Ночь Безумия - Уотт-Эванс Лоуренс. Страница 23

Чародеи молча разводили руками.

– Альрис?

– Ничего я не слышала, – замотала головой та. – Если и был какой-то сон, я не помню.

– Мне был сон, – заявила Рудира. – Не послание, нет – кошмар. Очень мерзкий. Огонь, я падаю, задыхаюсь... все мешается, и... что-то будто меня зовет.

С полдюжины голосов зазвучало разом:

– И меня тоже!

– И меня!..

– Нo это же было раньше, – выбился из общего хора голос какой-то молодой женщины. – Из-за всего этого я и проснулась, до того, как обнаружила, что могу творить чудеса. Мне снилось, что я лечу и горю на лету, а потом я упала, и все падала, падала, и утонула в земле, точно в омуте, а земля сыпалась на меня, и погребла меня, я попала в ловушку и задыхалась... и тут я проснулась и обнаружила, что мои простыни кружатся в воздухе.

Снова разом зазвучало несколько голосов, но на этот раз они не соглашались друг с другом – кое-кто твердил, что кошмары приснились им позже, уже здесь, в особняке.

– Тихо! – рявкнул Ханнер. Он встал и обратился к Рудире: – Когда тебе привиделся кошмар?

– Я не спала, когда на меня снизошла сила, – ответила она. – У меня что-то будто вспыхнуло в голове... и я смогла взлететь и... ну, об остальном все вы знаете. А сон про то, как я горела, падала и задыхалась, я увидела только здесь, в этом доме.

Ханнер кивнул и показал на Йорна.

– Мне ничего не снилось, – проговорил солдат. – Когда поднялся крик, я не спал и начал помогать другим в казарме – ну, и обнаружил, что могу двигать вещи.

Следующий, Алар, сын Агора, спал, когда на город обрушилась неведомая магия, его пробудил кошмар, который возвратился, правда, не с такой силой, когда он лег спать в доме лорда Фарана.

Следующая, та молодая женщина, чьи простыни кружились над ней, была разбужена кошмаром, но он не возвращался. Ханнер спросил ее имя, и она назвалась Артальдой Прелестной.

В конце концов выяснилось, что из одиннадцати присутствующих чародеев четверо, когда пришла сила, бодрствовали, а семерых оставшихся разбудил кошмар, причем один и тот же – об огненном полете в земляную ловушку. Четверым – двоим из тех, кто не спал, и двоим, видевшим кошмар раньше, страшный сон, хотя и не такой пугающий, приснился здесь, в особняке на Высокой улице.

Ни Ханнеру, ни Альрис, ни Берну не снилось ничего, насколько они могли вспомнить.

– Второй сон был другим, – сказала Дессет с Восточной Стороны, толстушка, одна из тех, кому кошмар снился оба раза. Накануне, пока отряд наводил порядок в городе, она была среди летунов. – Меня что-то звало. А в первый раз, по-моему, нет.

– Меня звало тоже, – согласилась Рудира.

– А меня звало оба раза, – заявил Варрин-Ткач, последний из летунов, дважды видевший страшный сон. Обретение им магических способностей имело самые разрушительные последствия – его дом еле уцелел.

В это время в столовую вошел еще один только что проснувшийся чародей, и Рудира тотчас взяла его в оборот.

– Снилось тебе что-нибудь ночью? – требовательно спросила она.

– Что? – переспросил чародей, паренек по имени Отисен, сын Окко.

Рудира повторила вопрос. Отисен, сын фермера, который оказался в городе ради того, чтобы посоветоваться со жрецом, как раз когда появилась новая магия, недоуменно оглядел смотревших на него людей.

– Снилось вроде, – сказал он. – Точно не помню.

Рудира, похоже, готова была допрашивать его дальше, но тут вмешался Ханнер.

– Вряд ли это имеет значение, – проговорил он. – Думаю, уже ясно, что здесь действовал какой-то общий фактор – нечто, породившее ваши кошмары и наделившее вас странной магической силой. Ясно и то, что на разных людей это нечто повлияло по-разному – именно поэтому кто-то из вас более могуществен, у кого-то более яркие сны и так далее. Выяснять точно, какое воздействие на кого оказано, не так уж и нужно. А вот что, возможно, нужно и важно – так это выяснить, что оно такое, постоянен ли эффект и можете ли вы что-то еще, о чем до сих пор мы не знаем. Нам известно, что сила не исчезла, что кошмары все еще снятся, – но сны видели не все, и во второй раз они были, похоже, не такими яркими, как сначала. А теперь скажите: заметил ли кто-нибудь еще что-то необычное? Может быть, магия ослабла?

Чародеи переглянулись.

– Вчера, когда все только началось, было много крика, – заметила Рудира.

– Это из-за кошмаров, – сказал Зарек. – Я проснулся от своего крика, и другие вокруг меня – тоже. Я так перепугался, что решил, будто вот-вот свихнусь.

– Может, так и случилось, – сказал кто-то. – Может, мы все свихнулись, и теперь все нам только мерещится.

– Не думаю. – Ханнер взмахом руки отмел предположение. – Что-нибудь еще?

Ни у кого больше никаких соображений не было.

– Прекрасно, – заключил Ханнер. – Так все-таки магия со временем ослабевает или нет?

Неожиданно началось общее движение: чародеи начали испытывать свои умения – заставляли летать предметы, двигали мебель, не прикасаясь к ней, и так далее.

Рудира не шевельнулась, и Ханнера это заинтересовало. Она просто смотрела.

Йорн медленно поднимался, пока его вытянутая вверх рука не коснулась потолка. Он заговорил первым.

– Если что с магией и происходит, милорд, то она усиливается.

Раздался хор подтверждений.

Ханнер кивнул, размышляя, что делать дальше. Он понятия не имел, ни как долго чародейство продержится, ни насколько оно распространилось, – да и касается ли это дело его вообще. Он оказался здесь, а не дома во дворце, потому что был в городе, когда все началось, и потому, что попытался хоть что-то сделать. Но его ли это на самом деле обязанность? 

– Милорд, – настойчиво проговорил Йорн, – мне пора идти. Я должен был доложить о прибытии уже много часов назад.

– А мне пора домой, – сказал Отисен. – Только сперва я поем, – поспешно добавил он, заметив ветчину и хлеб.

– Но вы же чародеи, – сказал Ханнер.

– Я – солдат.

– Магам запрещено служить в солдатах.

– Но я не маг. Я нигде не учился, я не волшебник и не колдун, не призываю ни богов, ни демонов – просто могу кое-что делать. На меня наложили заклятие, но магом это меня не делает!

– А я – не маг и не солдат, – добавил Отисен, набив рот хлебом и ветчиной.

– Мы что, пленники здесь? – поинтересовалась Рудира.

– Ну разумеется, нет, – ответил ей Ханнер. Он считал, что собранная им команда останется вместе, пока существуют чародейство и его тайна, но теперь он видел, что это глупо: чародейство может не исчезнуть никогда, а тайна его, возможно, никогда не будет разгадана. Он снова сделал не то. – Вы правы, и я прошу у всех вас прощения. Вы вольны уйти – все, кто пожелает – и вольны остаться. Спасибо, что помогли мне вчера ночью, а если кто-то решит остаться, помочь мне с пленниками и попробовать выяснить побольше о случившемся – что ж, буду рад. Я обещал своим помощникам награду, но коль скоро правитель отказывается и пускать нас во дворец, и признавать ваши усилия, единственное, что я могу предложить во исполнение своего обещания, – еда и кров.

– Благодарю, милорд, но еда и кров ждут меня в другом месте, – сказал Йорн. – Я сразу отправлюсь туда, если не возражаешь. – Не тратя более слов, он прошагал к выходу; минутой позже Ханнер услышал, как хлопнула входная дверь.

– Я уйду, как только поем, – заявил Отисен.

Ханнер откусил кусок ветчины, запил пивом и оглядел остальных.

– Я остаюсь, – сказала Рудира.

У Ханнера потеплело на душе; он уже начал тревожиться, как будет справляться с вандалами, арестованными прошлой ночью, если все чародеи уйдут. Ведь он обязан держать пленников под замком до тех пор, пока не передаст суду.

Если бы не арестанты, Ханнер просто выставил бы всех, кроме Берна, запер дом, а сам отправился домой, но пока эта четверка заперта наверху, а у него нет точных предписаний, что с ними делать, он привязан к месту. И обязан стеречь их. Йорн был единственным обученным стражником в команде, его отсутствие станет весьма ощутимым, если пленники попробуют вырваться или сотворить еще что-нибудь, но Рудира, похоже, обладает самой большой силой, хотя Варрин почти равен ей, – а она остается и сможет, если понадобится, справиться со всей четверкой.