Здесь был Хопджой - Уотсон Колин. Страница 7

Миссис Сэйерс, испытывая удовлетворение донора, отдавшего свою кровь, медленно откинулась на спинку стула.

— Я умираю от желания узнать, о чем Мириам вам написала. Пожалуйста, расскажите мне.

Инспектор с извиняющим видом улыбнулся.

— Мы в самом деле получили письмо, миссис Сэйерс. Полагаю, не будет никакого вреда в том, что вы об этом узнаете. В нем намекали на то, что в доме номер четырнадцать не всё благополучно. Упоминалась ванная комната. Но я не знаю, можем ли мы с определенностью сказать, кто его написал.

— По-моему, к двум прибавить два нетрудно.

— Ах, миссис Сэйерс, если бы все двойки, которые можно сложить в нашем городе, давали результат, мы бы утонули в четверках. Что ж, ладно, а то, боюсь, из-за меня вы пропустите свой ленч.

Он переставил пепельницу, поданную ему миссис Сэйерс, — фарфоровый вариант голландского башмака на деревянной подошве — с подлокотника кресла, в котором сидел, на кофейный столик и поднялся.

— Еще одно…

— Да? — Миссис Сэйерс поискала глазами накидку для клетки с Тревором.

— Я надеялся… может быть, вы нам случайно подскажете, где бы мы могли получить фотографию мистера Периама. В его доме мы обнаружили один-два портрета, но я полагаю, он уже давно не поет в церковном хоре.

Миссис Сэйерс с обещающим видом подняла палец, подумала с минуту и семенящей походкой вышла из комнаты.

Тревор, оставленный на произвол судьбы, в ту же секунду закатил истерику. Он яростно кивал головой и издавал серии пронзительных криков, которые вызвали у Пербрайта ощущение, будто ему в оба уха пропустили струны от пианино и дергают их поочередно взад-вперед. Он попытался воспользоваться методом и как смог сымитировал ее «скрмш», но лишь вконец раззадорил птицу.

Инспектор строил попугаю рожи, рычал, мурлыкал, цедил сквозь зубы слова, которые обычно пишут мировым судьям из зала на клочках бумаги, — всё напрасно, скрипучие рулады Тревора не прекращались. Напоследок Пербрайт отчаянно затянулся сигаретой и напустил полную клетку дыма. Попытка увенчалась немедленным успехом. Птица слегка покачнулась, подняла одну лапку и затем, нахохлившись, застыла и замолчала.

Пербрайт стоял у окна, спиной к обкуренному попугаю, когда миссис Сэйерс влетела в комнату, держа в руке фотографию.

— Вот нашла: этот снимок сделан в прошлом году во .время спектакля их оперного кружка. Они тогда поставили «Принца в студентах». Гордон — вот здесь, во втором ряду, с пивной кружкой.

Пербрайт взглянул на фотографию. На ней он увидел с лишком тридцать членов Флаксборского Любительского Оперного общества, запечатленных в заученных позах романтической безмятежности. Бросалось в глаза обилие накладных усов, сложенных на груди рук, глиняных пивных кружек с пеной до краев, крестьянских рубах («Я помогала им с костюмами», — объявила миссис Сэйерс) и ног, поставленных на стул. Судя по всему, на сцене ширилась и росла застольная песня. На переднем плане стояли двое; Пербрайт догадался, что это, видимо, главные герои спектакля. Одетый как принц, переодетый студентом, сорокавосьмилетний Джек Боттомли, холостой владелец гостиницы «Франкмасонский герб», сопровождал свое пение деревянным решительным жестом, который делал его похожим на водителя-новичка, который собрался повернуть налево. Другой рукой он уверенно обнимал за талию ведущее, на протяжении вот уже многих лет, сопрано Общества, мисс Хильду Кеннон, сухую как жердь женщину, чья отчаянная попытка симулировать игривую улыбку сводилась на нет величиной угла, под которым она отклонилась, избегая объятий романтически настроенного мистера Боттомли.

— Нет-нет, вот этот — Гордон. — Пухлый мизинец миссис Сэйерс направил внимание Пербрайта на лицо во втором ряду.

Лицо было самое заурядное; инспектор не мог припомнить, чтобы видел его раньше, но коль скоро мистер Периам содержал магазин в относительно оживленной части города, они, скорее всего, встречались. Черты лица были гладкие — представьте себе взрослого младенца, — их угрюмая торжественность подчеркивалась большим, круглым, мясистым подбородком. Поза радости и веселья, предписанная моментом, была исполнена мистером Периа-мом со всей беспечностью человека, стоящего перед рентгеновским аппаратом с подозрением на перелом ребра.

— Он выглядит не особо счастливым, — осторожно заметил Пербрайт.

— Очень серьезный мальчик, — объяснила миссис Сэйерс. — Вообще-то он очень мило умеет веселиться, но больше в спокойной манере. Он не из тех, кто прыгает и скачет. Сказать по правде, я думаю, что только чувство товарищества заставляет его участвовать в подобных вещах. Он, знаете ли, все еще регулярно посещает собрания Общества.

— А мистер Хопджой участвует в театральных представлениях?

Миссис Сэйерс возмущенно фыркнула:

— Только не на сцене! Хотя актер он заправский, вы уж мне поверьте.

— Я бы очень хотел получить и его фото.

— Не знаю, где вам удастся его раздобыть. Судя по всему, он слишком часто летает с места на место, чтобы кто-то успел его сфотографировать. Хотя, конечно, какая-нибудь женщина смогла бы вам помочь. Или даже, — добавила она жутким голосом, — полиция.

Пербрайт, уложив в карман фотографию Оперного общества, поднял глаза и вперил взгляд в ее лицо, отыскивая признаки либо полного маразма, либо неожиданно проснувшегося чувства юмора.

— Нет, честно, — настаивала миссис Сэйерс с серьезным видом, — меня бы это ни капельки не удивило.

По автостраде неслась машина, за рулем которой сидел человек, известный под именем Росс. Он направлялся во Флаксборо для встречи с главным констеблем и одним из его старших сотрудников, проведшим предварительную проверку.

С вялым удовольствием Росс смотрел сквозь лобовое стекло «бентли» — вполне обычного, если не считать радиаторной решетки из пушечной бронзы, выгнутой несколько более, чем у серийной модели, — на июньский сельский пейзаж. Он уже заказал комнаты для себя и своего спутника во флаксборском отеле «Королевский Дуб». В отель он позвонил из будки телефона-автомата, когда они выехали из Лондона, воспользовавшись фамилиями Смит — ее он неизменно предпочитал всем другим, более экзотическим фамилиям, которые люди изобретают для гостиничного реестра, — и Паргеттер.

Будущему мистеру Паргеттеру, похоже, было не до красот природы. Когда длинная машина после последнего спуска в лесистой, изобилующей речушками долине ниже Флаксборо-Ридж пошла вверх и выскочила на шоссе, ведущее прямо к городу, он раздраженно пошевелился на сиденье и закрутил головой, пытаясь прочесть надписи на полузаросших мильных столбах.

Росса не смущал затылок его коллеги: блестящая лысина маячила в левом углу его поля зрения, и у него постепенно начало складываться забавное впечатление, что это сияет некий бородатый лик, без глаз, без носа и рта.

— Гарри, — резко спросил он, — ну что ты там пытаешься высмотреть?

Светлое пятно исчезло, вместо него появилось желтоватое, овальное.

— Я пытался выяснить, сколько нам еще осталось. Мне показалось, я разглядел тройку на последнем столбе.

Генри Памфри говорил быстро, но при этом тщательно артикулировал каждый звук, задавая изрядную работу лицевым мышцам. В конце каждой фразы он слегка облизывал верхнюю губу. У него сохранился северный акцент, впрочем едва заметный.

— Да, где-то мили три и будет, — согласился Росс. Он уже успел взглянуть на приборную доску и, видимо, считал с нее не менее точные сведения, чем Памфри. Руки Росса лежали на руле, словно на открытом молитвеннике — едва касаясь его. Теперь он наблюдал, как деревья и изгороди, мелькавшие вдоль дороги, постепенно уступают место домам, бензоколонке, отдельным магазинчикам. Велосипедисты — флаксборские велосипедисты, которые, казалось, врастали в свои велосипеды, образуя единое целое, такое же внушительное и непредсказуемое, как кентавр, — стремительно вылетали на шоссе с проселочных дорог. Зеленые даблдеккеры [5] урчали в засаде на холостых оборотах, а потом стеной вырастали на перекрестках. С безмятежностью глубокой старости три обитателя богадельни пересекли проезжую часть сначала туда, потом обратно, с мягкой улыбкой игнорируя предоставленную им государством возможность спокойно прожить еще одни сутки, и один за другим исчезли за дверью своего убежища. Пара собак, высунув языки и забыв обо всем на свете, совокуплялась на самой середине дороги, исполняя вальс в шесть ног вокруг столба с указателем «Держитесь левее». Дети носились между машинами и подбрасывали на дорогу разные предметы, а потом наблюдали с обочины, притопывая от радостного настроения.