Королеву играет свита - Успенская Светлана Александровна. Страница 22

Девочка вежливо соглашалась:

— Да, ба… Как только мы с мамой вернемся с моря. Часто приезжал отец.

Он привозил матери денег на содержание дочери и кое-какую одежду. Катя с нетерпением ждала его приезда, ведь он был единственным, кто слышал обещание мамы насчет моря:

— Пап, мы же поедем, да? Мама ведь обещала мне, да?

Юра переводил разговор на другое. Бред! Откуда у Нины деньги на море?

Опять же лето — самая благословенная пора для съемок кино, ей будет просто некогда!

Пришла быстрая бурная весна с воробьиным скандальным щебетом, с сырым тревожным ветром с юга, с оголтело светящим в лужах солнцем, быстро разъедавшим девственную белизну снега на черных проталинах.

А потом наступил июнь. В садике воспитательница торжественно сообщила детям, что долгожданное лето настало. Катя деловито нахмурилась, отошла в сторону и незаметно затихла возле живого уголка. Когда настало время обеда, хватились — ее нет. Кинулись во двор — нет и там. Бросились к ней домой — пусто.

Ее нашли на автобусной остановке с сумкой в руках, где лежали стоптанные чешки и сухая корка от завтрака. Она отправилась к матери.

— Что Нина с ней делает! — пожаловалась Вера Мироновна сыну. — Кто ее за язык тянул, зачем обещала? Юра лишь мрачно отмалчивался.

— Привези немедленно! — захлебывалась Нина в полупрозрачной кабине на переговорном пункте. — У меня с двадцатого съемки в Крыму!

— Что? Не слышу… Говори громче! — надрывалась в ответ телефонная трубка.

— Съем-ки в Кры-му, при-ве-зи Ка-тю!!!

Нина вышла с переговорного пункта красная от крика, как рак. Так все удачно получилось! Соблазнившись ее пышной косой и величавой, истинно русской внешностью, режиссер Курякин пригласил ее на роль жены подводника в фильм о войне. Съемки должны были состояться в Крыму и продлиться целых два месяца.

Роль у нее не главная, но интересная, график съемок был не очень напряженный, и потому она решилась взять с собой дочь. Да и верная Кутькова тоже едет с ними, будет на подхвате.

Море, солнце, горы, веселая киношная жизнь — будущее сливалось в сплошную сияющую полосу, полную многозначительных обещаний.

Нина на троллейбусе отправилась на «Мосфильм» забрать сценарий для изучения. Она вся лучилась предвкушением счастья, да и июньская Москва, украшенная свежей зеленью, отмытая грозовыми дождями, выглядела такой яркой и красивой!

— Кого утвердили на роль капитана лодки Желтухина? А в роли Краскова кто? А Милокарова? — забросала Нина вопросами помощника режиссера по работе с артистами, пожилую любезную даму с высоким коком над морщинистым лбом.

— Краскова будет играть Тарабрин, — неожиданно сообщила ей дама.

— Та-ра-брин! — ошеломленно протянула Нина. — Да вы что! Он же алкоголик! Да вы еще с ним наплачетесь! Мы все с ним наплачемся!

— Ну что вы, Ниночка, — улыбнулась собеседница, — он сейчас в завязке.

Мы делали пробы, Тарабрин очень органично вписывается в роль. Коме того, после «Новороссийской саги» он буквально нарасхват, все зовут его сниматься. Нам просто повезло, что он дал согласие!

— Повезло! — Нина захлебнулась от возмущения. — Он же пьяница, ему лечиться надо! Он же день без портвейна не начинает. Знаете, я была в бюро ВЛКСМ, когда он учился… Все от него просто стонали: постоянные драки, скандалы, неприличные песенки, девки какие-то в комнате…

Нина вышла с «Мосфильма» расстроенная.

По сценарию ее героиня состоит с Красковым в неприязненных отношениях.

Он — подлец, приспособленец, невольный виновник гибели ее мужа-подводника.

После войны они случайно встречаются, и героиня Нины обличает двуличную сущность предателя.

Что ж, тем лучше! Ей даже не придется играть свою роль, она просто будет выливать в камеру свою антипатию!

Утром Нина встречала на вокзале дочь.

Катя обрадованно повисла на шее матери, восторженно лепеча беззубым ртом с выпавшими молочными зубами:

— Мама, я так ждала! Никто не верил, только я верила!

А вечером они вдвоем спешили на поезд до Севастополя, увозивший киношников на съемки.

На перроне администратор сообщил, что билеты в СВ только у одного Тарабрина, как у восходящей звезды, а остальные артисты будут ютиться в обычном спальном вагоне. Нина усмехнулась. Конечно, в СВ удобнее пить — заперся с собеседником тет-а-тет и хлещи водку всю дорогу подряд! Подумаешь, звезда!

Ей с дочерью досталось место в купе вместе с веселой компанией операторов. Катя во все глаза глядела на незнакомых, беззаботных, громко балагуривших людей. Они закармливали ее конфетами и мороженым, подсаживали на верхнюю полку и изумлялись тем, как она поразительно не похожа на мать.

Вечером дружная компания киношников собралась отметить начало поездки.

Едва на газете появилась немудрящая закуска в виде соленых огурцов и прихваченной из дому курицы, а на узком столике купе возникла бутылка вина (еще добрый десяток ждал своей очереди под столом), из своего дипломатически-чиновничьего вагона неожиданно явился Тарабрин.

Компания встретила его одобрительным гулом. Тарабрин дружески поздоровался со всеми, тряхнул руку Нине и принялся весело балагурить, пересыпая вольные шутки острым соленым словцом. Нина нашла его сильно постаревшим и каким-то натужно-веселым. Он шутил изо всех сил, а между тем в его глазах стояла такая глубокая печаль, что ей внезапно стало его жалко.

Сначала все смеялись, рассказывали истории, а потом, захмелев, стали петь песни. Нина старательно, высоким пронзительным голосом, каким поют в деревнях, выводила грустную песню. Тарабрин вдруг взглянул на нее как-то по-особенному и начал подпевать проникновенным баритоном. Они пели вдвоем.

Пьяные голоса пытались было подтягивать, но потом отступили и затихли, не выдержав конкуренции с этим высоким и чистым дуэтом.

Лежа на верхней полке. Катя тихо слушала песню, пока наконец ее не сморил глубокий железнодорожный сон…

Она проснулась от тишины. В купе было тихо, поезд стоял на безымянном полустанке. Гости разбрелись по своим купе. Клубы табачного сизого дыма еще плавали под потолком, на столике звенели неубранные бутылки. Похрапывали операторы, натянув на плечи рваные простыни с синим штампом железной дороги. В блуждающем свете станционных фонарей Катя различила две фигуры, шептавшиеся в полумраке.

— Что ж ты, — услышала она какой-то особенно мягкий и нежный голос матери, — и жена, сам говоришь, тебя понимает, а ты все пьешь…

— Пойми, Нина, — отвечал баритон с характерным запоминающимся надрывом, — Вот и в кино наперебой зовут сниматься, а все чего-то не хватает. И денег полно, и друзей… А как подумаю, разве для этого я в мир родился, так и хочется забыться… Навсегда!

Катя вновь смежила глаза и провалилась в приятную зыбучую дрему. Мама была рядом — и этого было вполне достаточно для счастья.

Они проговорили до утра. Лишь с рассветом Тарабрин ушел в свое купе.

Этот ночной разговор неожиданно разбередил его. Ему казалось, что между ним и Ниной установилось какое-то драгоценное взаимопонимание без слов. Отныне в любой, самой шумной компании он сразу же выделял глазами эту полноватую женщину с деревенской косой и спокойным бирюзовым взглядом. И видел, что она тоже искала его в толпе.

В Алуште съемочную группу разместили на частных квартирах. Нина делила комнату с верной Кутьковой, которая взялась присматривать за Катей. Для девочки это было лучшее время в ее жизни. Днем они с Кутьковой шли на море купаться.

Иногда, когда штормило или погода хмурилась, вместо купания они отправлялись на прогулку по окрестностям. А потом приходила мама, и они шли в гости к кому-нибудь из киношников. Там Катя допоздна слушала взрослые разговоры, таскала со стола персики и виноград, зевала, прикрывая рот ладонью, пока тетя Лена, выполняя приказание матери, не уводила ее спать.

Ночью Катя частенько просыпалась будто бы для того, чтобы сходить в туалет. На самом деле она проверяла, вернулась ли мать. Но кровать была не расстелена, а в окне уже голубел, поднимаясь из-за горы, оранжевый, как протертая морковь, торжествующий рассвет.