Отмеченный богами - Уотт-Эванс Лоуренс. Страница 2

— Господин, отдайте это вашему сыну, но только в тот день, когда мальчик будет к этому готов.

Кузнец принял дар молча — от изумления он утратил дар речи.

Жрец поклонился и пошел к двери. Все затаив дыхание следили за тем, как он торопливо, без дальнейших церемоний покидает дом.

Первой очнулась вернувшаяся в спальню повитуха.

— О чем это он? — спросила она, не обращаясь ни к кому в отдельности.

— Да чепуха какая-то! — недовольно хмыкнул кузнец. — Наш сынок — Богоизбранный Заступник? Ха!

Посмотрев ещё раз на ларец из слоновой кости, он пожал плечами и аккуратно положил его на полку над кроватью, а потом нежно улыбнулся жене и сыну.

— Мальчишка, когда подрастет, с удовольствием выслушает эту забавную историю.

Глава первая

В тот день в кузницу более сложных заказов не поступило, а потому Хмар занялся изготовлением гвоздей. Запасы, как известно, никогда лишними не бывают.

Малледа гвозди ничуть не интересовали, хотя он знал — без них не обойтись. Но кузницу мальчик любил: пурпурное сияние раскаленного железа создавало праздник для сердца и глаз, а звонкие удары молота о наковальню были самой приятной мелодией для слуха. Все десять лет своей жизни он наблюдал, как отец ковал гвозди, тысячи и тысячи гвоздей, но в этот день, когда ярко светило солнце и благоухали цветы, было невмоготу, обливаясь потом возле горна, молча наблюдать, как отец скует ещё сотню.

Вот если бы ему позволили помахать молотом… Но куда там! Кузнец все время твердит: хоть и рослый Маллед не по годам, у него ещё слишком короткие руки, чтобы бить по наковальне. Так что единственный сын оставался пока лишь учеником своего отца, а мастер не должен позволять ученику работать молотом раньше времени. Один раз уступишь — потом не жди послушания.

Однако, увидев, что мальчику скучен процесс ковки гвоздей, Хмар в конце концов отпустил его погулять.

Радуясь обретенной свободе и легкому ветерку, обдувающему разгоряченное лицо, Маллед попрыгал немного через противопожарный ров. Но и это занятие ему вскоре надоело — главным образом по причине нестерпимой вони, исходившей от стоячей воды на дне канавы. Тогда он стремглав добежал до дома, осторожно пробрался через хозяйственный двор, где мать стирала белье, лениво обошел кузницу и, оказавшись на аллее, что вела к центру деревни, перешел на рысь.

Его путь лежал мимо кладбищенской ограды с железными воротами, увитыми гирляндами цветов. Его сестра, Сегуна, обожала рассказывать ему леденящие кровь истории о мертвецах, встающих по ночам, и Маллед, не очень веривший её россказням, все же предпочитал держаться от кладбища подальше.

Здраво рассуждая о том, что свежие цветы и холодное железо не позволят покойникам выбраться за пределы погоста, он все же вихрем промчался мимо ворот и наконец достиг небольшой площади, расположенной на главной дороге.

Грозеродж представлял собой самую обыкновенную деревушку, где Хмар был единственным кузнецом. Он первый додумался открыть здесь кузницу, обучившись ремеслу в Зелдау.

Имелся в Грозеродже также постоялый двор, который служил одновременно и лавкой, и местом собраний. Здесь не было ни храма, ни даже придорожного капища. Кое-кто из жителей время от времени выражал недовольство по этому поводу, но тем дело и кончалось, поскольку никто не горел желанием тратить силы и средства на постройку молельни и её освящение. Тем, кто хотел по всем правилам вступить в брак, или обратиться с просьбой к богам, или посоветоваться с оракулами, или совершить поклонение богу-покровителю, приходилось шагать по главной дороге десять миль до самого Бьекдау. А впрочем, обитатели Грозероджа и без того довольно часто наведывались в город — ведь торговцы почти не заглядывали в их глухомань.

Маллед ничего не имел против подобного положения вещей: ему не доводилось жить в иных местах. И хоть он обожал ежегодное паломничество в Бьекдау вместе с отцом и рассказы о мире где-то за горизонтом, жизнь в Грозеродже его устраивала вполне. И не просто устраивала, а очень даже нравилась.

Несметное количество самых разных цветов на центральной площади источало дивный аромат, куда более приятный, чем маргаритки на железных воротах кладбища. Смешиваясь с духом свежих опилок из близлежащей плотницкой мастерской Удерага, запах цветов создавал неповторимую гамму, услаждающую обоняние любого, кто попадет на площадь.

У коновязи перед постоялым двором топтались две лошади, что явно указывало на прибытие путешественников, ибо ни у кого из обитателей Грозероджа лошадей не было, как, впрочем, и у большинства путников: лошади стоили дорого. Те же, у кого они были, обычно впрягали их в телеги либо фургоны, доставляя грузы в Зелдау или Бьекдау. Лошади, стоявшие перед постоялым двором, не тащили на себе ничего тяжелее седел — видимо, хозяева их были благородного происхождения.

Из открытых окон постоялого двора доносились голоса путников и жужжание насекомых.

Слушать их мальчику было интересно и заманчиво, но из-за дома старого Дейвиша, порой заглушая монотонную речь взрослых, долетали до него крики и смех детворы.

Маллед задумался. Дети, игравшие на огороде Дейвиша, наверняка совсем маленькие и ещё не приставлены ни к какой работе. Он и сам резвился там несколько лет назад.

Теперь он уже не маленький. В прошлую триаду ему исполнилось десять лет, он почти мужчина. Да к тому же ростом значительно превосходит сверстников. Пожалуй, ему уже не подобает играть с малышней.

Да и не каждую триаду выпадает счастье поглядеть на настоящих аристократов: ведь на этих холмистых землях нет своего Лорда, люди здесь подчиняются самой Императрице через её представителя в Бьекдау.

И Маллед направился к постоялому двору.

Он знал, путники сейчас пьют эль или вино, а кое-кто из местных, располагающих свободным временем, оплачивает им эти напитки в обмен на слухи и сплетни, привезенные из дальних краев. И ещё Маллед был уверен, хозяйка постоялого двора ни в какую не продаст ему ни вино, ни эль — даже будь у него монеты. Почтенная Бардетта полагала, что детям крепкие напитки пить не положено. Да и монет у Малледа не было все равно.

Но разве он не может просто затаиться и послушать?

Дверь была распахнута, и Маллед тихонько скользнул через порог.

После яркого солнечного света глаза не сразу приспособились к прохладному полумраку зала. Когда же зрение вернулось к нему, Маллед разглядел за одним из столов двоих мужчин в яркой одежде. Мужчины потягивали холодный эль и с улыбкой что-то рассказывали друг другу. Хоть эти люди и прошли долгий путь, выглядели они опрятнее обитателей Грозероджа. Тщательно причесанные волосы блестели, одежда на них была из дорогой ткани, на спинках стульев висели широкополые шляпы с плюмажем — украшением, о котором Маллед прежде только слышал, а сейчас видел впервые.

Вокруг незнакомцев переминались с ноги на ногу восемь или девять местных жителей в обычной домотканой одежке. Ни у одного из них не хватило смелости сесть с путниками за один стол. Слушатели предусмотрительно оставили свободное пространство, чтобы Бардетта могла носить туда-сюда свои подносы с напитками и печевом.

— Говорят, подобное творится повсеместно, — сказал один путник. — Со всех обитаемых земель, что лежат под Сотней Лун, от всех магов, приписанных к храмам, приходят одни и те же вести. Речь идет не только о Зейдабаре или Бьекдау, но обо всей Империи, обо всем мире от рассвета до заката, от моря до моря. — Он говорил с приятным акцентом, раньше Маллед такого не слышал. — Все оракулы, служившие прежде богам, не произносят ни слова. Остальные маги, как всегда, в полном порядке.

— Это просто ужас, коли правда, — произнес местный житель, в котором Маллед узнал Неддуела, самого состоятельного крестьянина. — И как прикажете нам вести дела без оракулов?

Второй путник рассмеялся и хлопнул своего друга по плечу.

— А что, разве я не говорил то же самое? — У него был точно такой, необычный, выговор, что и у первого.