Мать моя — колдунья или шлюха - Успенская Татьяна. Страница 19

Она не прижимает меня больше к своему пухлому животу и не говорит жалостных слов, от которых я, быть может, и заревел бы, потому что внутри скопилось много такого, что ждёт выхода.

4

Уроки я делаю быстро. Они — лёгкие и скучные. Примеры мы решали с Павлом, и я быстро могу складывать, вычитать, умножать и делить в пределах ста. Слоги, короткие слова тоже пишутся быстро — Павел учил меня делать это. И читаю я быстро. Подумаешь, осилить в букваре три-четыре строки! И наконец я снова с Маленьким Принцем. Каждый день открываю эту книжку.

Планета — крошечная, но мы с Павлом вполне умещаемся на ней. Маленький Принц рассказывает нам, сколько на ней муравьев, и как послушны облака — по его просьбе превращаются они то в зайца, то в пчелу.

Но то, ради чего мы с Павлом прилетаем туда, — не в разговорах и не в сидении вокруг розы, а в чём-то таком, чего не нарисуешь и о чём не напишешь.

Подожди, может, и наше с матерью общее тихое застолье… может, вовсе и не обязательно о чём-то говорить, что-то придумывать особое, а нужно вот так, каждый день, сидеть и сидеть вместе, есть еду, приготовленную мною?.. Может, постепенно и растает то, что меня заставляет совать голову под подушку, а мать — громко хохотать, что гоняет меня по квартире, а ей чернит подглазья?

Скоро придёт мать. Иду на кухню. Сегодня не нужно готовить, тётя Шура дала рыбу и салат. Но как повлияет на мать еда, приготовленная не мною? Вопрос неожиданный.

Бреду к себе, снова открываю книгу. Готовить или не готовить? Если готовить, как быть с тёти Шуриными разносолами? Что-то беспокоит меня, что-то возвращает на кухню. Достаю из холодильника кусок мяса, который купила мама. Сварить? Нельзя ведь чтобы оно пропало! Но нельзя, чтобы пропала и тёти Шурина еда! Сегодня разогрею её, а мясо подождёт до завтра.

Мать приходит одна и сразу садится к своему столу.

— Иди есть, — зову.

И мать идёт. Садится против меня.

Когда к ней приходят гости, мы едим в разное время. Сегодня она ест вместе со мной! Как всегда, мало и медленно, но ест.

Не надо смотреть на неё, — приказываю себе. — Не лезь к ней в печёнки своим взглядом. Не суй ей себя, — повторяю разными словами. — Пусть она будет независима от твоих чувств. Тебе важно сделать так, чтобы ей стало легче.

Опускаю глаза, хотя очень хочется по обыкновению уставиться на неё.

Странное ощущение: это моё поведение (когда я не пытаюсь заставить мать увидеть меня) создаёт новый климат в нашем доме: от матери идут волны, накрывают с головой.

Чем бы развлечь её? О чём рассказать? У тёти Шуры — Мурзик. У нас нет Мурзика, и нет широкого, чуть не в пол комнаты, абажура, на который кот может прыгнуть.

— Софья Петровна сказала: «Планеты крутятся вокруг Солнца». Она сказала, Солнце когда-нибудь остынет…

Мать смотрит на меня. На лице — подобие улыбки.

5

На другой день снова иду к тёте Шуре. Она нарядная. У неё широкий, закрывающий плечи кружевной воротник и широкие манжеты.

Мы садимся за тот же, вчерашний, стол, и снова тётя Шура не пристаёт ко мне с расспросами. А после того, как я съедаю суп, говорит:

— Я купила билеты в кино. «Приключения Буратино». Хочешь пойти?

И никаких охов и ахов.

Павел тоже покупал билеты в кино и в театр. Может, так и строятся отношения — конкретными делами? Но разве я могу купить матери куда-нибудь билеты? И кто сказал, что она пойдёт со мной?

Фильм мне не понравился. И Буратино, и Мальвина, и Пьеро — только куклы.

Мы вышли в дождь. Зима без снега, дождь и дождь.

— Куда можно повести мать? — спросил я. Тётя Шура раскрыла зонт, взяла меня за руку, и мы пошли через дорогу. — Мне нужно заработать деньги на билеты. И не могу же я есть твою еду бесплатно! Я могу тебе посуду мыть!

— Что ты такое говоришь?! Ты с ума сошёл!

Она остановилась посреди мостовой, и тут же загудели машины, свет с зелёного переключился на красный. Она побежала, мне тоже пришлось бежать. Но, когда мы достигли тротуара, я услышал прежнюю тётю Шуру:

— Что же ты такое говоришь? Что же это такое с ребёнком?! Что же это за судьба?! — принялась она выпевать. — Голодный, неухоженный, заброшенный… — Она не сказала «Что же это за мать такая?», но я услышал её. Она чуть ли не кричала, на нас оглядывались прохожие. — Кто это даст тебе работать в твоём возрасте? — Слёзы сыпались из её глаз вместе со злостью, и я оказался ввергнут в крик её, в дождь, в недоумение прохожих, в шипение шин по мокрому асфальту — в то, чего обычно не замечал и не знал. — У тебя есть бабка, и она обязана заботиться о тебе, пока ты мал, а когда подрастёшь и встанешь на свои ноги, ты будешь заботиться о ней. Ясно? Я не позволю… — Она поперхнулась и замолчала. Но ненадолго. — Ты и так намучился хорошо. Сейчас я сама отведу тебя домой и помогу тебе делать уроки.

Зачем она пойдёт ко мне домой? А вдруг мать дома?

— Я сам делаю уроки, — говорю. — Мне совсем нетрудно. Мне даже очень легко.

Но тётя Шура всё равно идёт со мной, и нет способа остановить её.

Слава богу, мать ещё не вернулась.

— Сам делаешь и делай. А ужин у тебя есть? — спрашивает тётя Шура строго, идёт к холодильнику. — Кусок мяса. Когда же мать будет готовить?

— А мать не готовит, я готовлю, — говорю и прикусываю язык.

— Как это «мать не готовит»? — Но теперь она прикусывает язык. — А что же ты можешь приготовить?

— Всё. Папа научил меня.

— Давай я сварю обед. — Она начинает расстёгивать свои нарядные манжеты.

— Нет, — пугаюсь я. — Я сам. — Что, если сейчас мать придёт с мужчиной?

И она что-то начинает понимать. Она не задаёт мне больше вопросов. И надевает плащ.

— Ты придёшь завтра? — спрашивает.

У меня шумит в голове. Что же сегодня произошло такое — вдруг я открыл мир, которого не замечал… Прохожие, смотрящие на нас, грязные брызги на светлых их плащах, пролетающие на большой скорости машины, слова, застрявшие у меня в ушах, гостья, пришедшая ко мне, а не к маме, лично ко мне, — всё это захватывает меня в плен, расходует во мне что-то такое, что никогда не расходовалось.

Конечно, я не приду больше к тёте Шуре. Конечно, я не хочу, чтобы лезли в мою жизнь, нарушали её, растаскивали меня по частям, но я послушно киваю.

Когда тётя Шура уходит, сажусь в кухне и долго сижу без сил. Потому ли, что наконец понимаю: Павел никогда не вернётся. Продолжаю видеть грязные брызги на одежде прохожих, лица прохожих, будто все они здесь… Мне скучно и холодно. Меня ждут уроки: я должен решить примеры, написать несколько предложений и прочитать страницу Родной речи. Я должен приготовить еду — в любую минуту может прийти мать. Но куда делись силы? Я сыт, и я смотрел фильм про деревянного мальчика. Почему Павел не читал мне про него? Он так много читал мне! «Капитанскую дочку» Пушкина, «Белого пуделя», «Слона» Куприна, «Детей подземелья», «Слепого музыканта» Короленко.

От тёти Шуры остался запах. Смесь еды, духов и жажды заботиться обо мне.

Нужно встать и приготовить еду. А потом я буду делать уроки. Уроки можно учить и после того, как мать поест.