спровоцировала его, не приносило утешения. Все это было похоже на дурной сон. Наконец ей удалось отстраниться и посмотреть ему в глаза. Сердце Марии забилось сильнее, когда она не увидела в его взгляде ни злости, ни раздражения, в нем было только одно желание.
Внезапно он нежно поцеловал ее плечо и прошептал:
— Все должно быть по-другому… Я бы предпочел, чтобы ты хотела меня, а не боролась со мной вот так.
Они лежали, тесно прижавшись друг к другу, и Мария ощущала предательскую слабость во всем теле. Как ей хотелось сильнее прижаться к нему, почувствовать его ласковые руки на своем теле, ощутить вкус его страстных поцелуев. Она уже совсем было решила сдаться, как вдруг неожиданно в ее воображении возник образ отца, и она услышала голос Диего:
«Шлюха! Дрянь! Где твоя гордость? Ведь ты же Дельгато, а он Ланкастер! Ты хочешь обесчестить славное имя, которое носишь?!»
— Нет! Никогда! — закричала Мария и резко оттолкнула Габриэля. Пытаясь освободиться от него, сама того не желая, она больно ударила его коленом в пах. Скрючившись и застонав от боли, Габриэль перекатился на бок и на мгновение замер. Мария застыла в недоумении, не сразу поняв, что произошло, но, оценив появившийся шанс, быстро перебралась на другой конец кровати, подальше от человека, который так манил ее и от которого из-за проклятой фамильной гордости ей следовало держаться подальше. Она уже свесила ноги с кровати, когда Габриэль, придя в себя, железной хваткой вцепился ей в плечо.
— Ну нет! Боюсь, что ты добилась своего — вывела меня из себя… Теперь мне плевать на то, что ты будешь чувствовать. — И он силой втащил ее обратно. Он был груб, настойчив, и Мария поняла, что не в силах противостоять такому напору. Вот тут-то она и вспомнила про нож.
Собрав последние силы, она извернулась и, сунув руку под подушку, нащупала там острое лезвие. Не думая о последствиях, повинуясь слепому инстинкту, Мария ударила его ножом и, услышав сдавленный крик, испытала странное чувство облегчения и страха одновременно. Она приподнялась на локте и увидела, что попала ему по лицу: кровь струйкой стекала по щеке из небольшой раны на скуле. Почувствовав угрызения совести, Мария с отвращением отбросила нож в сторону.
— Я.., я.., не хотела, — прошептала она, и в голосе ее звучало искреннее раскаяние. Но слова замерли у нее на губах, когда она увидела устремленный на нее взгляд.
Никто никогда еще не смотрел на нее так. За какую-то долю секунды там промелькнуло презрение, ярость, сожаление и желание — все было в этом взгляде. Потом Габриэль закрыл глаза, и в комнате воцарилась гнетущая тишина. Что-то темное и зловещее медленно вползало в комнату, и Мария чувствовала, как оно сжимается вокруг нее. Она переступила некую невидимую черту, и их отношения уже никогда не станут иными; ей стало страшно, она боялась этого сильного человека. У нее появилось ощущение, что того Габриэля Ланкастера, которого она знала и который так привлекал ее, уже давно нет в этой комнате, а рядом с ней на кровати лежит Черный ангел, которого смертельно боялись все ее соотечественники.
Габриэль медленно поднял руку и поднес ее к раненой скуле. Пальцы его обагрились кровью.
— В тот день, когда Гарри Морган освободил меня из трюма проклятого невольничьего корабля, — леденящим душу голосом произнес Габриэль, — я поклялся: никогда больше ни один из Дельгато не возьмет надо мной верх; никогда больше не прольют Дельгато ни капли ланкастерской крови. Я поклялся использовать любую возможность, чтобы освободить землю от вашего проклятого племени. — Он улыбнулся, и от этой улыбки дрожь пробежала у Марии по спине. Она вся сжалась, приготовившись защищаться до последнего. — Однако выходит так, — продолжал он тем же тоном, — что мне придется нарушить клятву… Я не убью тебя, но когда я уйду, ты, возможно, пожалеешь, что я не сделал этого. — Он горько рассмеялся. — Ты правильно поступила, что напомнила — очень доходчивым способом — о коварстве твоей семьи… И мне, защищая фамильную честь Ланкастеров, надлежит обращаться с тобой с такой же грубостью и жестокостью, с какой твой брат обращался со мной и моими близкими.
У Марии пересохло в горле. Она со страхом думала о том, что наделала, и все же в глубине души старалась не жалеть об этом. Теперь в их отношениях все стало предельно ясно, и пути назад нет. Со смешанным чувством удовлетворения и печали она подумала о том, что после сегодняшней ночи сердце ее должно успокоиться — Габриэль Ланкастер стал и ее врагом.
Она уже поняла, что он может быть груб, но не могла себе представить насколько. Все барьеры, которые она ставила на его пути, он моментально сметал. Его пальцы впивались в нее, словно стальные когти, руки, как тиски, сдавливали ее так сильно, что не было мочи вздохнуть, а губы.., она даже не представляла, что губы могут быть такими жесткими, а поцелуи жалить, как пчелы…
Мария ощутила вкус крови во рту. Была ли то кровь из его раны, или ее нежные губы не выдержали его безжалостных поцелуев, она не знала. То, что произошло между ними, казалось ей символичным. Даже кровь. Так должно было случиться. Поколения Дельгато и Ланкастеров принесли друг другу много горя, так почему между ними все должно быть иначе. Но в какой-то момент борьбы она ощутила неизбежность своего поражения, почувствовала, что слабеет и желание сопротивляться покидает ее. Ей вдруг стало безразлично, что с ней произойдет.
Как только бессмысленность дальнейшей борьбы дошла до ее сознания, Мария поняла, что тело ее стали наполнять новые ощущения. Ей открылась другая сторона страсти, которая поразила и ужаснула ее. Яростный всепожирающий огонь начал разгораться у нее внутри. Прикосновения Габриэля уже не были неприятны, наоборот, они возбуждали ее; его руки и губы больше не причиняли боли.
Первобытная, животная страсть захватила обоих, заполонив все мысли и чувства. Ни мести, ни гордости не было места в том, что происходило между ними. Сгорающий от желания дикий мужчина и необузданная первобытная женщина вступили в вечный спор, который всегда оканчивается одинаково.
Когда его рот вновь стал искать ее губы, она не стала сопротивляться. Почувствовав изменение в ее настроении, Габриэль застонал от удовольствия, и его пальцы еще глубже зарылись в волосы Марии. Он запрокинул назад ее голову и, сдерживая себя, маленькими глотками пил пьянящее вино ее страсти, так бесстыдно предлагаемое ему. Ее то сопротивляющееся, то податливое тело приносило ему невыразимые муки. Он терял контроль над собой, разрываемый неудержимым животным желанием; он хотел обладать этой женщиной, выпить до дна эту чашу наслаждений, опустошить ее, чтобы она никогда никому больше не принадлежала. Она должна быть его и только его. И они слились в едином порыве страсти.
Когда все было кончено и оба, тяжела дыша, лежали рядом, Мария почувствовала стыд и отвращение к тому, что произошло. Габриэль был прав, когда предупреждал, что ей будет плохо. Так оно и случилось. Губы ее задрожали. Как эта ночь отличалась от их первой ночи! Он не любил ее сегодня — сегодня он завоевал и усмирил ее, надругался над ней, заставил делать ужасные вещи, с неожиданной для нее страстью отвечать на его плотские желания. Она презирала себя за слабость и безволие и ненавидела Габриэля за ту власть, которую он над ней имел. В этот раз он не ласкал, не заигрывал с ней; его обладание было оскорбительно грубым, и единственным утешением служила мысль, что ему пришлось побороться, прежде чем он добился того, чего хотел. С чувством глубокой обиды Мария отодвинулась от Габриэля.